В 1880-е годы Василий Суриков пишет три больших полотна, посвященных событиям и судьбам конца 17 — начала 18 века. Художник отправляется в путешествие во времени на два столетия назад.
Он смотрит на прошлое завороженно, даже не пытаясь выносить вердикты: кто тут хороший, а кто плохой, кто заслуживает сочувствия, а кто осуждения. Прошлое вызывает у него смесь восторга и ужаса. Это впечатление отразилось не только на полотнах, но и в короткой фразе, которую любил повторять Суриков: «Хороша старина, да бог с ней». Посмотрим, что именно привлекло внимание художника и как он добился того, что давно минувшие дни ожили на его картинах.
«Утро стрелецкой казни»: торжественность последних минут
Что за история?
1698 год, Петр I лично участвует в казни стрельцов-мятежников. Они, пока царь был за границей, оставили место службы и прибыли в Москву: требовать жалованье и, возможно, поддерживать переворот, который мог бы привести на трон сестру Петра — царевну Софью.
Как Суриков воссоздает прошлое?
Весь замысел картины родился из одного впечатления, засевшего у художника в голове: горящая при дневном освещении свеча на фоне белой рубахи. Этот образ мгновенно вызывает ассоциации с отпеванием, с переходом из мира живых в мир мертвых. Суриков решил не показывать казнь — только процесс ее ожидания. Был момент, когда он прислушался к совету своего приятеля Ильи Репина и все же написал двух повешенных. Няня детей Сурикова вошла в комнату, увидела этот «эксперимент» на картине и без лишних комментариев упала в обморок. Суриков вернулся к «бескровному» замыслу.
«Я когда „Стрельцов“ писал — ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел, — вспоминал позже художник. — Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава богу, никакого этого ужаса в ней нет. Все была у меня мысль, чтобы зрителя не потревожить... Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казнь».
Другой важный источник вдохновения — московская архитектура, которая была свидетельницей описываемых событий. «Стены я допрашивал, а не книги», — говорил художник. Правда, и в книги тоже заглядывал — прежде всего, в дневники секретаря австрийского посольства Иоганна Корба, который был свидетелем казни и подробно рассказал об увиденном.
А еще Суриков «охотился» за подходящей натурой. Чтобы написать рыжебородого стрельца, который на полотне непокорно смотрит прямо в глаза Петру I, отправился на кладбище и уговорил колоритного могильщика позировать ему. Чтобы найти для картины головной убор, отправил письмо брату в Красноярск: «Саша, заприметь на базаре, в каких шапках наши мужики ходят зимой, и кое-как нарисуй мне приблизительно». Вместо рисунка ему в Москву прислали саму шапку.
На какие детали обратить внимание?
На девочку в красном платке: это дочь художника Ольга. Чтобы изобразить ужас на ее лице, Суриков рассказывал ей сказку про страшного медведя и зарисовывал эмоции.
На покрытые каплями воска руки стрельцов — их соавтором можно считать Льва Толстого. Когда картина была уже почти готова, писатель заглянул к Сурикову и обратил внимание на то, что у стрельцов, которые по дороге на Красную площадь тряслись в телегах и держали зажженные свечи, чистые руки. Художник замечание принял и внес правки.
На храм Василия Блаженного: процесс казни художник решил не показывать, но композиция картины выстроена таким образом, что обезглавленным выглядит собор.
«Меншиков в Березове»: всемогущий князь
в сибирской избушке
Что за история?
Сын придворного конюха, Александр Меншиков сделал головокружительную карьеру при Петре I: стал графом, князем, генералиссимусом. А вот Петр II обвинил Меншикова в государственной измене и казнокрадстве и сослал вместе с семьей в Сибирь. Там фаворит Петра I и закончил свои дни — в избе, которую пришлось построить своими руками. На картине Меншиков изображен с детьми. Его жена заболела и скончалась по пути в Березов.
Как Суриков воссоздает прошлое?
Эта картина тоже родилась из маленького и незначительного личного ощущения.
«В 1881-м, летом, поехал я жить в деревню под Москвой — в Перерву. Жили в избушке нищенской. Жена с детьми. В избушке темно и тесно. И выйти нельзя — все лето дождь, — рассказывал Суриков Максимилиану Волошину. — Здесь вот мне все и думалось: кто же это так вот в низкой избе сидел? Поехал я раз в Москву за холстами. Иду по Красной площади. И вдруг... Меншиков! Сразу всю картину увидал».
