Пока я тянулся за шлемофоном, развалины правее дороги вспыхнули десятками огненных трасс...
Редко, но метко в статьях про афганскую войну стали просачиваться истории с началом "перестройки" в Советском Союзе. Раскрываю газету ПРАВДА: Пятница, 17 января 1986 года, читаем статью:
ОЧЕНЬ ДОЛГАЯ НОЧЬ
ИЗ АФГАНСКОГО БЛОКНОТА
Бои в Панджшере и под Кандагаром. обстрел реактивными снарядами абсолютно мирного без военных постов и объектов кишлака Саркани, нападение на идущие через "дорогу жизни" (от порта Хайратон к Кабулу через перевал Саланг) колонны, кровавые взрывы в Кабульском аэропорту и политехническом институте - так началась седьмая зима необъявленной войны.
Трудный период. Впрочем, лёгких там не бывает. Правительство ДРА, приняв ответственное решение о расширении социальной базы апрельской революции, предложило всем без исключения соотечественникам мир; осевшие в Пакистане контрреволюционеры настаивают на войне. Время неприкрытой агрессии.
В батальон майора Григория Быкова попал неожиданно. По прошлым командировкам знал, что место его дислокации находится за многие десятки километров отсюда, в горном труднодоступном районе. Не раз хотел там побывать, но то погода нелетная, то колонны пройти не могут... И вот все же встретилась, но не в заснеженных горах, где обычно работает батальон, а в одной из восточных афганских провинций, где даже сейчас, глубокой зимой, колышется на ветру кислая зеленая листва эвкалиптов, шумит по берегам рек неправдоподобно высокий тростник и где еще три дня назад было почти мирно...
Три дня назад начали поступать сообщения из уездов: душманы грабят на дорогах колонны, нападают на кишлаки. Сотрудника СГИ (служба государственной информации, или ХАД, как чаще пишется в нашей печати) предупредили, что обстрелы и нападения совпали с проникновением в провинцию из Пакистана спецгрупп, так что следует ожидать от мятежников еще более активных и согласованных действий. Предположительно, одна из прибывших групп формирует силы для налета на местный ирригационный комплекс. Если стянуть подразделения афганской армии и царандоя (народной милиции), затея душманов провалится, но кишлаки в предгорьях и вдоль текущих к водохранилищу рек останутся беззащитными. Провинции нужна помощь.
...Батальонную колонну нагнал уже в сумерках — задержала медленная езда через центр города, где выпирают на проезжую часть лотки с бананами, помидорами, гранатами, яблоками, с американскими сигаретами и гонконгскими джинсами, японскими магнитофонами и местной чеканкой. Показалось, что центр пахнет дымом, списал это на десятки жаровен-шашлычниц, по на окраине запах усилился и нарастал всю дорогу, пока афганский броневичок не догнал советскую колонну боевых машин, притормозившую перед узким тоннелем, чтобы пропустить встречные машины-"барбухайки" (кстати, очень распространенное в Афганистане, хотя и труднопереводимое слово: что-то вроде «едет по милости божьей"). Колонна пахла соляркой.
Поблагодарил афганца-водителя, побежал вдоль колонны, вскарабкался на родную броню, услышал русскую речь и целую минуту только улыбался и слушал. Через минуту начал понимать смысл.
— Товарищ корреспондент, Кобра спрашивает: как добрались? — повернувшись ко мне, прокричал совсем молодой парень, сидящий на обводе командирского люка.
Выяснилось, что "Кобра" — сегодняшний позывной комбата Быкова, а я попал на командирскую машину "Москвы" — это позывной первой роты, которой командует лейтенант Александр Кистень, мой сосед.
Едва тоннель освободился, моторы гусеничных и колесных боевых машин одновременно взревела на тон выше, из выхлопных труб и решеток коротко пыхнул блещущий искрами дым. Чем быстрее мчалась колонна, тем реже выходили на связь командиры взводов и рот, тем молчаливее и спокойнее становились солдаты. Разве что оператор-наводчик рядовой А. Коробов, то и дело заглядывая сверху в люк механика-водителя, добавочно инструктировал рядового В. Чапкина: не отставать от переднего бронетранспортера, стараться попадать след в след. Прошу Кистеня объяснить эту "связку", слышу парадоксальное:
— Толя парень уже опытный, а Виктор Михайлович у нас новичок.
