Глава четвёртая.
Эту телегу собрали из старого прицепа трактора. Впряженная в неё гнедая лошадка помахивала хвостом отгоняя от себя назойливых и злых перед спячкой мух. Замир-ата, согласился подбросить компанию до ближайшей к пункту назначения точке за бутылку, которую Айдахар пошел тайно покупать в поселковый магазин.
– Дария, ну, жена моя, ух ругается, если бутылку покупаю! – пояснил старичок. – А эта Надька, тоже сплетница, сразу ей СМС напишет. У, стерва!
Дедушка болтал по большей части сам с собой, активно жестикулируя и грозя невидимой стерве Надьке кулаком. Ребята сидели на тележке молча лишь кривясь, когда та подскакивала на камнях.
– А вы, молодёжь, надолго? – спросил Замир через плечо. – Может вас забрать нужно? М?
– Рахмет, ата, - ответил Олжа. – Мы на пару дней задержимся.
– А-а-а, - протянул возница.
Он немного помолчал, а потом резко остановил лошадку.
– А вы часом не сатанисты? – спросил он сурово и обернулся, схватив камчу и оскалившись, глядя на лицо Юльки под тяжелым чёрным макияжем.
– Дед, мы историки, - поднял вверх руки Серёга. – Не сатанисты мы!
Замир причмокнул губами и лошадь вновь засеменила по колее.
–Это частый вопрос, - шепнул новичкам Олжа, чтобы дед не услышал. - Зомбоящик такие страсти иной раз показывает, просто отвал всего… А что в деревне по вечерам делать? Вот и таращатся, веря всему показанному….
– Или на троих соображают, - добавил едва слышно Айдахар.
Когда ребята высадились и Замир-ата погнал свою кобылу дальше было уже четыре часа дня. Группа двинулась через опустевшее после жатвы поле, по периметру которого были высажены полосой берёзки с пожелтевшими листьями.
Стало припекать, и даже на отрытой, продуваемой местности было откровенно жарко. Юлька скинула с себя штормовку и начала обмахивать себя пухлой ладошкой.
– Юль, простынешь, - заметил Олжа. – Лучше раздеваться постепенно.
– Жарко, - скривилась девушка.
Переубеждать её никто не стал. Всем и так было понятно, что Юлька лишь хотела продемонстрировать Малику своё главное достоинство – арбузные груди. Вскоре на горизонте показалась песчаная площадка. Издали она напоминала круглую проплешину, среди высохших высоких трав.
– Прибыли! – сказал Олжа. – Лагерь разобьём здесь.
– Что нельзя поближе подойти? – спросил Малик.
– Ты что-нибудь об уважении к покойным слышал? – фыркнул Адиль. – Всё, что в радиусе двух «км» от кладбища – земля мёртвых! Мы и так слишком близко.
Он достал из своего рюкзака биолокационные рамки и стал медленно прохаживаться по отведённому под стоянку месту.
– Видали, - кивнул Малик на Адиля. – Экстрасенс….
Юноша прибавил непечатную брань, на что Сергей резко осадил его:
– Слышь, новинка, - рыкнул он и приблизился к Малику вплотную. – Мы здесь сплочённая команда, и если ты не понял, когда тебе в переписке объясняли за язвительные комментарии – можешь топать назад!
Малик промолчал и отступил.
– Есть ещё кто-то непонятливый? – сверкнул Серёга глазами на остальных.
Все промолчали.
– Ставьте здесь! – разрядил обстановку Адиль.
*.
– Кумалаки, - менторским тоном произнёс Ата. – Наиболее прибыльное для баксы гадание. Ты должен освоить его в совершенстве, если планируешь осесть в каком-либо селенье. Гадание на кумалаках – первое, что спрашивает проситель!
Перед Амиром лежали сорок одинаково отшлифованных камушков. Ни свет, ни зоря поднял его Кулан, что бы войдя в ледяную воду ручья по колено баксы смог добыть себе кумалаки. Сейчас же, сложив ноги по-турецки сидел он в кибитке и глядел на камушки, которые выложил в виде «смайлика» на белом носовом платке.
– А что можно по ним понять? – спросил Амир с недоверием. – Что было, что будет, чем сердце успокоится?
