Предыдущая глава
Смертельная опасность была абсолютно во всем: в подземно-кротовом быту вооруженной до зубов банды, в холодной неприютности гранитных скал и ущелий, в угрюмости непролазных таежных урманов… Опасность таилась в ледяных глазах атамана Вьюкова, сквозила в многозначительно-издевательском взгляде его сына Дмитрия, в подчеркнуто-внимательном взоре Шидловской, в злобном оскале кровавого головореза Скрынника…
Каждой клеточкой своего организма Крапивин ощущал эту постоянную опасность и отчетливо понимал, что его жизнь висит буквально на волоске. Выдать себя можно было чем угодно: немотивированным поступком, неудачно оброненным словом, болезненным бредом, разговором во сне, неодинаковым пересказом одного и того же события, неправильной реакцией на то или иное происшествие…
Наряду с подозрительностью многоопытных главарей, разведчику приходилось выдерживать мощный прессинг рядовых сотрудников «Свободы», имеющих весомый уголовный багаж и длительные тюремные сроки. Волонтеры атамана Вьюкова были не просто уголовниками в привычном понимании этого слова, в их пестрых биографиях имелась серьезная политическая составляющая. Память об отцах, матерях, братьях и прочих близких родственниках, репрессированных советской властью зачастую несправедливо, заставили пойти в криминальную среду, чтобы выжить и мстить.
Многовековой криминальный опыт, передаваемый из поколения в поколение, приучил их к весьма своеобразному способу мышления, к так называемой «чу'тке». Она основывалась на обостренном и безошибочном, почти зверьем чутье и во многом заменяла обычный человеческий разум. Таких людей всегда крайне сложно понять и п р о с ч и т а т ь даже самому искушенному разведчику, поэтому они в чем-то были гораздо опаснее сотрудников зарубежных спецслужб, привыкших мыслить логически и отчасти шаблонно, действия которых достаточно предсказуемы.
Волонтеры атамана Вьюкова постоянно находились рядом с Крапивиным, спали практически на одной походной постели, получали еду из одного котла, пили воду из одного таежного родника… Их враждебно-неприязненное внимание к нему, было пристальным, непрерывным и изматывающим. Причиной тому являлось исконно-традиционное презрение русского уголовника к соотечественнику, подавшемуся в холуи к заграничным хозяевам. Воровской закон, этот своеобразный кодекс чести, был для криминального братства святым и почитаемым, имел в себе романтический оттенок рыцарства:
«Да, я – бандит! Но я – русский бандит, свой в доску! Живу по понятиям, граблю, ворую, рискую жизнью, но не продаюсь! А ты, дешевый фраер, готов лизать жопу даже косоглазым япошкам, лишь бы хрусты' платили!»
За годы агентурной работы подполковник свыкся с чрезмерно перегруженным состоянием своей нервной системы, но то невероятно высокое эмоциональное напряжение, которое он испытывал сейчас, было несравнимо значительнее. За кордоном ему приходилось противостоять велемудрым разведчикам-профессионалам, словесные и умственные дуэли с которыми случались не так уж часто, и к ним можно было или подготовиться, или действовать отработанным методом, применяя экспромт. Пользоваться экспромтом Крапивину помогало шестое чувство разведчика, воспитанное им в себе и развитое до совершенства. Это чувство состояло из математического склада ума, из мощной интуиции, из высокого интеллекта, из способности к нестандартному мышлению, из умения слушать свое подсознание, из виртуозной и стремительной работы мысли. Приплюсованные ко всем этим качествам знание психологии, безупречное владение мимикой, постоянная готовность прикрываться чужой, а, зачастую, выдуманной судьбой, помогли Крапивину стать незаурядным разведчиком.
Незыблемым базисом и духовной подпиткой для него было то, что он постоянно ощущал себя представителем особого класса советских патриотов. Высокознательная генерация выдвинула этих людей на передний край борьбы с врагами Отечества. Для всех их, и лично для Крапивина не существовало ничего важнее, кроме деятельности на избранном поприще. Эта уникальная профессия поглотила его полностью, не оставила ни малейшей паузы для себя самого и заставила работать с полной самоотдачей.
Но здесь, в лесном повстанческом бандформировании, всё оказалось гораздо сложнее. Применять наработанный опыт закордонного агента, решать, как в шахматах, многоходовые заумные этюды, было практически негде, да и незачем. Непривычная среда обитания, уникальная обстановка партизанского быта, всё это требовало мыслить другими категориями, действовать новыми методами… Подполковнику, привыкшему за границей иметь дело с совершенно иным людским контингентом, пришлось перестраиваться буквально на ходу.
***
Недели через две после появления Крапивина в отряде «Свобода», атаман Вьюков, прислав вестового, вызвал разведчика в свою штабную землянку. Развернув на столе самодельную, вычерченную чьей-то уверенной и опытной рукой карту местности, Вьюков вооружился указкой и заговорил:
– Период адаптации, думаю, закончен, пора вам, Новицкий, входить в курс наших дел, раз уж вы являетесь теперь моим первым заместителем. Сейчас я ознакомлю вас с расположением лагеря, подходами к нему, охраной и всем прочим. Итак, приступим…
В течение часа Вьюков доводил до «Лидера» необходимую информацию. И подполковник невольно поражался тому, с каким знанием дела вел доклад атаман, как по-командирски точно и четко он оперировал военными терминами, как лаконично и доходчиво объяснял суть того или иного момента. Высоко оценил подполковник и то, насколько грамотно была организована охрана лагеря, как толково расположены сторожевые посты, как целесообразно использовались командные высоты на близлежащей местности с оборудованными там огневыми точками и установленными на них ручными пулеметами, имеющими перекрестные сектора обстрелов. Внимательно выслушав всё это, Крапивин не преминул заметить:
– Похвально, Афанасий Акентьевич! Оборона лагеря организована весьма профессионально, а доклад вы провели просто блестяще, по-военному четко и ёмко. Хотя никакого военного образования не имеете – перед заброской я тщательно изучил вашу биографию.
