17.12.2022
(Этой переписке предшествовала ночная прогулка по Арсеньеву. Но несколько пар лишних глаз приглушили желание откровенничать, так что тайную вечерю пришлось переносить.)
- (13:11) Привет, зайду за тобой в 19:00, оденься потеплее
(13:12) Привет, слушаюсь -
- (19:00) Я подошел
(19:00) Уже иду –
И была я во всеоружии: бежевая фигурная парка с зауженной талией, белые джинсы, грубо вязанный свитер и кожаные берцы с цепями, контрастирующими на фоне общей легкости, а под зимним одеянием – майка, афиширующая нежные и уязвимые плечи, локти и тонкие запястья. Я дышала уверенностью и простым счастьем предстоящей ночи, таким объектным и поверхностным, но красящим выходные в цвета настроения. Ночь с субботы на воскресенье, по моим точным расчетам, должна была окрасится в кроваво-алый.
Плавно преодолеваю ступени, подъездную дверь, и, окунувшись в пропитанный дневной суетой, но уже остывающий вечер, попадаю в зону видимости Н… Он торжественно стоит в черной парке, похожей на офицерский фрак, и бросает на меня взгляд, который мне предстоит разгадать.
- «Добрый вечер, милорд!» - Пропеваю в очередной раз как гимн.
- «Добрый, юная леди. Готов сопроводить вас!»
Мы шли по декабрьскому Владивостоку – городу, ставшему еще более загадочным ранней приморской зимой. Голые холодные стены старых каменных домов навевали мысли о его богатой истории. Главная «артерия» города вновь принимала очертания прошлого, в которое, как в зеркало водной глади, можно было смотреть. И даже окунуться.
Свищущим в голых ветвях ясеней ветром приветствовал нас Пушкинский театр – здание собрания приказчиков в прошлом. Вернись в 1908 и наблюдай его постройку по проекту архитектора Вагнера. Загляни в ближайшее будущее и посети театральный зал с подсобными помещениями, библиотеку с более чем десятью тысячами томов, просторную бильярдную. Что желаешь увидеть на сцене Пушкинского театра? Спектакль любительской труппы, благотворительный концерт, или выступление артистов, приехавших на гастроли в дальний приморский город?
Давай побудем статными представителями иностранной делегации: ты, как принц Уэльский – в солидном костюме по европейскому образцу, с расстегнутой у жилета золоченой пуговицей и стрелками на подчеркивающих атлетическую фигуру брюках, я – в эфемерном корсетном платье с шелковыми бейками, отделанном рюшем и суровым кружевом. Моя точеная талия создавала бы невесомый силуэт, подчеркивающий грудь, бедра и воздушное сложение. Мой парфюм «После ливня» шлейфом фиалки и розы побуждал бы тебя предаваться созерцанию.
Ледяной асфальт не дает забыть о настоящем, смотри не поскользнись! А перед глазами уже высился ГУМ. Этот участок улицы принадлежал богатейшей фирме «Кунст и Альберс» родом из Гамбурга. Владивостокский Тогровый дом был основан в 1866 году, а в начале двадцатого века приобрел свои современные очертания. Глава фирмы Густав Кунст нанял архитектора Г. Юнгхеделя, выстроившего по собственным проектам торговое здание и прилегавший к нему корпус физиотерапевтической больницы. Модерн с традициями немецкого барокко звенел в воздухе и развеивался светом фар проезжающих мимо иномарок. Наш дуэт хорошо бы вписался в вековой образ пестрых городских улиц.
Вот сквозь сумерки показался известный владивостокцам двухэтажный промтоварный магазин «Зеленые кирпичики», названный так за изумрудный цвет отделки фасада. В прошлом владелицей дома на Светланской 23 была Тау Цзайлинь – хозяйка крупного магазина пушных товаров. По соседству торговцы помельче предлагали чай, вино и одежду. Казалось, в одночасье можно было вернуться на сотню лет назад, зайти за привезенным из Китая благородным черным чаем и заглянуть в винный магазинчик. Давай затеряемся в толпе снующих людей и станем еще ближе. Давай размеренно подмечать детали суетно летящих мимо лиц, потертых кожаных ботинок и ремней, бархатных шляпок и наскоро повязанных косынок.
Помнишь, как обходя почерневшую крышку канализационного люка, мы слегка соприкоснулись плечами? Ты мельком заглянул в мои серые глаза, а я, улыбаясь, отвела их на противоположную сторону дороги. На очереди стоял дом «отца» краболовной промышленности, прославленного капитана Н. П. Манжолина. Фасад здания на Светланской 17, построенного в 1908 году, обращен на главную улицу и отмечен признаками восточной архитектуры под стать первому хозяину – выходцу из Китая Катчану. Взгляд зацепили утонченная лестница в кофейню, горящие витрины и ионические капители на восточный лад.
Затем ты обратил мое внимание на опустевшую под одинокий вечер площадь Борцов за власть Советов. Вот оно – пульсирующее сердце города. Это место манифестаций и митингов, массовых выступлений и демонстраций, место, где никогда не угаснут политические страсти. Ты замечал, как я жадно цеплялась за каждый кирпич, скользила по фасадам и вспоминала события, через которые мне не приходилось проходить, но которые гулко отзывались внутри народным стоном. Знала я и то, что оставшаяся рабой в собственной семье изможденная страна родит вольного сына. И была уверенна наперед, что русский человек сберется с силами и станет достойным гражданином.
Пораскинув взглядом, остановимся на ярко освещенном железнодорожном вокзале. В багровом от кипящей крови 1906 году на Вокзальной площади были расстреляны солдаты и рабочие, требовавшие освобождения участников революционного движения. Под алый стяг свободы вставали все – от грузчиков порта до рабочих ремонтных мастерских и экипажей торговых судов. Только представь, какой страх бы меня охватил, окажись ты среди жаждущих воли, но вогнанных в кабалу режима молодых людей. Так сильно захотелось сжать твою руку в своей руке, хотя страх потери был вызван чередой сгущающих краски эпизодов.
Твой профиль пробуждает во мне полифонию чувств и мыслей. Казалось, тебе пошла бы и каска простого рабочего, трудящегося на благо страны (холодной и жестокой, но такой родной), и дворянский сюртук с зауженными рукавами (а также часы твоего дядюшки на шелковом шнурке, прикрепленному к карману жилета), и медицинский халат местного доктора, лечащего за смесь турецкого табака и отечественного сырья или за пару папирос «Дюшес».
Не знаю, почему я убегаю мыслями в далекое прошлое и сторонюсь любого проявления человеческих чувств. Если ты и вправду не опорочишь мою честь тенью и готов быть жертвой неправоты, то, вероятно, услышишь струну моей души. Моя маска – вид заинтересованности в отвлеченных понятиях и избегание откровенных разговоров. Когда-нибудь ее сорвет ветром решимости, до которой следует дорасти.
Окажемся в 1917 году. Власть Советов недолго просуществовала в городе-порте. Наравне с внутренней контрреволюцией город на протяжении пяти лет принимал незваных гостей – белые сапоги чехословацких, английских, французских, итальянских, американских оккупационных войск шагали по владивостокским улицам. Это время – время закалки характера русского обывателя, время заточки владивостокской рабочей гвардии.
Вспомнились меткие строки «Как на войне» Агаты Кристи:
Я на тебе, как на войне
А на войне, как на тебе…
А нам с тобою повезло – назло? Ведь бой еще и не начат.