Я вот ни на какие Остограммы не подписана, а всех их знаю. Ну кого - их? Девиц этих, которые с десяти до двенадцати дня фоткаются с пончиками в нашей булочной. Нет, булочная-то Вольчека. Просто в нашем доме. Я раз посмотрела, как Семён Маркович утреннюю гимнастику делает и говорю: "Торта бы сейчас, "Графские развалины"." Вроде пошутила: и не обидно, и с намеком, но торта захотелось. А на работу надо! Вечером пришла, уставшая, как графиня... Ну нет торта, ясно дело. Зря весь день хотела.
А через три дня приносит!
— Что это? — говорю.
— Ну ты ж хотела, — отвечает, — каждая графиня достойна своей развалины. Вот я и принес.
Тоже шутник, а то я не знаю. Только вот торта уже не хочется никак и никуда. Позавчера хотелось до жути. А сегодня — неа. Так оказалось, эту самую булочную у нас в доме в тот день открыли. Вот торт под руку и подвернулся, а память у Семён Марковича не дай бог никакой жене...Я забыла, к примеру, что мы поссорились и не разговариваем, а он ещё помнит даже, что ругались из-за кто пойдет за хлебом. Только в нашей булочной Вольчека вместо того, чтобы ходить батоны покупать и кофий с миндальным пирожным употреблять, девы фоткаются и в стограммы свои пентаграммы с круассанами выкладывают. И всё молча, сосредоточенно так. Аж прихлёбывать из чашки неудобно: вдруг я их с гламурного настроя собью. В общем, молчим мы все в булочной, как на допросе в налоговой, но я сейчас таки вам выболтаю, что хотела.
Третьего дня спускаюсь натурально в тапках за теми самыми "развалинами", а они в булочной говорят! Девицы. Ну не все, а две. Сели за один столик. Не фоткаются! А я разве зря растила такие красивые уши, что аж лучше носа получились? Нет, вовсе и не зря. Но кофе хлебаю, только теперь наоборот, чтоб не смущать. Хлебаю и слушаю. А она шепотом, но пронзительным как флейта-пикколо:
— Ну он в этом смысле такой... Ну никакой... Но не противный, нормальный. Только постоянно приставал: "Какая у тебя эротическая фантазия, какая самая-самая, скажи, скажи, скажи..." Я ему всё типичное выдала, ну там костюмы, роли, пожестче... Он это начал по инструкции исполнять, но все равно... Как бы не ах... Не айс... В общем не торт. А он же не дурак, я же сама выбирала, и после каждого раща продолжал про эту фантазию выпытывать. Сам что-то придумать — фигушки. Зато допрашивал с пристрастием, с чувством таким. Повторял: не бойся, откройся, все приму, всё пойму, всё сделаю... Девочка моя... Добавлял всегда. Вот я, дура, и сказала!
— А что сказала-то?
— Правду. Сказала, что хочу со смены прийти, и чтоб он меня у дверей встретил, расстегнул пуховик, блузку, ну и, короче прямо там, у дверей...
— У открытых? — эк глаз у подруги загорелся...
— Да нет конечно! На открытую не обопрешься!
— Так а в чем фантазия-то?
— Так в этом! Что вот так ждал, что прямо вот у дверей... Не снимая...
— Лыжи?
— Да что ты ржешь? Вообще не смешно!
— Ну извини, я просто не понимаю, почему вы из-за этого расстаться решили...
— Да ничего мы не решили. В смысле это я ушла. Сама.
— Потому что он не стал фантазию исполнять?
— Наоборот. Я позавчера со смены пришла, и он тут и начал. Ну от двери, как я рассказала. Расстегнул пуховик, полез уже дальше, глаза шальные. Руки дрожат как от нетерпения, в ухо дышит. Все один-в-один, как я ему рассказала.Точь-в точь! По пунктам! Ничего, блин, своего!
— Ну?
— Ну я и подумала! "Да иди ты в баню!" Пуховик застегнула, сумка рядом лежала. Вот и ушла. Не моё.
— А по-моему, подруга, ты слегка зажралась...— и откусывает половину Буше. Жуёт, не знает, что ещё добавить.
А я кофе прихлебываю... И на "Развалины" глазом кошу. Да уж, резкое нынешнее поколение, ничего не скажешь. Мы-то не такие... Захотелось, мне, допустим, пирожного, а Семён Маркович у — не особо, так я встала и пошла в тапочках в булочную.
Сижу, жую, страдания чужие слушаю, считай, стограммы в прямом эфире смотрю. Сама. Одна. Без ансамбля!
А ты, позадверная красавица, не права. Наверное... Должно быть... Возможно... Всё ж мне с пирожными как-то полегче проблему решить.