Вечная память героям!
Блокадный Ленинград — трагедия, выделяющаяся даже на кровавом фоне Великой Отечественной войны. Он был окружён не только немецкими, но и финскими войсками. Город находился в кольце с 8 сентября 1941 года — 872 дня — до 27 января 1944 года.
Только в первое, самое тяжёлое для ленинградцев полугодие, зимние и весенние месяцы 1941- 42 годов — погибло свыше 640 тысяч человек. Точное количество жертв едва ли будет когда-то установлено. Многие люди умирали уже в эвакуации от последствий дистрофии.
26 января 1944 года советские войска освободили город Красногвардейск, тем самым прорвав блокаду. Немецкие войска отступили. А вечером 27 января те жители Ленинграда, которые в силах были выйти на улицу, ликовали под артиллерийский салют. 324 орудия дали 24 залпа. Так ленинградцы вместе с воинами праздновали историческое событие, память о котором никогда не померкнет.
«Мюзикл смерти». Как на Дубровке погибло 130 человек. 20 лет трагедии «Норд Ост». Читайте также
Бабушкин дневник
Моя бабушка Нина была очень сильным человеком. Родилась она не в Ленинграде, а в небольшом городе на Волге. Но в школе училась блестяще, и решила поступать в институт в «Северной столице». Там она встретила начало войны. В Ленинграде же пробыла большую часть блокады, пока её, вместе с другими «доходягами» не вывезли по «Дороге жизни».
Бабушка не любила рассказывать о прошлом. После всего, что ей пришлось перенести, в её характере появился особый «стержень». Какие бы испытания не выпали на долю — их нужно выдержать, надо победить. Это было жизненным кредо. Подруги бабушки, когда вспоминали войну, плакали. Но я никогда не видел бабушку Нину со слезами на глазах. И обо всём, что с ней произошло во время блокады, узнал гораздо позже. Уже когда её не стало — из дневника, оставленного нам в наследство. И сегодня мне хочется поделиться отрывками из него.
Любовь с первого взгляда
Я полюбила Ленинград сразу, с первой минуты нашей с ним встречи. Поезд пришел ночью, но это была особая ночь – белая. Когда — как сказал поэт — вечерняя заря почти сливается с утренней. Нужно было ехать к родственнице, но я прямо с чемоданом пошла по городу. Была не в силах оторваться от его завораживающей красоты, видя воочию те места, о которых читала с детства.
Поселилась я в центре, у тёти Иры – в большой коммунальной квартире. Как и родители, тётка отговаривала меня поступать на химический факультет, где изучали пиротехнические вещества. Все хором убеждали, что нужно выбрать более «женскую» профессию. Но химия была моей страстью. Я прошла собеседование – и была зачислена.
Ай, Питер, Питер, ты слишком красив, чтобы быть просто другом! Читайте также
Первые месяцы войны
Война началась, когда я перешла на второй курс. Помню заплаканные глаза Жени – эта девушка жила в соседней комнате. Два дня назад у них в школе был выпускной вечер. Женя мечтала учиться дальше, хотела стать артисткой — и вот всё рухнуло. Всех её бывших одноклассников, юношей — тут же забрали на фронт. Как и моих сокурсников. Мне пришлось прервать учёбу.
Но сидеть без дела было немыслимо, и об эвакуации я тогда не думала. Хотелось помочь любимому городу. Я устроилась санитаркой в эвакопункт. Немцы подошли к городу быстро. И голод нам пришлось испытать почти сразу после начала войны.
В первых числах сентября фашисты разбомбили Бадаевские продовольственные склады. Потом людям с трудом удалось собрать какие-то остатки: горелый сахар, опалённую муку… Хотя больших запасов там не было – Ленинград всегда питался, что называется, «с колес».
Голод
И запасов продуктов жители тоже до войны не делали. Правда, в нашей квартире жила женщина – она приехала из деревни за пару лет до войны. Она всегда очень бережно относилась к хлебу. Если оставались какие-то кусочки — обязательно сушила сухари. И к тому времени, когда начался голод, у неё был мешок этих сухариков. И ещё она солила капусту. Уже во время блокады меняла вещи на подмороженные капустные листы и заквашивала их. И обязательно хоть сколько-то давала детям, которые жили в коммуналке. Поделиться едой тогда было…ну не знаю, с чем сравнить… Как сдать кровь, что ли… Такой вот, незаметный другим подвиг.