– Морис Талейран сказал когда-то: «Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным!» – улыбчиво произнес Вьюков. – К изречению великого француза я добавил бы еще вот что: «Особенно, когда речь идет о войне партизанской!»
– Недурно сколотили! – снова не поскупился на похвалу разведчик. – Партизанская война – особая статья, это – бесспорно.
Атаман отложил указку, опустился на скамью:
– Я закончил, ваши вопросы, поручик?
Вопросов у Крапивина возникло немало, и на ответы Вьюков потратил еще около часа. В заключении подытожил:
– Не думаю, что все точки над «i» расставлены. Я постарался изложить лишь то, главное, что вам обязательно следует знать. Вопросы будут возникать постоянно, и инструктировать вас мне и моим помощникам придется еще долго. А пока мы сделаем вот что: сегодня ночью я собираюсь произвести внеплановую, неожиданную, так сказать, проверку постов, предлагаю вам присоединиться. Визуально, по контурам гор, ознакомитесь с местностью, пройдетесь по нашим тропам, поучитесь ориентироваться в данном районе в ночное время. Сразу довожу до вашего сведения: при таких проверках необходимо уделять особое внимание дисциплине караульных нарядов, при обнаружении каких-либо отклонений тут же снимать нарушителей с поста с немедленным докладом мне лично. Подъем в ноль часов, ноль минут, а пока отдыхайте.
– Вдвоем пойдем? – вставая, поинтересовался «Лидер».
– Вдвоем только парень с девкой в кусты ходят, – игриво усмехнулся атаман. – А в нашем дружном таёжном коллективе перемещение разрешено не менее чем втроем. Мой сын Дмитрий пойдет с нами.
Погожая летняя ночь выслала в дозор мириады золотых мерцающих звезд. Полная луна величественно и недвижно застыла в бездонном черном небе, ее холодный свет невесомым белым потоком ниспадал на уснувшую землю. Прохладный воздух был густо насыщен духмяным запахом лиственничной хвои и можжевеловых мхов, широкие росные низины благоухали настоем таёжных сара'нок и нежнейшим ароматом марьиных кореньев – забайкальских пионов. Глубокая настороженная тишина стояла над горами, лишь едва различимо журчали родниковые струи в багуловых распадках.
Вьюков довольно быстро и уверенно шагал в темноте, лишь изредка подсвечивая себе фонариком, и неотступно следовавший за ним Крапивин поражался тому, как абсолютно бесшумно, ориентируясь будто днем, передвигается по тайге атаман. Так же уверенно перемещался и Дмитрий, «Лидер» ощущал на своем затылке его сверлящий взгляд и улавливал близкое дыхание.
Первые три поста несли службу безупречно: дежурные наряды обнаружили патруль на дальнем подступе: пароль, отзыв и все прочие условности, принятые в отряде, были соблюдены. После короткого общения с волонтерами, проверяющие последовали к четвертому, наиболее удаленному посту, расположенному в узкой изогнутой пади. Это направление атаман числил как самое опасное, густо заросшая сосняком падь могла вывести неприятеля прямо к лагерю. Именно поэтому караул здесь выставлялся усиленный, в составе трех человек.
Ближе к утру проверяющие приблизились к каменной россыпи, где располагался пост, когда идущий впереди Вьюков вдруг резко остановился и замер, предупреждающе уперев ладонь в грудь «Лидера», то же самое сделал и разведчик, на миг повернувшись к Дмитрию. Несколько минут они стояли в полной неподвижности: чутко вслушивающийся в редеющую тьму атаман, насторожившийся Дмитрий, и ничего не понимающий Крапивин. Вдруг откуда-то, совсем близко, донеслась шумная возня, невнятное бормотание, затем кто-то, невидимый, мягким и довольно звучным голосом негромко запел:
– Ой, вставай, чолови'че,
Третий пи'вень кукури'че,
Тоби треба вже до хаты,
Алэ будешь винуватый…
Крапивин сразу же узнал голос поющего, он принадлежал волонтеру Марку Прядко', по кличке «Хохол». С этим парнем подполковник довольно тесно общался целую неделю, так как он постоянно околачивался возле карантинной землянки, осуществляя, видимо, слежку за разведчиком. Из разговоров с Прядко разведчик знал, что тот, житель карпатской Верховины, сын «классово-чуждого» и в силу этого раскулаченного богатого мельника, дезертировал из действующей армии в начале войны, категорически отказавшись воевать за «коммуняцьких каца'пов, ко'трых нацьковува'л (науськивал) на Захи'дну Украйну лютий кат Сталин.
Воны', ти кацапы та москали, понаихалы з Руссии, повидбиралы у гуцулов усэ селя'нске знаряддя' (инвентарь), утягнулы скотыну у свои пога'ни колгоспы, ко'тры мають та'кож и погани прозва'ння: «Шлях до розрухи», «Червоно дышло», «Червона цы'цка», алэ ще яка ка'пость та гидо'та (пакость и гадость)».