Дальше — снова случайное озарение и охота за натурой. Просто на Пречистенском бульваре Суриков увидел человека, который показался ему вылитым Меншиковым. Пошел за ним, узнал, где живет. Мужчина оказался учителем математики. Художник уговорил его позировать. Правда, пришлось соврать и сказать, что будет писать с него Суворова.
Эту работу Сурикова критиковали — за неточную перспективу и темный колорит, создающий ощущение, будто в краски подмешана сажа. Крамской и вовсе недоумевал: «Ведь если ваш Меншиков встанет, то он пробьет головой потолок». Но именно все перечисленное позволило передать несоразмерность бывшего царского фаворита и места его заточения, его блестящей жизни и ее мрачного финала, былой могущественности Меншикова и судьбы, на которую он не в силах повлиять.
На какие детали обратить внимание?
На старшую дочь Меншикова Марию, бывшую царскую невесту. Она сидит у ног отца на переднем плане картины. Суриков писал ее со своей жены Елизаветы. Мария Меншикова пережила отца всего на полтора месяца. Елизавета Сурикова умерла вскоре после того, как историческая трилогия была завершена: поговаривали, ее здоровье подорвали многочасовые сеансы позирования в снегу, когда муж делал с нее этюды для картины «Боярыня Морозова».
На подсвечник, с которого сын Меншикова отковыривает капли застывшего воска. Суриков списал его с подсвечника, который принадлежал Петру I и хранился в Оружейной палате. Он был для художника таким же свидетелем истории, как стены Кремля в картине «Утро стрелецкой казни».
«Боярыня Морозова»: черная ворона в пестрой толпе
Что за история?
Московская боярыня Феодосия Морозова, представительница очень знатного и богатого рода, не поддержала церковные реформы патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, приняв сторону протопопа Аввакума и старообрядцев. Своим убеждениям не изменила даже под пытками на дыбе. Ее вместе с сестрой сослали в Боровский монастырь, где обе умерли от голода. Перед ссылкой Морозову провозят по Москве, устраивая процедуру поругания. Боярыне Морозовой было всего 43 года.
Как Суриков воссоздает прошлое?
Для погружения в тему Суриков читал написанную еще в 17 веке, по горячим следам, «Повесть о боярыне Морозовой», общался с московскими старообрядцами. Но общая идея полотна, как это всегда бывало у него, возникла мгновенно:
«Раз ворону на снегу увидал. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот, этого пятна я много лет забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал».
А дальше поиски натуры. Лицо боярыни — собирательный образ. Одна из моделей — тетка художника Авдотья Васильевна (а муж этой тетки изображал стрельца с черной бородой на картине «Утро стрелецкой казни»). Натурщика для юродивого Суриков нашел на базаре, где тот торговал огурцами.
Вместо толпы получился хор, в котором каждый исполняет свою эмоциональную партию. Критик Владимир Стасов пришел от этой густонаселенной картины в полный восторг:
«Какое во всем тут богатое разнообразие характеров, чувства, настроений, какая рознь умственного развития. Истинная толпа народная, истинная великая масса людская, с сотнею душевных оттенков и способностей».
На какие детали обратить внимание?
На снег. «Боярыню Морозову» Суриков писал после путешествия по Европе, под большим впечатлением от произведений венецианской школы — Тициана, Веронезе, Тинторетто, которые славятся прежде всего работой с цветом. Импрессионистов Суриков во время этой поездки просто не заметил. Но его рыхлый, играющий десятками оттенков снег — это уже почти импрессионизм.
На лица второстепенных персонажей: Суриков писал этюды, ставя своих моделей прямо в сугробы, чтоб схватить тот оттенок кожи, который придают ей мороз, ветер, зимнее солнце.
На путника с корзинкой, стоящего в толпе: это автопортрет Сурикова. И даже у посоха, который странник держит в руках, есть история. На этот раз веселая. «Это богомолка одна проходила мимо с этим посохом. Я схватил акварель да за ней, — вспоминал Суриков. — А она уже отошла. Кричу ей: „Бабушка! Бабушка! Дай посох!“ Она и посох-то бросила — думала, разбойник я».
Все эти картины были куплены у Сурикова лично Павлом Третьяковым и входят в число главных шедевров Третьяковской галереи. Банк ВТБ — давний друг и партнер этого музея, поддерживающий его масштабные проекты.