– Тц, - цыкнул Канат-ата. – Больно ты рассуждать стал….
– Ата, - потёр глаза Двоедушник. – Я устал от всей этой учёбы… я ничего не понимаю… и, кажется не пойму!
Повисло молчание.
– Отказаться нельзя, - серьёзно сказал Ата. – Ты прошел лабиринты, ты получил новое тело на инициации… Этого нельзя отменить.
Амир горько вздохнул.
– Тебе было бы легче, если б ты выбрал второго Пира, балам, - заметил дедушка. – Ты знаешь, их терпение не безгранично….
– В смысле? – не понял Амир.
*
От нагретой за день земли парило. Вечерний воздух резко холодал.
По периметру площадки были расставлены факелы. В их свете отчётливо виднелись старинные конусовидные обелиски, полуразрушенные глиняные мавзолеи и элементы фундамента. У каждого обелиска было сложено по незажженному костру.
– Я надеюсь все помнят мои слова, - Олжас натягивал на себя капюшон простой холщёвой толстовки. – Никаких веществ, расширяющих сознание! – он немного помолчал и добавил. – Кроме тех, что дам вам я….
– Надеюсь твои вещества родом из Чуйской долины? – посмеялся Малик.
– Мои вещества не попадают под статью 297 УК РК! Растут на клумбах в огороде каждой бабушки. – спокойно ответил Олжас. – Ещё вопросы?
Они двинулись колонной к освещённому могильнику. Олжас и Адиль несли в руках по полиэтиленовому пакету, а Серёга бубен. Дойдя до границы площадки Олжас всех остановил и велел снять обувь.
Айдахар было подумал, что песок должно быть очень холодный, так как изо рта уже шел пар, но не стал возражать, доверившись более опытным Олжасу, Адилю и Серёге.
– Перед тем, как вступить в круг, - негромко сказал Адиль. – Все сделайте «земной»….
Он встал на колени у границы круга, поклонился, прижавшись лбом к песку, затем трижды поцеловал песок, поднялся и шагнул на площадку.
– Капец! – крикнул Малик. – Может ещё земли навернуть?!
– Это называется поцеловать прах! – спокойно ответил Адиль. – Учти матчасть….
– Таким образом ты показываешь своё уважение, - Олжаса явно раздражал Малик, и он уже неоднократно пожалел о том, что взял его с собой. – Это не такое уж сложное к выполнению правило, но…Ай, короче, твои проблемы….
По итогу Малик так и не приложился к земле губами, хотя все остальные это сделали. Айдахар чувствовал, как на зубах скрипят песчинки, но соблюл формальность не из уважения к духам обитателей могильника, а для большего погружения в атмосферу.
Адиль подошел к Айдахару, открыл пакет и предложил взять содержимое. Айдахар вынул из пакета нечто, похожее на слипшиеся кристаллы.
– Нават[1], - улыбнулся Адиль и, предвосхищая вопрос товарища добавил: – Наши дары духам.
– Я-то думал мы тут баранов резать станем, или хотя бы курей, - разочарованно произнёс Малик, разглядывая свою порцию Навата.
– Садист ты что ли? – фыркунул Серёга. – Кровь конечно хорошо, но мы здесь чужих жизней не отнимаем!
– Выберите себе по костру, положите туда Нават и вот это, - Олжас раздал каждому по пучку терпко пахнущих трав и цветов.
Айдахар поднёс свой пучок ближе к глазам. Ничего подозрительного опознать не удалось, всё были знакомые Ромашки, Ноготки и Борец.
*.
В одном ауле жил-был чабан. Был он ленив, молод и горделив, хотя гордиться было юноше нечем. Всего-то богатства у него - платанный чапан, да плешивая шапка. Всего и умений – пасти овец, да играть на глиняном сырнае[2].
А в соседнем ауле жил престарелый баксы, которому Пир всё никак не указывал на преемника. Был тот дряхлым и немощным так как близился его срок. И вот баксы умер, не передав сил и Пира. Отгоревали аулчане, схоронив его, да стали думать, как теперь быть. А тем временем Пир покойного баксы отправилась на поиски нового подопечного.
Сидел чабан под карагачем, укрывшись от полуденного солнца. Вдруг видит: приближается к нему старуха, опираясь на сучковатую палку.