Эти наименования Марко озвучивал с издевательским, злорадным и мстительным ехидством. Было понятно, что он услышал их или от своих земляков-гуцулов или придумал сам, ибо трудно представить, что насильственно создаваемые Советами на аннексированной в 1939-м году территории Западной Украины колхозы, могли иметь анекдотично-карикатурные названия типа: «Путь к разрухе», «Красное дышло» или того чуднее – «Красная титька»…
Далее следовало длительное повествование о том, что: он, Марко:
«Не попав бы пид ныбилызацию, колы б успил уйты у Верховинский лис до командува'ча Мыколы Турпа'ка, котрый створы'в (создал) з мисцевых (местных) людей партызанський заги'н (отряд), щоб воюваты пид жёвто-блаки'тным пра'пором (знаменем). Хлопци досталы из схронив (тайников) вогнепа'льну зброю (огнестрельное оружие): кулэметы, гвинтовки, патрони, гранати, шо булы' захованы их батька'ми ще з першей свитовой вийны (мировой войны), щоб вбиваты (убивать) клятих коммунякив, ко'тры замордувалы усю Витчи'зну».
На свободе Марко пробыл сравнительно недолго, тайком пробираясь в «ри'днэ Закарпаття», буквально через пару недель был благополучно выловлен и, благодаря юному возрасту, не расстрелян, а осужден на длительный срок и отправлен на каторгу, «а, славо тоби, Боженько, ни у штрафбат, бо там обовьязко'во бы вби'лы». При этапировании в Заблаг Марко совершил побег, какое-то время «ховался у тайге и, мабуть, издох бы з голоду, колы б ни розвидчики батька' Опанаса».
Действительно, Прядко спасла чистая случайность – на него наткнулась одна из разведгрупп Вьюкова. Как и всегда в подобных случаях дезертиру был предложен небогатый выбор: или служить атаману верой и правдой, или получить пулю в затылок.
«Колы ви проти коммунякив та червоних москалей, то мэни наикра'щще служыты», – резонно выбрал Прядко, и отряд «Свобода» пополнился еще одним новоиспеченным рекрутом.
…Тем временем Марко, пропев куплет некой гуцульской дивчины, обеспокоенной затянувшимся присутствием на отцовском сеновале «чоловика», то-есть уже почти мужа, принялся воспроизводить теперь его партию, делая нажим на то, что он еще пока только жених:
– Нехай вин кукуриче,
Я ще тоби не чоловиче,
Я ж ничо'го не зробыл,
Тильки в гости заходыл…
Но упрямая гуцулка все не унималась:
– Колы та'ту нас знайде,
То дрючко'м тэбе побье,
Разом вырве всю чупрыну,
Прожинэ' як ту скотыну…
Не сдавался и не менее упертый па'рубок, всеми силами стремившийся продлить свидание с гарной дивчиной, рискуя тем, что «дрючок», то-есть дубина, вполне может прогуляться по его спине:
Ты, коха'на, не лякайся,
Пид рядны'цею сховайся,
Я ж сховаюсь у солому,
По'тим вже пиду до дому…
Эх, Марко, Марко! Чёрт, видно, сподобил тебя расслабиться, надраться на боевом посту самогону, и от щемящей тоски по далекой «неньке-Вкраине», нарушая всё и вся, запеть незамысловатую гуцульскую песенку… Теперь никто и никогда уже не узнает, чем закончилась любовная история хлопчика-западенца и его чернокосой красавицы.
– Ну, ты ж ссучара хохляцкая! – разъяренно прорычал Вьюков и, сорвав с плеча автомат, от бедра, навскидку, прошил крест-накрест ночное пространство перед собой грохочущей и, казалось, нескончаемой очередью, навсегда прервав песню Марко. И тут же, опережая предполагаемые действия остальных караульных, стремительным зигзагом бросился вперед. Оба вповалку спали беспробудным сном в маленьком балаганчике из веток, их оружие, ручной пулемет и винтовка, валялись поодаль. Простучали еще три очереди скорострельного ППШ: по десятку пуль мягко впилось в тела так и не проснувшихся часовых, еще несколько пуль прозвенело на стекле четвертной бутыли с самогоном.
Атаман нагнулся, посветил фонариком, внимательно всмотрелся в лица убитых, один чуть шевельнулся, как видно, отходя… Носком сапога Вьюков повернул его голову, приставил к левой стороне затылка косо срезанный конец ствола, перевел регулятор автомата на одиночный огонь, нажал на спуск. Потом неспешно обошел остальных, прозвучало еще два отрывистых выстрела – обе пули пробили черепа уже мертвых людей именно за левым ухом. Теперь все было кончено. Недвижно стоя чуть поодаль, Дмитрий молча наблюдал за действиями отца, его карабин был наведен на Крапивина.
В который уже раз подполковник поймал себя на запретной мысли:
«Да что ты можешь значить против меня, гадливый щенок! Мгновенный рывок правой руки к кобуре, шершавая рукоять «Намбу» в ладони, два выстрела навскидку, и нет ни тебя – предателя, ни твоего папаши – кровавого палача! И не помогут вам ни карабин, ни автомат… Ничто и никто вам не поможет! Но нельзя, категорически нельзя так поступить, ничего это не изменит. Ваши места займут Шидловские, Скрынники, Ермолаевы, Усмановы, Елизовы и прочие бандюки, и шайка продолжит свою кровавую вакханалию».
– Привыкайте, Новицкий, в нашем департаменте подобные вопросы решаются только так и никак иначе! – голос Вьюкова вернул разведчика к реальности.
– А менее жестоких исправительных мер вы не пробовали применять? – поинтересовался Крапивин, делая над собой усилие, губы деревенели, плохо слушались.
– Даже и не пытался! – мотнул головой атаман и мудрёно-назидательно пояснил. – Гуманные принципы несовместимы с необходимой жестокостью, характерной для нынешнего исторического периода.
– Ах вот даже как…
– Именно так, дражайший князь! Как и всякий военачальник я люблю дисциплину и строгий порядок, а в основе порядка лежит страх, страх и только страх! Иных способов управлять неандертальским быдлом, увы, еще не придумано.
