Глава третья.
Катир глядел на неё подперев подбородок кулаком. Он сидел на сосновой колоде спиной к очагу, упираясь локтями в колени. Молчал. В очаге уютно потрескивало.
Браси лежала на топчане, укрытая шкурами и глядела вверх. Девочка едва могла повернуть непомерно большую голову, но не делала этого, чувствуя на себе тяжелый жгучий взгляд мужчины. Снаружи выла метель.
Отправляясь в путь за предсказанной преемницей Катир намеренно припас свежего кобыльего молока и простокваши, протёртых сладких кореньев и сушеных ягод, так как понятия не имел чем будет кормить неофитку до перерождения… Если таковому суждено свершиться.
Шаман поднёс к губам девочки сосуд с молоком и по капельке стал вливать жидкость той в рот. Ему случалось уже выхаживать смертельно больных или раненых, но не урождённых калек, которые обычно не переживали роды.
Катир понимал, что Браси не умалишенная. Девочка совершенно разумно распоряжалась своими мыслями, убогим было лишь тело. Когда она явила силу, убив собственную мать – Лаяру, шаман понял, что рухи в ней не ошиблись.
– Давно ли ты способна наводить паралич? – спросил мужчина, покормив Браси.
Девочка уставилась на него своим немигающим взглядом.
– Я знаю, что твоей душе не восемнадцать полнолуний, - кивнул шаман. – Рухи никогда не ошибаются….
Девочка не ответила. Лишь прикрыла глаза и засопела, уснув детским невинным сном. Катир немного посмотрел на неё, и, убедившись, что Браси уснула достаточно крепко, произнёс:
– Вас там много?
Очаг вспыхнул и из него послышалось робкое:
– Сорок сороков….
*.
Вождь велел убрать тело Лаяры и похоронить его со всеми подобающими почестями. Женщину уложили в яму на бок, подтянув колени покойной к подбородку и подложив кисти рук под голову. В сосудах у изголовья были запечатаны кушанья и молоко кобылиц, у ног же свёрнутые тугими рулонами покоились ковры и шкуры, покойница была обряжена в новую одежду и украшена подвесками и браслетами. Хоронили спешно, все боялись, находиться подле проклятой жены.
Вскоре с пастбищ прискакал Дузвик– муж погибшей. Он не вошел в своё жилище, сразу же направившись к главе.
– Долгих лет! – произнёс он, поклонившись.
– Подойди, - вождь сидел на некоем подобии трона, укрытом шкурой степного льва.
Дузвик подошел.
– Лаяра вечно скачет по сочным лугам, - начал вождь торжественно. – Она воссоединится с предками в круге жизни….
– Мою жену убил шаман, - отчеканил Дузвик.
– Ты того не знаешь, - спокойно ответил вождь.
– Ты оставишь это так?
– Даже если это сделал шаман, - вождь говорил тоном скучающего человека. – Так велели ему рухи… а мы должны слушать….
Дузвик не дослушав повернулся и быстро направился к выходу, но его остановило хлёсткое:
– Будто бы ты не желал их смерти….
*.
– Сорок сороков, назовите того, кто станет вести со мной беседу! – Катир возвышался над глиняным горном своего очага.
Он был спокоен, настроенный дознаться до правды.
– Моё имя Отрар, господин, - отозвался горн после недолгого молчания. – Я стану отвечать….
– Итак, - кивнул шаман. – Кто из сынов преисподней велел вам, Сорок сороков, совращать женщину, подталкивая её к убийству?
– Мы придумали это сами!
– Лжа, - устало выдохнул Катир и потёр глаза. – Говори правду!
Шаман протянул руку к сосуду с наговоренной водой, готовый наказать непослушных шайтанов.
– Разве сам Катир не видит могущества этой калеки? – слово взял кто-то значительно старше говорившего до того Отрара. – Твоей силы едва хватит сдержать её в узде, когда придёт время! Тебе лучше избавиться от неё, ни то пожалеешь!