Я работала с ранеными. Им власти старались обеспечить всё лучшее, в первую очередь. Но это «лучшее» представляло собой водянистую кашу. Ты разносишь тарелки, тех бойцов, которые сами есть не могут, кормишь с ложечки. Но попробуй хоть ложку облизать потом! Тебе сразу доверия не будет — сочтут, что ты можешь еду у раненых украсть, работу потеряешь. И даже, когда ты уже с трудом на ногах держишься, и в голове от слабости всё плывет, ты про это помнишь. Слава Богу, что я ни разу не соблазнилась! А многие девочки не выдерживали «экзамен», и их увольняли.
Подлинные ценности
Что помогало выжить? Сосредоточенность на работе — все мы, от врача до последней санитарки понимали, насколько необходим наш труд. Скажу о себе. Бывало, что уже нет сил вымыть полы, поднять даже полведра с водой. Но ты знаешь, что здесь раненые, а значит — должно быть чисто. И каким-то образом у тебя получалось сделать то, что нужно, через любое «не могу».
И еще запомнился такой трогательный момент. У нас работала пожилая медсестра, держалась она из последних сил. А жила далеко, и ей нужно было каждый день добираться до эвакопункта, а вечером возвращаться. И вот за ней стал приходить муж – он был уже совсем старенький, на фронт его не взяли. Он приходил с санками, заставлял свою Клаву сесть, и вёз домой, чтобы она хоть немного отдохнула, сэкономила силы. Трудно представить себе, как тогда ходили люди — передвигали одну ногу, потом другую, держались за стены… И мы боялись, что старичок этот тоже свалится где-то по дороге, он ведь тоже теплился, как фитилёк – в чем только душа держалась! Но они оба с Клавой выжили — их спасла любовь.
А эти огороды, на которых работали даже маленькие дети – как их забыть? До сих пор на стенах Исаакиевского собора следы от осколков снарядов. Трудно представить, что в годы войны, тут, в центре города, были сплошные грядки. На площадях, в парках, на набережных люди сажали овощи. Возле Исаакиевского наливались соком кочаны капусты. Ленинградцы понимали, что хороший урожай — это их спасение.
Ведь к тому времени люди уже ели всё, что даже условно считалось съедобным. Варили кожаные ремни, разводили столярный клей – он застывал, и был похож на холодец. Во вскипяченную воду добавляли немножко дрожжей, и казалось, что этот «суп» пахнет грибами.
Драгоценности, которые в мирное время, стоили бы громадных денег, обменивали на съестное. За брильянтовое колье просили булку хлеба.
Ленинградская блокада — это время, когда пришлось переосмысливать систему ценностей.
Самая трудная тема
Людоеды в блокадном Ленинграде — это то, о чём до сих пор стараются не говорить. Слишком страшно. Когда ленинградцев вывозили по льду «Дороги жизни, через Ладожское озеро, и дальше эвакуировали по железной дороге, расселяли по городам и сёлам — слово «людоедство» сопровождало их, об этом упоминали шёпотом. Нельзя было спросить ленинградцев об этом прямо. Каждый понимал – окажись он на грани голодной смерти, неизвестно, как бы повёл себя. И кто сможет осудить, скажем, мать, которая отрубала куски от тела своего умершего ребёнка, чтобы сварить их, и накормить остальных детей?
Из Петербурга в Расчленинград: кровавая слава города на Неве. Читайте также
Это был парадокс, но многие ленинградские дети, ставшие потом беженцами, боялись мяса. Потому что в их собственном городе котлета могла быть приготовлена только из человечины. Больше достать мясной фарш в Ленинграде было неоткуда. Все птицы, крысы, кошки, собаки были съедены в первую же голодную зиму.
Впрочем, тут я лукавлю, не все. Я знаю нескольких питомцев, которые пережили со своими хозяевами блокаду. Кота, который умудрялся ловить мышей и воробьев, и приносил их в семью. Пуделя, который едва не умер со своей хозяйкой, но потом вместе с ней был отправлен в тыл.
Немецкая овчарка
Для меня это очень трудный момент. Один раз я не выдержала, привела домой бродячую собаку. Пожалела её — немецкая овчарка, видно было, что очень умная, худая как скелет. Может, владельцы умерли или им удалось уехать — без неё… Когда я позвала пса, он пошел за мной. Мне совершенно нечем было его кормить – разве что поделиться похлебкой. Тот крошечный кусочек хлеба, который я получала по карточке, я не ела сразу, а варила его в кипятке, чтобы получился «суп». Иногда вместо хлеба я добавляла в воду немного муки, получалась «затируха». Только это я и могла дать собаке, отняв у себя. Я понимала, что это плохая идея — взять пса. Я уйду в эвакопункт — и его могут убить и съесть соседи. Но овчарка ушла сама.