«Неандертальское быдло!» – эта фраза резанула слух Крапивина, где-то он уже слышал её… Где?! Натренированный на мгновенную реакцию мозг напомнил: – «Не слышал, а видел! Видел в строчках того пресловутого письма из Китая. В семействе Шидловских-Вьюковых эта фраза, как видно, является расхожей и олицетворяет русский народ. Но, тем не менее, всегда и везде, эти дамы и господа декларируют изрядно затасканный постулат, что, не щадя жизни, сражаются именно за него, за русский народ».
Неторопливо и деловито Вьюков заменил израсходованный диск, дослал в ствол патрон, забросил за спину автомат, помолчал, принимая решение. Сказал негромко и обыденно, как будто ничего и не произошло вот только что:
– Останетесь здесь, поручик, часа через два-три пришлю смену. Службу нести бдительно, ничем не отвлекаться. А насчет пьянства, сна и пения на боевом посту, вы, надеюсь, всё уяснили?
– Разумеется, господин атаман.
– Вот и чудненько.
– С ними-то, что делать будем? – «Лидер» качнул головой в сторону убитых.
– Потом закопаем этих ублюдков. – Вьюков презрительно усмехнулся. – А пока пусть полежат, в целях политико-воспитательной работы.
И растворились оба, отец и сын, в редеющей предутренней мгле, бесшумно, словно лешие, даже ветка не хрустнула под ногами.
… С аналогичными актами «политико-воспитательной» работы Крапивину придется столкнуться еще не раз – атаман Вьюков никогда не упускал возможности использовать в своих целях случаи нарушения дисциплины подчиненными.
***
Отвесные гранитные стены узкого каньона уходили ввысь, подпирали нависшие крутые бока лесистых сопок. Тесная гранитная расселина была наполнена могучим гулом падающего с большой высоты водяного потока. Сокрушенно ударяясь о дно огромной каменной чаши, он вылетал из неё, разбиваясь на тысячи струй, тут же сплетался в бурлящий пенный водоворот и стремительно уносился по уклону распадка.
Десятка полтора разношерстно одетых вооружённых людей толпились неподалеку от серебрившегося солнечными брызгами водопада. Ещё несколько человек расположилось на самом верху каньона. Тщательно замаскировавшись среди деревьев и кустов, они несли охрану этого импровизированного стрельбища. Осуществляя визуальный контакт, снизу за ними неотрывно следили наблюдатели.
– Плохо, Афанасий Акентьевич! – перекрикивая неумолчный рёв воды, «Лидер» в сердцах махнул рукой. – Никуда не годится! На «время» ваши волонтеры совершенно не умеют стрелять. Вы показали мне уже шестнадцать человек, а еще никто не выполнил упражнение даже на «хорошо», об «отлично» я уже и не заикаюсь.
– Остальных смотреть будете? – словно не замечая недовольства, спросил, наклонясь к его уху, главарь.
– Давайте, – как-то равнодушно кивнул разведчик. Было заметно, что интерес к происходящему у него явно проходит. – А кто там ещё остался?
– Мой сын Дмитрий и Скрынник.
– Что ж, командуйте, посмотрим.
– Слушаюсь!
Дмитрий встал на огневом рубеже. Снимая с предохранителя затвор новенькой трехлинейки, он посмотрел в сторону отца и «Лидера», небрежно крикнул:
– Батя, мне хватит пяти секунд!
– А тебе, «Ржавый»?
– Мне, однако, спешить некуды, – прокричал и тот, – давай, как всем!
– Лады! – согласился главарь и белым флажком сделал пять условленных отмашек в сторону «показного окопа», оборудованного за вросшим в землю огромным прямоугольным камнем.
Показчики выдвинули мишени – две полуростовые человеческие фигуры, вырезанные из упаковочного картона и прикреплённые к каркасам из тонких жердочек. Помедлив для эффекта, Дмитрий четко и сноровисто вскинул винтовку. Заглушенный водопадом, едва слышно прозвучал выстрел, и левая мишень тотчас же исчезла. Не отрывая приклада от плеча, Дмитрий передернул затвор, блеснув на солнце, омеднённая гильза полетела в камни. Щёлкнул второй выстрел, правая мишень нырнула в укрытие, оттуда вскоре показались два красных флажка – сигнал означал: оба попадания в «яблочко».
– Отлично, волонтер Вьюков, стреляли ровно пять секунд! – похвалил, оживляясь, «Лидер» и, пройдясь взглядом по угрюмым, в большинстве своем бородатым лицам, выкрикнул. – Вот если бы каждый умел так владеть оружием!
На огневой рубеж встал Скрынник, уверенно поднял карабин. Из-под земли возникли мишени. Бандит, не спеша, повел стволом, задержал дыхание. Два выстрела последовали с затяжным интервалом. Мишени исчезли, вместо них показались красный и белый сигнальные флажки.
– Тоже неплохо! И уложились в девять секунд, – одобрил поручик. – Попадания в голову и грудь, оружием владеете отлично! В регулярной армии, наверное, служили, волонтер Скрынник?
– Служил, а как жа… В армии Зинки Винника, – погладил тот широкий веник своей рыжей бороды и многозначительно осклабившись, рявкнул под дружный гогот бандитов. – Я к винтарю давно привышный, как старый кобель к ошейнику!
– Вот и результат налицо! – сделав вид, что не понял его примитивной иронии, назидательно и громко проговорил «Лидер». − Чтобы так стрелять, нужно упорно тренироваться, каждодневно нарабатывать мастерство!
– Прописные истины вы излагаете очень неплохо, товарищ поручик, а как у вас самого-то с огневой подготовкой? – вызывающе подбоченясь, уточнил Дмитрий, издевательски выделив слово «товарищ».