– Балам, не найдётся ли у тебя чего-нибудь поесть? – подойдя обратилась к Чабану старушка.
Порылся чабан у себя в мешке и вынул горбушку хлеба. Он бросил пищу в руки старухе. Но та, по старости своих лет не сумела проявить ловкость. Хлеб упал на раскалённый песок.
– Благодарю, - кивнула старушка наклоняясь за горбушкой.
Она подошла ближе, прислонила свою палку к стволу дерева, уселась подле юноши и стала отщипывать от хлеба по маленькому кусочку.
– Откуда путь держите? – поинтересовался чабан, привалившись к прохладной коре.
– Иду из аула, что в трёх днях пути, - ответила старуха. – Слыхал, балам, баксы там недавно умер?
– Слыхал, - кивнул пастух. – Слыхал ещё, что тот учеников не брал и теперь аул совсем без шамана….
Глаза старухи сверкнули.
– Я потому и пришла, - сказала она негромко.
Чабан поглядел на бабушку с любопытством.
– Рухи выбрали тебя, балам! - сказала та восторженно. – Тебе быть следующим баксы!
– Ай, да не охота, - чабан сдвинул шапку на лоб, заложил руки за голову и устроился для сна.
– Отказать рухам?!
В ответ Чабан сделал вид, что уже спит.
В вечер гнал чабан отару к загону. Загнав животных в ограду он засеменил к своей кибитке для ночлега. Видит: а у кибитки сидит та самая старушка, что по дню заявила, будто чабан –следующий баксы.
– Чего это вы, матушка, тут сидите? – удивился пастух.
– Да вот жду-дожидаюсь, когда ты, балам, пойдёшь со мной, - ответила старушка.
– Не пойду! – буркнул чабан и влез в кибитку.
Многие дни следовала старуха за чабаном. Тот уже и кричал на неё, и камнями в неё швырял, чтобы отогнать, да всё без толку. Старушка то была видна, то только ветер доносил до ушей чабана её просьбы и посулы.
Вот миновала целая луна. Измученный преследованием чабан в вечернюю зорьку сидел у костра и жарил зайчатину. Юноша ёжился, по спине ползал неприятный колючий холодок, но то вовсе не от вечерней прохлады. Тяжелый, неотрывный старушечий взгляд заставлял чабана чувствовать себя неуютно.
От кибитки послышалось:
– Балам, ты утомлён, прими свою судьбу….
Лицо пастуха почернело и скривилось. Он выхватил горящее полено из костра и стал размахивать им, пытаясь напугать невидимую ему женщину.
– Ах ты старая хрычёвка! – кричал он. – Убирайся! Убирайся! Уже целую луну не даёшь мне ни сна, ни отдыха! Проваливай в Хасатановы подземелья!
Внезапно, будто из воздуха появилась старушка. Лицо её кривилось от злобы. Она ухватилась правой рукой за пылающее полено. Левой же, отвесила чабану такую пощёчину, что голова его мотнулась, опалив о полено бороду. Затем старушка впилась своими губами в губы пастуха. Она целовала его долго, и когда пастух хотел оттолкнуть от себя старуху, та обвила его внезапно удлинившимися, и словно лишившимися костей руками, сжав будто удав, выдавив из лёгких остатки воздуха. Юноша потерял сознание.
На утро чабан очнулся совершенно разбитым и больным. Он нашел себя лежащим на песке, а рядом – погасшая головешка. Превозмогая боль и тошноту перевернулся юноша вначале на спину, затем попытался сесть, но что-то не давало ему. Чабан оглядел себя. Он увидел, что его живот раздут как бурдюк и худенькая пастушья рубашонка лопнула прямо посередине.
– Что это такое? – спросил он сам у себя.
Он упёрся руками в песок и поднялся, кряхтя и постанывая. Чабан сидел, пытаясь отдышаться и внезапно из его рта раздалась отвратительная, басистая, продолжительная и громкая отрыжка.
«Наверное, я отравлен» - подумал пастух. – «Скорее надо отправиться к лекарю»
Очень тяжело удалось подняться пастуху на ноги. Живот был тяжел, будто юноша наглотался камней. Он обхватил живот руками, чтобы было удобнее идти и двинулся к аулу, позабыв о своих овцах.
