Ранее я и не подозревал, что существует много мемуаров побывавших в российском плену солдат и офицеров наполеоновской армии. Но вот наткнулся на любопытную статью (Попов А. И., Хомченко С. Н. Нижегородская губерния в 1812–1814 гг. в мемуарах военнопленных Великой армии // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Исторические науки. 2019. Т. 1. № 4. С. 63–77), которую хочу вам вкратце пересказать.
Первое, что способно удивить многих наших современников – это интернациональный характер армии Наполеона. Историки, конечно, в курсе (а сейчас, в свете опосредованного противостоянии России и НАТО, наконец и СМИ начали вспоминать, что и гитлеровские войска, оккупировавшие СССР, были не чисто немецкими, и наполеоновские войска были не чисто французскими), но в памяти среднестатистического россиянина, учившего в школе историю кое-как, этот факт обычно не откладывается. Между тем свои воспоминания о пребывании в русском плену оставили и французы, и поляки, и немцы из разных германских земель, бывших тогда ещё отдельными герцогствами и королевствами, (а если ещё как следует порыться в европейских библиотека, то, надо полагать, отыщутся и авторы иных национальностей).
Удивить обывателя могут и разные бытовые подробности, в частности, об обыкновении русских красавиц не только белить лицо и румянить щёки (вспоминаем Марфушечку-душечку), но и чернить зубы. (Упоминается об этом и в некоторых других источниках, в том числе и российских, но масштаб явления и причины, по которым бытовала такая практика, не ясны.)
А как вам тот факт, что крестьяне не ели зайцев, называя их «дикими собаками»? Сегодня это кажется очень странным, но получается, что в начале XIX века в наших краях ещё сохранялось это древнерусское пищевое табу.
И раз уж речь зашла о табу, то стоит упомянуть и нежелание крестьян хоронить умерших европейских вояк, умиравших от ран и морозов. Это нежелание возится с захоронением трупов чужаков объяснялось, по-видимому, религиозными предрассудками. Ещё один ганноверец – лейтенант граф Карл фон Ведель, которого судьба занесла в Лукоянов, сообщил в своих записках, что тамошний поп проэкзаменовал его со спутниками на предмет знания азов христианства. Когда он установил, что немцы имеют неплохое понятие об Иисусе, Марии и Иосифе и местный люд узнал об этом, все были очень удивлены, поскольку Franzusky (собирательное обозначение для всех европейцев, пришедших в Россию с Наполеоном) представлялись им людьми, ничего не знавшими о Боге и святых, и были хуже язычников. После экзамена отношение к пленным стало доброжелательным.
Вообще же пленные не гнушались пользоваться наивностью крестьян, и, к примеру, гадали им на картах или пророчествовали (скажем, спрятали корову в лесу, а потом чудесным образом её обнаружили). Морочить голову невежественным крепостным было совсем не сложно, ведь они всерьёз интересовались, есть ли во Франции солнце и правда ли у Наполеона три глаза.
Кстати, судя по всем этим воспоминаниям, жизнь в плену была вполне сносной. По-настоящему портили жизнь пленным лишь суровые морозы. В декабре 1813 г. капрал баварского полка Бюттнер отметил, что в день их прибытия в Нижний Новгород температура опустилась до 34 градусов мороза по Реомюру (42,5 градуса по Цельсию). В январе французский капитан Александр де Шерон в Семёнове зафиксировал на своём термометре -41,25 С°. Пленные научились у нижегородцев вовремя растирать замёрзшую кожу снегом, дабы избежать обморожения, а также оценили прелесть меховых сапог, валенок и прочих тёплых вещей местного гардероба. Пожалуй, единственным, что как-то примиряло пленных с зимой было зрелище распаренных крестьянок, выбегающих из бани и кувыркающихся в снегу.