– У меня… – тот помедлил, затем повернулся в сторону «показного окопа», откуда уже подходили двое бандитов, и крикнул. – Эй, вы, а ну-ка назад, тренировка не окончена! Подни'мите обе мишени без команды одновременно на три секунды, затем с интервалом в пять, на четыре. Задача ясна?
– Ясна! – недовольно сплюнул тот, что шел первым и вместе с напарником нехотя повернул назад.
«Лидер» занял огневой рубеж и, широко расставив ноги, положил ладони на висевший на правом боку автомат.
– Смотреть всем! – приказал он, хотя и без этого десятки глаз следили за происходящим с азартным интересом.
Обе мишени возникли как-то неожиданно. Не отрывая автомата от бедра, «Лидер», пригнувшись, дважды нажал на спуск. Сухо, будто из пневматического оружия, прозвучали выстрелы компактного вороненого «Стэна». Мишени легли и за короткое время пятисекундного интервала, разведчик успел поменять оружие, положив автомат на землю. Теперь в его руке был длинноствольный, неуклюжий с виду, «Намбу». Вынырнули картонные силуэты, застыли над бруствером окопа. И тут произошло неожиданное: вместо того, чтобы немедленно открыть огонь, «Лидер» вдруг пружинисто оттолкнулся от земли, прыгнул высоко вверх и, неуловимо перевернувшись в воздухе, выстрелил на лету в левую мишень, тут же исчезнувшую. И уже кувыркаясь по песчаной косе каньона, откуда-то из-под руки, послал вторую пулю. Через некоторое время из-за бруствера высунулись четыре красных флажка. Опустив в кобуру поставленный на предохранитель пистолет, разведчик, не спеша, отряхивал пятнистую куртку от налипшего влажного песка и прошлогодней лиственничной хвои.
– Да-а-а, не хило! – восхищенно воскликнул кто-то.
«Лидер» повернулся к Вьюкову:
– Примерно вот так, Афанасий Акентьевич…
– Отлично стреляли! – хмуро кивнул тот. – Но давайте заканчивать. И так порядком распатронились, а мне боеприпасы с неба не падают.
− Да, вы правы, – не стал возражать разведчик.
Отряд, возглавляемый Вьюковым-младшим, потянулся по едва приметной тропке в сторону лагеря. «Лидер» и главарь пошли следом.
– Скольких человек сможем посмотреть завтра?
– Семерых, – отозвался атаман. – Весь сегодняшний суточный наряд. Но это вам мало что даст – результат будет тот же.
– Я вас не совсем понял, господин Вьюков, – с удивлением сказал «Лидер». – Получается всего двадцать пять человек. А остальные ребята? Сколько их, кстати?
– У меня ребят, как у волка жеребят…
– Вы что, не доверяете мне?
– Время покажет – как карта ляжет… – загадочно ответил главарь. – Доверие надо заслужить, или я не прав?
– Трудно что-либо возразить… – снисходительно усмехнувшись, согласился разведчик. И без всякой связи сказал. − А стрельбище у вас устроено весьма толково: выстрелы полностью глушатся водопадом.
− Ну а чего хорошего, если краснопёрые на пальбу сбегутся, − охотно откликнулся на похвалу атаман. − Я этот каньон давно присмотрел, новичков здесь время от времени тренирую.
Долго шли молча, гул водяного потока остался далеко позади.
– Слушаю ваше мнение об отряде, – заговорил первым Вьюков.
Разведчик кивнул на идущих впереди бандитов:
– Как я понимаю, Афанасий Акентьевич, эта его часть у вас считается боевой?
– Правильно понимаете.
– Что ж, вынужден повториться и сказать без обиняков: не всё так благостно, как мне представлялось с вашей подачи, уж не осудите за солдатскую прямоту… Ваш сын да «Ржавый» только и порадовали, оно и немудрено – оба служивые.
– Кроме этого, руководят группами террора, – добавил Вьюков.
– Итак, из восемнадцати человек на отлично отстрелялись только двое и оба они – бывшие военнослужащие. Отсюда заключаю: необходимо активизировать боевую подготовку. Нам предстоит необычная война, война партизанская. Зигзаг ближнего боя в тайге, на станции, на хуторе, в переулке – стремителен, скоротечен, требует мастерского владения личным оружием. И противостоять нам будут не всегда тыловики-охранники или полиция… виноват, милиция. Очень часто придется сталкиваться с регулярными обстрелянными подразделениями большевиков. От умения метко стрелять и грамотно действовать на поле боя, будет зависеть и жизнь каждого, и успех той или иной операции… – «Лидер» сделал паузу и подытожил. – Резюме: отряд для настоящей боевой деятельности пока не готов. Стрелять по неподвижным мишеням – дело нехитрое, целься хоть час.
– А может, стрелять так, как вы вовсе и не обязательно? Наше дело проще – тайком Советам кровушку пускать, истреблять проклятых коммуняк одного за другим! – атаман раздражённо передёрнул плечами, его тонкогубый рот злобно скривился. – Ходить в дневные атаки под знаменем что-то не тянет, мы предпочитаем темноту и тихую работу. Именно поэтому придумали девиз: «Наш день – ночь, наше солнце – луна! Пришли из ниоткуда – ушли в никуда!»