– Кто говорит? – шаман опустил руку, голос из горна был ему смутно знаком.
– Ай-ай, - в очаге глухо засмеялись, будто кашлем зашлись. – Коротка память, а ведь не стар ещё….
Шаман медленно приблизился, наклонился над очагом. В угольях чётко вырисовывалось морщинистое лицо предыдущего шамана, наставника Катира – Р'сея.
– Как так? – колдун не поверил своим глазам.
– Отпусти нас, - попросил Р’сей. – Узнаешь, когда будет нужно….
Катир бросил в угли размятой сушеной полыни и Сорок Сороков удалились восвояси.
Браси пробудилась. Повернув голову направо она увидела, что в жилище никого больше нет. Над головой её было подвешено несколько погремушек из трубчатых костей, в чьи полости засыпались мелкие камушки; сушеные птичьи лапки и бусинки вороньего глаза, нанизанные на жильные нитки.
Девочка причмокнула языком. Хотелось пить. Закричать, чтобы пришел старик она, честно говоря, побаивалась. Оставалось лишь отвлекаться созерцанием погремушек. Она поглядела на бусинки из ягод.
Старик управляться с детьми не умел. У Катира детей не было. Даже если бы рухи то допустили, он всё равно не смог бы обзавестись потомством… в бытность свою юнцом Катир не отличался ничем от своих сверстников, лишь родители, вождь и шаман знали, что он был двуполым. В возрасте одиннадцати лет Р'сей увёл Катира от отчего дома, провёл ритуал и сделал того своим учеником, а следом преемником.
Погремушки над Браси стали шевелиться, заставляя перекатываться в полостях камушки. Жилище наполнилось шумом, девочка улыбнулась, пустив пузыри слюны. С крыши сорвались потревоженные птицы, напугав малышку и заставив прекратить веселье. Она вновь повернула голову и увидела у очага плошку, из которой поил её шаман. Плошка стояла на колоде на расстоянии конского крупа. Прислушавшись к окружению и убедившись, что никого поблизости нет, Браси начала по ноготку тянуть на себя колоду. Настеленные на земляной пол шкуры стали морщиться и задираться под натиском деревянного стула. В конце концов проголодавшаяся девочка неумело приложила силу и перевернула шаманский стул.
Плошка свалилась на пол, расплескав молоко, отскочила и разбилась.
На шум с улицы забежал запыхавшийся Катир. Шапка его была припорошена снегом, а на верёвке, перекинутой через шею висели двое зайчат. Видимо мужчина охотился.
– Веселишься? – буркнул он, отдышавшись. – Я же повесил игрушки, чего тебе их мало?
Браси почмокала губами, и шаман понял, что та мучается жаждой.
– А, - кивнул он.
Катир поднёс к губам девочки мисочку с водой, и та стала жадно пить. Отставив посуду в сторону шаман приподнял губу Браси и увидев рот полный бритвочек-зубов покачал головой:
– Лаяре должно быть было очень больно… Ты ведь родилась с зубами?
Он встал и принялся разделывать зайчат.
– Зима долгая, - бормотал он, сдирая с тушек шкурки. – Но по весне я должен подать на суд рухов нового шамана или скормить огню неудачную попытку...
Браси уже не слышала его, задремавшая под ворохом шкур.
*.
В Приречных землях и в Губительной хрящнице зима наступала много позже. Шаман Узаяр сидел у землянки в боровом угодье своего Пира – Ну Карагая. Здесь всё ещё было зелено, будто и не поздняя осень вовсе. Рослый, суровый видом Карагай бережно заботился о засыпающих растениях и живности, готовящейся к спячке. Узаяр молчал. Было сыро и зябко от недавно прошедшего дождя. Огня шаман не разводил, члушая наказа Пира, который велел не ворожить и не топить очага. Так всегда бывало, уже много к ряду лет, наверное, даже от начала времён, когда Ну Карагай совершал последние приготовления перед затяжной и морозной зимой.
