- А это мой муж, урядник, - сказала бабушка Маня, протягивая фотографию нашей маме.
Но урядника на снимке не было. Была юная Маня с кружевным зонтиком, в платье в пол и похожей на цветочную корзину шляпке, которую наш папа восхищённо называет “а-ля чёрт меня подери”. Левой рукой бабушка раньше держала за локоть высокого мужчину, но теперь он был отломан вместе с его половинкой снимка, только локоть и остался у бабушки в пальцах.
- Не говорите ерунды! - сварливо перебил дедушка Лёня. - Какой ещё урядник!
Коммунисту, физику-ядерщику не годилось родство с урядником, будь он армейский унтер-офицер или нижний чин уездной полиции. Впрочем, родства-то и не было: бабушка Маня выходила замуж дважды, сперва - за урядника, потом - за отца дедушки Лёни.
Родилась она в той же губернии, что и Софья Кляцкина, - Витебской, только на 15 лет позже. Нам нравится думать, что обе мамины бабушки жили почти по соседству, но познакомились только в Москве благодаря Любе и дедушке Лёне.
Несмотря на два замужества, бабушка Маня всю жизнь носила девичью фамилию - Лятос. Семейная легенда гласит, что Лятосы пришли из Латвии. В этом есть рациональное зерно: балтские корни растворены и в названиях многих топонимов в Беларуси: Латыголь, Латыгово, Латыголичи, Латышево, Латыши, Латышки, Литовцы, - и существует версия, что эти населённые пункты основаны выходцами из Прибалтики. Про Латыголь мы попозже поговорим отдельно.
Огромный род Лятосов жил в деревне Мошканы под Витебском. В похозяйственной книге Мошканов, главном документе сельскохозяйственного учёта, все без исключения Лятосы в 1940-е годы значатся белорусами: скорее всего, учётчик записывал так по умолчанию любого жителя республики.
К началу поисков из старшего поколения рода мы знали только о двух Маниных сиблингах: Дуне и Егоре. На обороте фотографии с урядником осталась часть посвящения:
“обраю
ять
гой сест-
Дуне
Мани”,
- что, вероятно, означало: “На добрую память дорогой сестре Дуне от Мани”.
Если Дуня казалась только именем, призраком, то Егор был вполне реальным человеком. Именно от него бабушка Маня научилась писать и считать. И к нему в Мошканы привозила из голодной Москвы внучек - “подкармливаться”. На стол ставили миску парного молока, крошили в неё хлеб, и все садились хлебать тюрю. Вкуснотища.
В то же лето у дедушки Егора гостила его внучка Дина, мамина троюродная сестра. Вот эту Дину - для нас тётю Дину - мы и нашли через несколько рукопожатий в соцсетях.
- Как же, помню вашу маму, - обрадовалась тётя Дина, - мы дружили. Дядя Лёня нас плавать учил: делал из камыша плотики.
Зажав телефон между ухом и плечом, Маша слушала рассказ тёти Дины, параллельно рисуя древо. Ветки неудержимо тянулись вширь, перебирались на соседнюю страницу. Бабушка Маня быстро обрастала семьёй. Только вот на макушке белела пустота вместо имён бабушкиных родителей:
- Не помню, не помню, - сокрушалась тётя Дина.
- А годы жизни?
- Не помню. Но ведь в Мошканах есть их могилы.
- Как?! - задохнулись мы.
- Ну да.
- И вы знаете место?
- Конечно, знаю, все Лятосы лежат рядом.
- И надписи остались?!
- Остались, конечно.
- Тётя Дина, а вы нам покажете?
- А что же, конечно. Приезжайте, покажу. Ну, добре.
В Мошканах оказалось тихо, просторно и зелено. Речка, где дедушка Лёня учил детей плавать, заросла камышом. В бывшем дворе дедушки Егора появился новый дом. Старый, привезённый с хутора, остался лишь на фото. Что это был за хутор и где, никто уже не помнит.
Мы поднялись по пригорку на заросшее лесом кладбище. Тётя Дина устремилась вперёд, она кружила между могил, продиралась сквозь кусты и, наконец, остановилась перед двумя металлическими крестами.
Лятос Пелагея Савельевна, 1845-1924 и Лятос Ермолай Парфёнович, 1835-1910. Наши прапрабабушка и прапрадед.
.