Иосиф Бродский любил кошек. Он считал их самыми грациозными созданиями на земле, посвящал им стихотворения, а в телефонных разговорах вместо «до свидания» говорил «мяу».
Семья
В автобиографическом эссе «Полторы комнаты» Иосиф Бродский рассказывает о родителях и коммунальной квартире на Литейном проспекте, в которой он жил до своего пятнадцатилетия. Как вспоминает поэт, в его семье близкие часто называли друг-друга «кошачьими» именами. Например, свою мать, Марию Моисеевну, Бродский звал Мася или Киса. «Не смейте называть меня так! — восклицала она сердито. — И вообще перестаньте пользоваться вашими кошачьими словами. Иначе останетесь с кошачьими мозгами!» — передает в эссе слова матери Бродский. Поэт и его отец не прекратили называть Марию Моисеевну Кисой, это имя пристало к женщине и со временем, как пишет Бродский, стало подходить ей еще больше: «Круглая, завернутая в две коричневые шали, с бесконечно добрым, мягким лицом, она выглядела вполне плюшевой и как бы самодостаточной. Казалось, она вот-вот замурлычет».
Поэт вспоминает, что с детства у него была особенная манера произношения некоторых слов. Он по-кошачьи растягивал все, что можно было «промяукать», например, слово «мясо». Отец Бродского, Александр Иванович, подхватил привычку сына, и к тому времени, когда поэту было пятнадцать лет, в доме стояло сплошное мяуканье. Отец и сын называли друг-друга «большой кот» и «маленький кот» и весь спектр эмоций от радости до сочувствия могли выразить «мяу» разной тональности. Киса, мать поэта, которая была против своего «кошачьего» прозвища, в итоге тоже называла близких «котами», хотя всячески показывала, что не имеет к этим именам никакого отношения.
Позже, когда Бродский женился, «кошачьи» прозвища не ушли из его жизни. Как пишет журналист Петр Вайль, который брал у Бродского интервью и посвятил ему книгу, жена поэта Мария часто кричала: «Эй, коты, идите сюда». Что интересно, откликались оба, и кот, и Иосиф. Возможно, «кошачьи» имена прошли через всю жизнь Бродского именно потому, что они появились благодаря родителям. Бродский сам называл себя котом, уже не «маленьким», как это было в детстве, а обычным, словно отдавая дань памяти родителям — Кисе и «большому коту», которых после переезда в Америку в 1972 году он уже не увидел. Бродскому даже не разрешили приехать на похороны родителей.
Стихотворения
Бродский много раз упоминал кошек в стихотворениях. В «Конце прекрасной эпохи» он пишет: «Сам себе наливаю кагор — не кричать же слугу — да чешу котофея». В стихотворении «Самсон, домашний кот» Бродский рассказывает о коте, живущем в центре Петербурга у церкви. В «Слоне и Маруське» противопоставляет кошку Моське из басни Крылова: «Маруська была — не считая ушей — не кошка: краса круглолицая».
Коту своей подруги Людмилы Штерн Бродский придумал кличку. Поэт назвал его Пас, потому что котенка выиграли в карты, и написал о нем такие строки: «Смятенный дух с его ворчаньем смири своим святым урчаньем». Заметьте, что коты из стихотворений носят имена, в которых есть буква «с». Бродский считал, что в кошачьих кличках эта буква необходима, потому что на такие имена они лучше откликаются. Именно поэтому каждый раздел этого материала назван словом, начинающимся с буквы «с».
После получения Нобелевской премии Иосиф Бродский беседовал с журналистом Томасом Венцлова о русской литературе и об отличиях жизни в Америке и России. Поэт говорил: «Жизнь здесь похожа на жизнь в отечестве во всех деталях, включая кота. Все пятнадцать лет бывал какой-нибудь кот. Приходящий, как правило». Коты действительно постоянно сопровождали Бродского на жизненном пути. В Ленинграде у него жила Кошка в Белых Сапожках и кот Оська, получивший имя в честь Иосифа. В Америке был кот Миссисипи, который пережил своего хозяина. Лев Лосев в книге о биографии Бродского пишет: «Летом 2000 года я делал предварительную разборку архива Бродского. Осиротелый старик, кот Миссисипи прыгал на стол, укладывался на рукопись, пахнущую хозяином, и тут же крепко засыпал. Заснув, он пускал слюнку, но я не решался его согнать, поскольку догадывался, что он имеет больше прав на эти бумаги, чем я. Если будущим исследователям творчества Бродского попадется в черновике расплывшееся пятно, знайте – это кот наплакал».
Самоидентификация
Анна Ахматова для того, чтобы лучше узнать новых знакомых, задавала им три вопроса. Кошки или собаки? Чай или кофе? Пастернак или Мандельштам? Бродский пользовался методом Ахматовой и себя определял, конечно, как «Мандельштам, кошки, кофе». В беседе с журналистом Любовью Аркус в 1988 году Бродский сказал: «Вот, смотрите, кот. Коту совершенно наплевать, существует ли общество «Память». Или отдел идеологии при ЦК. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие. Чем я хуже этого кота?» Поэт отождествлял себя с котами и напрямую сравнивал себя в ними. Например, в разговоре с переводчицей Биргит Файт в 1991 году в Лондоне, поэт сказал: «Я как кот, когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь».
В одном из интервью Бродский рассказал историю о своем знакомом, который показывал симпатию необычным образом: «В шестидесятых годах в Югославии к моему другу приехала какая-то дама, то ли лейбористка, то ли консерватор, в общем из парламента. Он колоссально воодушевился. Он не знал, как ей продемонстрировать свои сантименты. У него был свой собственный зоопарк на том острове, где он жил, и вот, чтобы продемонстрировать ей свою страсть, он сказал: хотите, я для вас разбужу медведя? Дело было зимой. И медведя разбудили. Ха-ха. Хотите, я разбужу для вас кота?». Если ввести в поисковиках фразу «Хотите, я разбужу для вас кота?», можно прочитать несколько материалов о том, что этой фразой Бродский демонстрировал людям симпатию. Этот факт не подтверждается воспоминаниями современников и книгами, которые опубликовали исследователи биографии поэта, но те действия, которыми Бродский показывал свою благосклонность, все-таки связаны с котами.
Поэт мог слегка царапать собеседника ногтями по пиджаку, если человек ему нравился, словно счастливый котенок, который впивается коготками в маму-кошку, чтобы получить больше молока. О кошачьих повадках поэта пишет литературовед Лев Лосев в книге «Меандр». Автор говорит, что детская речевая привычка, которая сохранилась у поэта и во взрослом возрасте, — говорить «такие наши кошачьи дела». Бродский говорил «мяу» в телефонном разговоре вместо «до свидания», а еще мяукал, когда хотел избежать неловких пауз в разговоре. Лев Лосев вспоминает, что был свидетелем звонка, во время которого почти все реплики Иосифа заключались в «мяу» разной окраски, от неопределенного «мяу» до «мяу» возмущенного. Интересно то, что Бродский считал кошек венцом творения. Он говорил, что у кошек не может быть не грациозных поз, а современники вспоминают, что Бродский всегда хорошо получался на фотографиях.
Самым «кошачьим» городом Бродский считал Венецию, ведь её символ — лев. Как пишет Бродский в эссе «Набережная неисцелимых», во время одной из поездок он устал гулять по Венеции, прислонился к стене госпиталя, чтобы отдохнуть, и подумал: «…Я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив». Иосифа Бродского похоронили в Венеции на кладбище Сан-Микеле по желанию жены Марии. Кот похоронен в «кошачьем» городе, в котором он был «животно счастлив».