– Ох-ох, - покачал головой лекарь.
Это был престарелый перс со скупой серебристой бородкой и бритой наголо макушкой. Чабан лежал на кушетке попеременно отрыгивая и пуская ветры. Его била жесточайшая лихорадка, ледяной пот пропитал и рубаху, и чапан, и всё ложе. Перс накрыл болящего овчиной и принялся готовить отвар из медвежьей травы.
К вечеру живот пастуха раздулся настолько, что лекарь боялся к нему даже притронуться. Странная болезнь иссушала юношу: ввалились щёки, истончились руки и ноги. Послали за шаманом.
Ближе всех жил баксы Идрис, бывший раб, обретший силу, будучи выкраденным из-под сабли палача. Идрис сидел у своей кибитки, ведя беседу с Пиром.
– Придут за тобой, - негромко проговорила Пир. – Откажи.
– Слушаю и повинуюсь, - поклонился Идрис.
Не позднее, чем через час прибежали двое мальчишек с нижайшей просьбой спасти чабана от страшной болезни. Принесли они в качестве награды червонец из персидских монет (лекарь был очень жалостливым человеком, и решил сам оплатить шаманские услуги, чтобы спасти юношу).
– Передайте лекарю, что я отказал ему в этой просьбе, - сказал Идрис.
– Но… - начали было мальчишки, однако баксы поднял руку и те умолкли.
Чабан был похож на обтянутый пергаментом скелет с огромным бурдюком вместо живота. Старый перс сидел у его ложа, растерянный и бессильный перед загадкой этой хвори. Ближе к полуночи лекарь задремал на своём стуле, погасла масляная лампа.
Внезапно из лекарской кибитки стали раздаваться нечеловеческие, полные боли и страдания крики. Проснулся весь аул, заплакали перепуганные дети, завыли псы, кони разбили коновязь и умчались в степь.
На лекарской кушетке творилась бесовщина:
Чабан изгибался, кричал так, что горлом шла кровь. Живот меж тем бугрился, будто вот-вот оттуда вырвется нечто ужасное. Оцепеневший от ужаса лекарь не мог даже дышать, по морщинистым его щекам текли слёзы.
Наконец из пупка пастуха прорвалась наружу крупная, членистая лапа, выпачканная в нутряных соках юноши. Следом ещё одна и ещё, раздирая пупок, превращая его в огромную дыру. Через некоторое время из раны выползла огромная сороконожка, усыпанная по всей длине тела глазами, схожими видом с человечьими. На одном конце тела демона виднелся мощный раздвоенный хвост, а на другой – голова пожилого мужчины в испачканной желчью чалме и с выпирающими изо рта хелицерами.
Чудище поглядело на лекаря, хищно пощёлкав ядовитыми жвалами, затем выгребло на покрывающий пол кибитки шелковый ковёр внутренности пастуха, содрало с несчастного кожу, а затем натянула её обратно на тело бедняги изнаночной стороной.
На утро персидский лекарь был найден мёртвым, а чабан по сию пору бродит по свету, проклятый расплачиваться за свою гордыню и упрямство.
– Ата, - сглотнул Двоедушник. – Это какой-то капец….
*.
Перед глазами всё плыло. Айдахар сидел на коленях на колючем, проникающим даже сквозь ткань брюк песке, а вокруг в немыслимой пляске носились тени. Всё пылало, в голове набатом звучал бубен. Было ощущение, что в него бьют прямо над ухом юноши. На фоне раздавались какие-то неразборчивые крики, хотелось спать.
– Вещества, расширяющие сознание – запрещены, - промямлил Айдахар, а затем прикрыл рот пахнущей сажей ладонью рассмеялся, похожим на икоту смехом.
Он встал на четвереньки и пополз прочь от огня, который, казалось был повсюду. Глаза то и дело сонно закрывались, парень терял равновесие и заваливался на правый бок. Песчинки врезались в кожу ладоней, причиняли боль, будто то было стеклянное крошево, а не песок, но ясности мысли это не придавало. Крики становились отчётливее, но всё же разобрать слов Айдахар не мог.