Узаяр погладил седую бороду, поглядел на носки сапог, поднял лицо к сереющему небу, поозирался немного и вздохнул. Из чащёбы послышался треск и терпкий мускусный запах крупного хищника. Ну Карагай двигался медленно, проходя сквозь стволы истекающий смолой сосен и елей. Великан, чья кожа походила на девесину, руки оканчивались боярышневыми ветками, а ноги походили на медвежьи лапы. Голову Пира венчали рога сахатого, а так же две пары ушей (оленьи и человечьи) друг на другом.
Он подошел к Узаяру, поглядел тому в глаза, наклонившись, а затем, тряхнув своей вёрной длинной бородой молвил:
– Срок, - голос пира был глухой и низкий даже для такого великана.
Узаяр стал хватать ртом воздух и уже было хотел спросить укажут ли ему на преемника, но Ну Карагай, выпустив из широких, будто лосиных ноздрей пар продолжил:
– Пришел для Шамана Катир….
*.
К вечерней зорьке стали собираться просители.
Катир завесил ту часть хижины, где лежала Браси несколькими большими шкурами, чтобы скрыть девочку от любопытных глаз. Сам же сел к спиной топчану калеки вплотную и стал ожидать, обратившись лицом ко входу.
– Долгих лет! – послышалось у входа.
Голос принадлежал старику и даже издали слышно было, что тому немыслимо тяжело стоять.
– Входи, - ответил на приветствие шаман.
Вошли трое. Два молодых мужа вели под руки дряхлого старика. Катир жестом приказал усадить просителя на колоду.
– Прими мой дар, - сказал старче и к ногам Катира легла не освежеванная туша вепря.
На загнутых кверху серпах клыков поблескивала кровь, свинья билась до последнего.
– С чем пришел? – спросил шаман, довольный подношением.
– Отдал я дочь за вождя приречных земель, - начал старик. – Да несчастна она….
Повисло молчание.
– Не может родить вот уже почитай десятое лето, - продолжил проситель. – И стал за то супруг к ней немилостив… бить стал и держать у коновязи….
Катир молчал.
– А когда я предложил выкупить у него дочь, чтобы не видеть страданий моего ребёнка, стал вождь зол, и испросил выкупом табун в двести голов….
– А что же ты? – отозвался наконец шаман. – Располагаешь ведь таким калымом… зачем ко мне пришел?
Старик сделал знак провожатым, чтобы те вышли из хижины. Когда они остались вдвоём проситель наклонился ближе к Катиру и понизил голос до шепота:
– Хочу сгубить вождя….
Катир тоже подался вперёд и так же шепотом ответил:
– Убирайся отсюда! – затем крикнул, чтобы слышно было снаружи. – Забирайте дар и этого старика!
Противиться никто не стал, лишь осуждающе блеснули в полутьме глаза просителя.
Следом вошла пожилая пара, которая вела под руки сухого, высокого юношу, едва переставлявшего ноги. Мужчина нес рыбу на продетой через жабры ветке.
– Прими наш дар, - произнёс мужчина устало, когда юношу усадили на колоду. – Не откажи в просьбе болящему… Нам больше нечего дать….
Катир не ответил. Рыба легла у его ног.
– Это вот наш единственный отпрыск, - заговорила женщина. – Уже полную луну не может ничего взять в рот… погибает от голода, но вся проглоченная пища и питьё выходят так же как вошли.
Она заплакала. Муж прижал её к себе, чтобы успокоить. Промолчал Катир и в этот раз. Достал кумалаки и начал расклад.
Сорок отполированных камушков, разложенных причудливым образом поблескивали в свете очага. Обессиленный юноша опирался на стоящего позади него старика-отца. Катир хмурил брови, разбирая расклад. Затем поднял голову и посмотрел в резко выделяющиеся на исхудавшем лице глаза юноши.
Шаман поднялся. Осторожно, крадучись, словно готовящаяся к атаке крупная кошка, подошел он к болящему и рывком задрал висящую на том мешком рубаху из домотканого полотна.