От чересчур привольной жизни пленные даже, говоря по-русски, борзели. Тот же Шерон, квартировавший в Семёнове с четырьмя другими офицерами и часто бывавший в домах местных дворян, потчевавших их разными яствами, в том числе и французским вином, сетовал в мемуарах, что местные дворяне, хоть и говорили по-французски, но отчего-то не обращались к пленным с приветственными речами, да ещё и обслуживать себя за столом приходилось самостоятельно.
Причём интересно то, как Шерон со товарищи оказался в Семёнове, «одиноком ужасном городке посреди еловых лесов и болот». Французы были сосланы туда из Арзамаса, который, к слову, Шерону понравился, после неприятного инцидента с местными властями. По словам Шерона, арзамасский городничий испытывал ненависть ко всем французам
и нашёл повод это продемонстрировать. Через неделю после их
прибытия, городничий по жалобе местного жителя явился на квартиру с несколькими сопровождающими и начал оскорблять офицеров, двое из которых получили несколько ударов палками. Те же якобы молча снесли
обиду, опасаясь, что их убьют или отправят в Сибирь. На пленных была подана жалоба губернатору и тот распорядился отправить 11 французов в Семёнов.
Однако в свете данных, сохранившихся в Центральном архиве Нижегородской области, эта история выглядела совсем иначе.
Некоторые прибывшие в Арзамас пленные, несмотря на выделяемые им деньги, промышляли воровством, выкапывая по ночам на местных огородах картошку, морковь и прочие овощи. При приготовлении пищи ими нарушались правила обращения с огнём. После нескольких жалоб арзамасский городничий дважды делал нарушителям спокойствия замечания. А 23 августа 1813 г. к городничему пришёл отставной солдат
Семен Галанин, жалуясь, что трое квартирующих у него обер-офицеров в пьяном виде вломились в комнату его квартирантки Натальи Распопиной, «намереваясь сделать ей гнусный поступок». Галанин встал на её защиту, но один из офицеров схватил его за горло и вытолкнул вон. Пьянство продолжилось с десятком офицеров, пришедших из других квартир.
Приведя с собой квартального надзирателя и унтер-офицера инвалидной команды (то был прототип современных внутренних войск), городничий потребовал от квартирантов удалиться, но они отказались подчиниться, ругались «матерными французского диалекта словами»
и даже ударили квартального надзирателя. О происшествии было доложено губернатору, и тот предписал отправить наиболее буйных
офицеров в уездный город Семёнов, а остальным объявить о вышедшем предписании судить военнопленных за преступления по российским законам. В случае повторных происшествий зачинщиков предписывалось брать под стражу и высылать в Нижний Новгород для предания
военному суду.
Чем показательна эта история, выглядящая столь неодинаково в разных источниках? Именно тем, что в очередной раз показывает нам, что к любым сообщениям источников нужно подходить критически, стараясь отделять факты от их субъективных интерпретаций, домыслов и вымыслов.
Согласитесь, что когда мы читаем чьи-то мемуары, нам сложно допустить, что автор говорит неправду или что-то путает. Мы по умолчанию склонны верить «свидетельским показаниям». Мол, сведения из первых уст, человек всё видел собственными глазами, как ему не верить?!
Но чисто по-человечески легко понять намерения авторов таких мемуаров. Себя им хотелось представить в выгодной свете, а повествование наполнить какими-то красочными деталями, чтобы привлечь читателя. В таких обстоятельствах сложно понять, где кончается подлинный исторический опыт автора и начинается его украшательство. Можно лишь рассчитывать на то, что те детали, которые не имеют отношения к личности рассказчика и не могут повредить его репутации в глазах читателей, будут переданы более достоверно.
Увы, но и так бывает не всегда. Вот, пожалуйста, шеф эскадрона французского 9-го шеволежерского полка ганноверец Карл Шенк фон Винтерштедт, побывавший в Нижнем Новгороде в июне 1813 г., отметил, что от местной крепости (читай, кремля) осталось лишь несколько руин. Спрашивается, что он имел в виду? Ведь другие пленные офицеры, оставившие свои мемуары, кремль вполне разглядели.