Внезапно одна из теней подлетела к нему и подняла за шиворот. Ноги юноши оторвались от земли, он открыл глаза, но видел перед собой лишь размытое чёрное пятно.
– Получай с*ка! – прозвучало словно зажеванная магнитофонная плёнка.
А следом Айдахар полетел вниз. Это падение было таким приятным, хотя какая-то часть одурманенного разума визжала испуганная где-то на задворках сознания. Полёт длился долго. Парнишка летел и разглядывал тёмно-синий бархат неба с мерцающей россыпью алмазов на нём. Улыбался, ласкаемый теплом от разожженных костров. А затем Айдахар буквально провалился под землю.
В ушах зазвенело от контузии. Тени завизжали, а затем парень расслышал:
–...Ать! Долба*б! – словно вырванный кусок предложения раздался крик Серёги, после этого раздались глухие звуки ударов.
– Хватит! Успокойтесь! – визжала Юлька.
– Где Айдахар? – беспокоился Адиль.
– Тушите траву, вашу мать! – орал Олжас.
В небо летели искры гигантского костра, горела степь. Люди кричали где-то вдали, Айдахар слышал лишь рёв пламени. Он лежал в яме, не глубокой, по ощущениям не глубже полуметра.
Юноша попытался подняться, но тело не двигалось, повернуть голову тоже было почти невозможно. Чудовищно болел затылок, в лёгкие заползал дым. С трудом, но всё же Айдарар повернул голову влево.
В оранжево-дымном свете он увидел, смутный силуэт, напоминающий небольшую собачонку с тонкими ножками-прутиками и круглым пузиком. Силуэт приблизился к парню и, разглядев кто это был, Айдахар лишился чувств.
*.
– Айдахар! Айдахар! – кричала перепачканная гарью Юлька. – Где ты?
Пожар удалось локализовать, но пожарные всё ещё проливали кое-где не тронутую сухую траву, чтобы не допустить нового возгорания. Был серый рассвет. Не разобрать серый он от обилия дыма или просто пасмурный.
Когда Малик внезапно вскочил и стал разбрасывать горящие головешки по всему могильнику одурманенные дымом от собранных Олжасом трав ребята спохватились не сразу. Дальше он стал бросаться на группу с кулаками, никто ничего не мог понять, однако расширенные его зрачки говорили сами за себя. Малик употребил что-то перед самым ритуалом, а когда Сергей стал отбивать особый ритм, вкупе с раскуренным сбором он поймал, что называется «триггер».
Когда Малик бросился на ползающего по песку Айдахара и с силой швырнул его о землю занялась, задымила степь. Серёга хорошенько приложил буяна, который и сейчас лежал без сознания в карете скорой помощи. Только Айдахара нигде не было видно.
– Где же ты? – Юлька плакала.
– Девушка, поехали, - сплюнул подсолнечную шелуху бандитского вида полицейский, подошедший к Юле сзади. – Показания давать будешь.
– Мой друг пропал! – Юлька резко развернулась, едва не сбив того с ног. – А вдруг он сгорел?!
Полицейский сунул семечку в рот, обернулся, свистом и жестом подозвал к себе кого-то из коллег, которые грузили остальных ребят в белый УАЗ с синей полоской.
– Говорит, ещё пацан какой-то есть, - проинформировал лузгающий семечки, кивнув на Юльку.
– Ну раз есть - найдём, - ответил второй.
*.
Айдахар не чувствовал тела ниже подбородка. Ему не хватало сил, набрать воздуха, чтобы крикнуть в ответ на голос Юльки. Голова сильно болела, затылок пульсировал. Увиденное ночью было воспринято парнем как последствие раскуривания трав, и Айдахар зарёкся повторять подобные эксперименты.
« Наверное, я позвоночник сломал,» - думал Айдахар. – «Ну ничего, сейчас всё лечится.»
Над юношей навис незнакомый человек в полицейской форме. Он сдвинул фуражку на затылок, распрямился и повернувшись через левое плечо закричал.
– Здесь! Медики, сюда!
[1] Нават-среднеазиатская сладость, сахар кристаллизованного вида.
[2] Сазсырнай – глиняный духовой инструмент похожий на свирель яйцевидной формы.
Читайте также.