Под грядой выпирающих рёбер дыбился округлый, будто у беременной женщины живот. Шаман провёл ладонью правой руки над животом. Кожа натянулась со скрипом подобным стону умирающего дерева, словно нечто из живота болящего старалось дотронутся до шаманской ладони. Катир посмотрел на родителей юноши. На лицах тех читался неподдельный ужас, смешанный с недоумением. Мать не выдержала и попятилась к выходу, бормоча:
– Не было, не было, живота не было….
Отец, к ногам которого прижимался спиной юноша стоял бледный с трясущимися руками и глядел на живот сына.
Катир кивнул и слегка улыбнулся. Он вернулся на своё место и сгрёб кумалаки в кожаный мешок.
*.
Полог из шкур заглушал звуки. Браси поворачивала голову то одним ухом вверх, то дурим, пытаясь лучше расслышать что же происходит в шаманском жилище.
В густом застоявшемся воздухе запахло свежей кровью, за пологом заискивающе забубнили. Через несколько мгновений Катир закричал:
– Забирайте дар и этого старика!
От неожиданности девочка вздрогнула и засучила в воздухе увечными руками. За пологом послышалась возня и горькие вздохи, следом всё стихло. От входа потянуло морозной свежестью с примесью полынной горечи.
Браси потянула носом. Примесь оказалась не полынью. Её запах хорошо был знаком девочке. С момента рождения окуривали её повивальные бабки, надеясь изгнать из малышки руха, что изуродовал её тело. И самым частым гостем в курильнице была именно полынь.
Аромат, едва различимый на фоне прочих шаманских сборов и духа старческих тел походил больше на запах застоявшейся, позеленевшей, превратившейся в яд пресной воды.
Браси сосредоточилась на запахах и звуках. Пахнуло сушеной рыбой, за пологом зашуршали по настилу из шкур кумалаки. Браси явственно слышала четыре разных тона дыхания:
Ровное и глубокое точно принадлежало Катиру; частое, но не скорое; неглубокое, но ровное; и самое странное, не частое, с перерывами, словно человек крадёт глотки воздуха и задерживает дыхание.
Спустя некоторое время девочка услышала испуганное бормотание и ей захотелось узнать в чём же дело. Она попыталась дотянуться до шкур увечной ручкой, затем собралась и применила свою особенную силу.
Шкуры поползли в стороны. Вот уже свет от очага стал пробиваться в образовавшейся щели, но полог резко задёрнули с той стороны.
*.
Спиной Катир почуял как Браси потянула полог в стороны, он резко встал и задёрнул его. – Оставляйте ваше дитя, - спокойно произнёс шаман, садясь снова. – Оставляйте, уходите и не оглядывайтесь.
Это было произнесено тоном, не терпящим возражений. Старики раскланялись и скоро покинули шаманское жилище. Парень, сидел на колоде согнувшись пополам, улегшись на собственные колени.
Шаман раздвинул полог и строго взглянул на Браси. Девочка тоже глядела на него снизу-вверх, и моргала своими каре-голубыми глазёнками с невинным видом. Катир подхватил парнишку подмышки поднял (тот совсем ничего не весил) и протащив ближе к топчану Браси уложил его так, чтобы девочке было видно его дальнейшие действия.
Юноша был не в силах даже открыть глаз. Только хватал глотками воздух. Катир раздел его до гола. Болящий был похож на живой скелет, обтянутый нездоровой, пепельного цвета кожей. Лишь округлый живот выделялся, шевелясь и подёргиваясь, будто в нём постоянно кто-то ворочался.
Браси задёргала ручонками.
– Сейчас-сейчас, - кивнул Катир.
Он усадил маленькую калеку на топчане, обложив её для устойчивости свёрнутыми рулонами шкурами.
– Что бы ты сейчас ни увидела, - сурово сказал шаман глядя девочке в голубую часть глаз. – Не смей вмешиваться!
Читайте также.