– Рифма, конечно, не Бог весть какая, – приусмехнулся «Лидер», – но действия спецподразделения ваш лозунг характеризует довольно точно… Только должен заметить, Афанасий Акентьевич, что в серьёзной борьбе надо поменьше оголтелого фанатизма, а побольше здравого смысла и трезвого, я бы даже сказал, меркантильного расчёта. Разве для того я прилетел к вам, чтобы принимать участие в грабежах сельских магазинов да отстреливать партийных секретарей районного уровня – завтрашних пенсионеров. С этим вы могли и без меня справиться. Но раз уж обратились к нам за квалифицированной помощью, то должен заметить: от тактики булавочных уколов пора переходить к стратегии тяжелых сосредоточенных ударов по большевикам. В Харбине я досконально ознакомился с вашей программой вооруженной борьбы, всё в ней вроде бы и неплохо: диверсии на железной дороге, подрыв туннелей, мостов, отравление воды, добывание оружия, боеприпасов… – «Лидер» поправил на плече ремень автомата. – Но из всего, что вам удалось реализовать, лишь акция на шахте заслуживает одобрения. Да и она была вами осуществлена лишь по требованию японцев. Вот именно в таком направлении и нужно действовать. Подрывать индустриальный потенциал Советов, перебивать становой хребет их экономики. А обворовывать скобяные лавки, это знаете…
– Ну, а вы-то что дельное можете предложить кроме критики? – с нескрываемым сарказмом поинтересовался атаман.
– Необходимо вербовать в отряд как можно больше кадровых военнослужащих. Бывших ли, настоящих ли, не суть важно. Ведь наверняка среди них есть люди, которые по тем или иным причинам недовольны советской властью. Вот их и надо привлекать к нашему движению любыми доступными способами. Лишь тогда отряд обретет должную боеготовность, военную грамотность, мобильность. Необходимо, также, и современное стрелковое оружие, особенно – автоматическое. С тремя десятками устаревших винтовок и допотопных охотничьих бердан настоящего боя не принять. Про пистолеты и револьверы я уже не говорю – мало их в вашем отряде, да и владеть личным оружием значительно сложнее.
– Что-то не пойму я вас, «Лидер», – с недовольством изрек Вьюков, − помнится, вы говорили: были бы люди, а оружия и огнеприпасов японцы не пожалеют.
– Да, это мои слова, – не стал отрицать разведчик. – Но после того как был сбит «Кавасаки», всё наверняка осложнится: красные дённо и нощно станут караулить воздушную границу с удесятеренным вниманием. Кроме этого, есть еще одно немаловажное обстоятельство.
– Какое, если не секрет?
–Я достаточно хорошо изучил японцев, Афанасий Акентьевич, эти люди прижимисты, скуповаты, даром и одного патрона не пришлют, поверьте. Чтобы запросить у того же Доихара сотню вот таких пистолетов-пулеметов, – разведчик тряхнул «Стэном», болтающимся у пояса, – надо прежде доложить о паре-тройке значимых диверсий, которые необходимо провести собственными силами и имеющимся вооружением.
– А кстати, – кивнул Вьюков на автомат. – Откуда у вас, японского агента, английская «пушка»?
– Почему решили, что это так?
Вместо ответа Вьюков ткнул пальцем в квадратное клеймо, выбитое на казенной части ствола, и, помедлив, довольно бегло прочел:
– «Грэйт Бритн – Бирмингем. Ройял плант. Аутомэтик смол армз».[1]
– О-о-о! – искреннее поразился «Лидер». – Не ожидал, Афанасий Акентьевич, что вы так сносно владеете английским. Да еще и с прононсом!
– Остатки университетских познаний. Не всегда ведь лаптем щи хлебали…
– Похвально, похвально, – поощрительно улыбнулся разведчик. – А что касается английского оружия, то японцы захватили его на Тихоокеанском театре военных действий – несть числа. С индонезийских островов возили в свою метрополию огромными морскими караванами. Им-то самим еще далеко до такого, – он любовно огладил вороненый бок «Стэна». – Впрочем, винтовки системы «Арисака» тоже весьма недурственны, хотя и довольно капризны.
– А германская радиостанция, – полюбопытствовал атаман, – она-то, откуда у вас?
– И это заметили, молодец! – похвалил «Лидер». – Всё предельно просто: японцы еще до войны активно закупали у немцев современную радиотехнику, а сейчас поставки только увеличились. В этом деле жёлтые изрядно поотстали от Европы, так что…
Тропа тем временем нырнула в густой осинник на склоне сопки и, пролезая меж цепких упругих стволов, отряд резко снизил темп движения.
– Поберегитесь, поручик, – коротко оглянувшись на «Лидера» и передавая ему отодвинутую от лица жесткую ветку, предупреждающе сказал Вьюков. – Этот чертов мордохлёст, запросто может оставить без глаз.
– Спасибо, Афанасий Акентьевич, – принимая рукой вибрирующий хлыст, поблагодарил разведчик.
Шагов через пятьсот лес поредел, но волонтеры, идущие теперь гуськом, не стали перестраиваться в колонну по два – чащобные участки встречались один за другим.
– Но, собственно говоря, почему мы не можем радировать японцам, что провели эту самую пару-тройку диверсий? − вернулся Вьюков к прерванному разговору и многозначительно посмотрел на «Лидера».
– Об этом не может быть и речи. Во-первых, сколько лет я воюю, столько и делаю это по кодексу офицерской чести. Во-вторых, фуфло' толкать, как выражается ваш «Ржавый», для Кемпейтай и «Токуму Кикан» не пройдет! Это не те организации, чтобы их безнаказанно за нос водили, можете не сомневаться. Проверят таким способом, что вам и в голову не взбредет.
– Хотите откровенно, Новицкий? – горячо ринулся в спор Вьюков.
– Валяйте.
– С вашим появлением у меня только хлопот прибавилось. А дело застопорилось. Столько терактов и диверсий намечалось, но пришлось надолго «замёрзнуть» из-за сбитого самолета. И чем закончится эта игра – неизвестно… Всем нутром чую – быть беде!