Она долго смотрела на меня молящими глазами, клала лапу на колени — просила есть. А потом подошла к двери и стала в неё скрестись. Она надеялась добыть себе еду где-нибудь на помойке. Так не хотелось её выпускать! Я понимала, что на улице не уцелеть – кто-то подманит и убьёт. Но она ушла.
Маленькие радости
Были ли у нас какие-то радости в это страшное время? Были. Когда вечером доберёшься домой, и в комнате топится маленькая буржуйка. Сядешь возле неё, и будешь пить кипяток из чашки, чувствуя, как согреваешься изнутри. Топили люди тогда всем, чем только можно было. Рубили на дрова мебель, сжигали книги – ничего уже было не жаль. И этот самый кипяток доставался не так просто, нужно было принести воду из реки. Зимой — из проруби. А город в это время, зачастую, обстреливали, бомбили.
Мороз и голод, на улицах трупы людей, запорошенные снегом. Никогда я не видела и не увижу ничего страшнее.
Дорога жизни
Конечно, в блокадном Ленинграде люди погибали не только от голода. Обстрелы, бомбёжки — всё это уносило жизни. Но я оказалась на грани смерти из-за ангины, давшей осложнения на сердце. Мало что помню о тех днях, когда я пылала от высокой температуры и думала, что вот-вот умру. Меня спас врач, с которым вместе работала. Я знала, что он был влюблен в меня, хотя и не мог показать этого. Никита был женат, его семья успела эвакуироваться в далекий уральский город.
Никита добился того, чтобы меня вывезли по «Дороге жизни» блокадного Ленинграда.Я сказала, что не поеду без тёти Иры, и он отправил нас вдвоем. Мы ничего не взяли с собой, только чайник. Вещей уже не было, да и ослабели мы настолько, что какая там поклажа!
Помню этот бесконечный путь на грузовике по льду Ладожского озера. Вокруг рвались снаряды, шоферы ехали с открытыми дверцами кабин, чтобы выпрыгнуть, если машина вдруг провалится под лёд. А я уже находилась в таком состоянии, что мне всё было безразлично. Тётя Ира молилась, а я смотрела в небо, с которого падал снег, и мне хотелось одного — чтобы это поскорее кончилось.
За время пути в нашем грузовике умерла девочка лет пяти. Тем, кто находится на грани голодной смерти, нельзя мёрзнуть. И эта крошка не пережила дорогу.
Серебряный крестик за два ломтика хлеба
…Потом нас везли в поезде. Составы, подобные нашему, подолгу стояли на станциях — пропускали военные эшелоны, выгружали трупы. Местные жители приходили к вагонам, хотя запах стоял очень тяжелый. Пахло мёртвой плотью. Мы к тому времени были уже не похожи на людей – черепа, обтянутые кожей, костлявые руки, огромные глаза. У кого ещё что-то было ценное — пытались обменять на хлеб. Тетя Ира отдала последнее, что у нас осталось — серебряный крестик, за два ломтика. Помню, как долго держала во рту, сосала каждую хлебную крошку.
И ещё вспоминаю женщину, которая перекладывала штабеля трупов. Она искала дочку. Женщина эта была местная, а дочь, как и я, уехала учиться в Ленинград. И она уже не надеялась увидеть её живой.
До конца войны мы с тётей Ирой прожили в деревне, в Горьковской области. Когда пришла весна, я целыми днями сидела, привалившись к стене избы, в которой нас поселили. Казалось, что кожей впитываю солнце, а вместе с ним — жизнь. И я жевала всё подряд, тянула в рот листья, травинки. В деревне тоже было голодно, хотя, конечно, не сравнить с Ленинградом. И работали все тяжело. Сын нашей хозяйки — было ему девять лет — сам перекрыл крышу избы. За это мать сварила ему два яйца. Когда к нам с тётей стали возвращаться силы, мы тоже пошли работать в колхоз.
Ленинград — мой город на всю жизнь.
Для меня не стоял вопрос — возвращаться ли после войны в Ленинград. Этому городу я отдала душу. Восстановилась в институте, окончила его, поступила в аспирантуру. Потом и сама читала лекции в ВУЗе. Я прожила в «Северной столице» почти всю свою жизнь — здесь вышла замуж, родила сына, он тоже впоследствии стал учёным-химиком. И, хотя судьба моя была нелегкой, я горжусь тем, что смогла приобщиться к мужеству жителей блокадного Ленинграда.
Моя работа в эвакопункте – это пусть и маленький, но всё же — вклад в Победу.