− Тот, кто не готов проиграть, никогда не выиграет! – пренебрежительно изрек «Лидер». – Новое, конечно же, всегда непривычно и хлопотно. А чем всё закончится, это, как раз известно: большевикам, в конце концов, выломают клыки: на западе – Германия, здесь – Япония. И вся эта необозримая местность, – разведчик широко повел рукой, – станет называться государством Сибирь-Го. А люди, приложившие руку к этому великому делу, будут отмечены вниманием божественного Микадо. И у вас, уважаемый Афанасий Акентьевич, и у ваших соратников по борьбе засветятся на груди знаки отличия империи Ниппон. Кстати, уполномочен заявить: за ряд крупных и значимых диверсий против Советов, личный состав отряда «Свобода» будет представлен к награждению орденом «Золотого Коршуна». А этот знак отличия, уж поверьте на слово, имеет весьма высокий статус.
– Всё это прекрасно, господин Новицкий, – с почтительностью в голосе сказал Вьюков, – предложат награды – не откажемся… Только вот в чем вопрос: а вдруг большевики победят Германию? По сводкам, немцы сейчас драпают гораздо быстрее, чем наступали, а японцы что-то медлят начинать боевые действия. Как мне известно из прессы, у них ворох проблем на Тихом океане и особенно в Китае. Может, они уже вообще отказались от борьбы против Советов?
– На войне, как на войне, Афанасий Акентьевич, – знающе произнес «Лидер». – Сегодня наступление, завтра отступление, потом длительная оборона и так далее… Отход немцев, явление временное, снова нажмут и… А что касается японцев, то и я отвечу вопросом: за каким дьяволом из ста процентов своих вооруженных сил, они держат в Китае шестьдесят, и всего лишь сорок бросили на Тихоокеанский театр боевых действий?
– Это кто же вам доложил такие цифры? – скептически усомнился Вьюков. – Уж не бабы ли на базаре?
«Лидер» никак не отреагировал на его колкость и продолжил:
– Японцы уже давно бы разогнали всю эту так называемую китайскую Красную армию Мао и гоминьдановские полубандитские шайки – скверное порождение дядюшки Сун-Ят-Сена, но не занимаются этим лишь потому, что не должны отвлекаться на мелочи, а держать в полной боеготовности огромную Квантунскую армию на границе с Россией. Ведь для Японии в данное время нет более важной задачи, чем навалиться на русских здесь, на Дальнем Востоке и угнать их куда-нибудь за Урал. Навсегда угнать!
– Но как можно идти на СССР, не разобравшись с просоветским Китаем? Это ведь равносильно попаданию между дорожным катком и асфальтом: сплющат вашу Квантунскую, будто камбалу! – задал Вьюков вполне резонный вопрос. Но и на него у «Лидера» был готов исчерпывающий ответ:
– Не считайте японских генералов идиотами: многочисленных войск правителя Внутренней Монголии князя Дэ Вана и почти двухсоттысячной армии Маньчжоу-Го, более чем достаточно, чтобы обеспечить надежную безопасность тылов Квантунской армии. Красные китайцы только сунутся и тотчас же получат по мордасам! Там старинные междоусобные счёты и все лишь ждут японской команды: «Фас»! Именно поэтому жёлторожие коммуняки попритихли в последнее время.
– А как обстоит дело с Чан-Кай-Ши? Раньше было слышно, что он с японцами сцепился намертво, да и коммуняк Мао-Цзэ-Дуна время от времени пощипывал, а потом все как-то зачахло, судя по газетам.
– Генерал Чан в данное время придерживается нейтралитета, выжидает, – пояснил Крапивин. – Причина, в общем-то, единственная – нечем воевать, не на что содержать армию. Отправил гонцов во главе со своей пронырливой женушкой в Америку, клянчить у Рузвельта денег, а тот раскошеливаться не спешит. Американцы без гарантий и за просто так даже цента на дадут, не то, что доллара. А чтобы закупать современное вооружение, Чану нужны миллиарды.
– Ну, хорошо, с китайцами, с американцами, с японцами и их сателлитами теперь всё более или менее понятно. Но я снова возвращаюсь к немцам: а вдруг они проиграют войну? – продолжал настаивать на своем Вьюков. – Может такое случиться?
– Вполне! – не стал отрицать «Лидер». – И раз уж у нас зашел сегодня такой доверительный разговор, то так и быть, поделюсь не своим секретом.
– Я – весь внимание, – главарь подшагнул к разведчику еще ближе.
– Такой вариант рассматривается японцами, Афанасий Акентьевич, – понизив голос, заговорил «Лидер». – Как бы парадоксально это не звучало, но ничего страшного в военном поражении Германии нет.
– Как это, нет? – с недоумением на лице воззрился на него атаман.
– Да очень просто. Пусть фашисты и коммунисты рвут друг друга на куски, пусть истекают кровью. Совдепия, если даже и победит, то будет почти бездыханной, она напрочь истощена войной. Умирающий триумфатор, слабеющие руки которого костенеют на горле поверженного врага. Вот тут-то и настанет наша с Японией пора.
– Всё это я и без вас понимаю, чего ж тут секретного?
– Извольте выслушать до конца, – со строгой назидательностью прервал его разведчик. – Дело в том, что, хотя известные вам страны организовали антигерманский блок и выступают против государств оси: Рим – Берлин – Токио, существует некий тайный план, назовем его условно «икс». По которому, в случае победы СССР над Германией, Америка, Англия и ряд других капиталистических держав объединят свои усилия с Японией для того, чтобы добить большевиков. Правительства и передовая общественность этих буржуазных государств, прекрасно понимают, что их ждет неминуемый конец, если коммунизм расползется по планете. И поэтому приложат все силы, чтобы остановить эту чудовищную эпидемию двадцатого века. Вчерашние противники будут просто вынуждены забыть прежние распри. Они заключат сепаратное перемирие и консолидируют свои усилия для противостояния советскому злу. И теперешняя война, которую большевики объявили Великой Отечественной, покажется просто детской шалостью, в сравнении с той, которая предстоит. Воевать нам, Афанасий Акентьевич, придётся ещё не год и не два, так что готовьтесь…
– Что касаемо нас, то мы всегда готовы! – бодро заверил Вьюков.
«Лидер» молча прошёл десяток-другой шагов и вдруг остановившись, негромко спросил, изучающе глядя атаману в глаза. – А, может, ну её к лешему, эту войну? Ваш семейный клан владеет теперь таким наследством, что и на праправнуков хватит! Ну сколько можно по тюрьмам да по лесам скитаться? Вам только-то и надо, что из России вырваться, а уж там…
Лицо Вьюкова мгновенно побелело, не церемонясь, он грубо схватил «Лидера» за грудки', притянул к себе и, глядя в его лицо переполненными бешеной злобой глазами, отчеканил:
– Вот что, господин хороший, меня на такой дешёвый понт не возьмете! Уж если захотели с проверкой в душу залезть, то придумали бы что-нибудь пооригинальнее… Упаси вас Бог, чтобы подобная тема возникла ещё хотя бы однажды! Усвойте для себя раз и навсегда: мы никогда не прекратим борьбу, какие бы блага нас не ожидали! Я, моя жена, польская дворянка, мой сын и все наши соратники подались в тайгу не для того, чтобы мазурку да краковяк плясать! – зазвенев, голос атамана взлетел на самый высокий регистр. – И к дьяволу эту вашу заграницу, Родину в чемодане туда не увезёшь!
– Иной реакции, Афанасий Акентьевич, я и не предвидел, хвалю! – с заметным удовлетворением сказал поручик, освобождаясь от цепкого захвата атамановых рук. Легко перенеся свое сухощавое поджарое тело через упавшее поперек зверьей тропы дерево, он двинулся дальше, продолжая, как ни в чём не бывало. – Но вернемся к нашим проблемам: я настаиваю на том, что нужно вербовать военных. Только тогда можно рассчитывать на успех. У вас есть какие-нибудь выходы на армейский контингент?
– Кое-что имеется, – хмуро, но примирительно бросил Вьюков. – Помните, в начале сегодняшнего разговора вы упомянули о диверсии на шахте «Октябрьская»? Так вот, осуществить её нам помог некий Черва Анатолий, бывший горняк, царство ему небесное...
– Что, умер?
– Убит, – ответил атаман и, замысловато выматерившись, добавил. – Жаль, что рано, урон краснопёрым можно было нанести более ощутимый – ещё не одну шахту рвануть… Так вот, у покойного Червы есть двоюродный брат, лейтенант НКВД.
– Пробовали работать с ним? – живо заинтересовался «Лидер».
– Еще бы! В свое время он обратился за помощью, а потом и нас крепенько выручил.
– Подробнее, пожалуйста.
– Извольте, – Вьюков глянул по сторонам и, хотя близко никого не было, значительно принизил голос. – По-зиме это было: попросил он нас через Анатолия одного своего коллегу стукнуть, вынюхал тот кое-что про лейтенанта… Ну, мы его прикараулили и усоборовали в первую же ночку. Пистолет взяли, военную форму на всякий случай. Виталик нас тоже крепко отблагодарил, в долгу не остался: цинку винтовочных патронов подкинул, десятка два «лимонок», консервов, сухпаев, медицинских индпакетов, ещё там чего-то...
– Отлично, Афанасий Акентьевич, – все больше оживляясь, заговорил «Лидер». – А чем занимается подразделение этого самого…
– Склярова, – подсказал Вьюков и пояснил. – Они зэков стерегут в зонах, этапы конвоируют, да мало ли еще…
– А что за контингент в этих самых зонах?
– Контингент… В свое время я там всяких повидал: и блатных, и политических, и «мужиков», и прочей шелупо'ни… А сейчас и других навалом: предателей, полицаев, пособников, шпионов... В общем, тех, кто с немцами якшался, – Вьюков коротко хохотнул. – Интересно вообще-то получается: сами того не подозревая, энкавэдэшники нам пользу приносят!
– Это какую же?
– А приговора в исполнение приводят… Скляр как-то раз накатил стопарь, захмелел и трепался: кого только ему не приходится к стенке ставить! И коммуняк видных, и командиров больших чинов, и учёных именитых, и колхозанов рядовых… Да я и сам, пока срок на северах мотал, насмотрелся такого, что теперь абсолютно уверен: толку с этого государства не будет, раз кремлёвские паханы свой собственный народец отправляют в расход пачками! Но самое главное, что он – не возбухает! Его стреляют ни за что, ни про что, миллионами гонят на Колыму, а он язык себе в задницу засунул и помалкивает... И поделом: каков народ – таковы и бояре!
– Да чёрт с ним, с народом! – «Лидер» сделал правой рукой энергичную отмашку. – Представляете, какие возможности открывают такие вот знакомства. Цинка патронов… Чепуха! Этот самый Скляров нам даст настоящих бойцов – кровных врагов Советской власти, готовых на всё, понимаете вы это, Афанасий Акентьевич?
– Я-то понимаю, – пресно усмехнулся тот. – А вот поймут ли японцы, они ведь запретили все боевые действия без их ведома.
– Господин атаман! – пренебрежительно бросил разведчик. – Нет в мире такого правила, которое бы не имело исключения. Завтра же при контакте с «Лотосом» я это непременно обговорю и попрошу разрешения на аудиенцию со Скляровым.
– Дай-то Бог… – без особого энтузиазма проронил Вьюков.
Вскоре отряд остановился, откуда-то спереди долетел окрик старшого из укрывшегося в камнях поста-секрета. В ответ прозвучал отзыв. До базового лагеря осталось меньше километра.
[1] «Великобритания – Бирмингем. Королевский завод. Автоматическое стрелковое оружие».
Продолжение