Оставляю тему на будущее, спрашиваю, почему так спешим, ведь не горит же... Лейтенант невесело усмехается:
- Давно уже разгорелось, посмотрите внимательней.
Оказалось, багровая лента на горизонте — никакой не закат, а километры горящего вдоль реки тростника. Вот откуда приполз в город запах дыма! Но ведь в районе пожара — многолюдные кишлаки, почему население не потушило пожар? Кистень пожимает плечами:
— Значит, духи не дали. Спустя час обгоняем огонь, затем объезжаем пологий холм, к подножию которого прильнула встречная афганская военная колонна; вернее, то, что от нее уцелело. Между покореженными автомобилями (каждый второй — на прицепе) горят костерки, сидящие у огня афганцы при появлений нашей колонны молча встают, но к нам не подходят. Все и без слов ясно: они выбрались оттуда, где стреляют, а мы туда добираемся.
Прапорщик — старшина роты высовывается из брони, кричит Кистеню:
— Командир, кто же их так?
— Потерпи, старшина, скоро увидишь. Не страшно еще?
— Мне что, лишь бы патронов хватило.
Все на броне улыбаются. Прапорщику за сорок, но в Афганистане он — считанные дни, предстоящий бой будет у него первым.
Израненная афганская колонна остается за поворотом, Кистень переключается на внешнюю связь, потом вдруг сдергивает шлемофон, вслушивается и всматривается в горы, медленно произносит в ларингофон: — "Москва-один, два, три" - Я—"Москва". Справа с горы бьет крупнокалиберный пулемет...
Голос Кистеня тонет в грохоте длинной автоматной очереди.
— Старшина, это ты меня заглушаешь? Немедленно прекрати, я же не договорил... «Москвичи», ответный огонь не вести. Все поняли?
Старшина обиженно убирает от плеча автомат. Ему пока еще неизвестно, что командование батальона хочет воевать не с постами, а с главными силами банды.
Быков по связи требует скорости, и батальон мчится сквозь ночь, сквозь заброшенные, оставленные жителями кишлаки. Порою дувалы стоят у самой дороги, боевые машины проносятся между ними с грохотом, подобным грохоту поезда на железном мосту. Вскоре въезжаем в район, где кишлаки уже не кишлаки, а груды развалин. Кистень предупреждает своих:
— "Москвичи", стрелять только по видимой целя, экономить боеприпасы.
Внезапно в голову колонны ударяет длинное, беззвучное пламя душманского гранатомета, и через секунду ночь впереди нашей машины сразу становится звучной и многоцветной. Трассирующие очереди башенных бэтээровских пулеметов скрещиваются над развалинами со светящимися в полете снарядами скорострельных орудий боевых машин пехоты. Снаряды вонзаются в пересохшую глину бывших дувалов, яростно вспыхивают, даже на броне чувствуешь, как содрогается от их разрывов земля. Но броне "Москвы" пока не стреляет, чем Кистень очень доволен:
— Первый духовский гранатомет вроде накрыли, остальные издалека бьют: нам бесполезно вмешиваться. А вот и по нам заработали.
Финальную фразу Александр произнес под зловещий шелест над нашими головами, от которого все на броне невольно пригнулись.
- Гранатомет. Бьет справа, метров с двухсот. И автоматы оттуда, - прокомментировал Кистень.
— Командир, слева тоже стреляют!
— Слышу, старшина, хотя и не вижу. Если разглядишь — отвечай, но прицельно.
Обрадованный старшие открыл огонь влево. Кажется, над нами пролетела еще одна граната, но теперь уже значительно выше и чуть сзади. Коробов неторопливо вылез через башенный люк на броню, перебрался к люку механика-водителя, похлопал ладонью по торчащему оттуда шлему:
— Молодец, Чапкин, хорошо ехал. Сейчас тормозить будем — комбат им этого не простит... Товарищ прапорщик, хватит уже, проехали духов.
Предсказание Коробова сбылось. Метров через триста колонна остановилась, комбат вызвал на связь ротных, поставил задачу прочесать развалины справа, откуда били гранатометы. Спешившиеся "москвичи" повзводно ушли в темноту, оставив на броне охранение; в нашей машине — Чапкина, Коробова, старшину. Думал, что теперь удастся с ними поговорить поподробнее, но Коробов меня оборвал:
— Полная тишина. Наблюдать вправо и влево, докладывать. Не стрелять.
Анатолий сказал это из башни, где сидел за ночным прицелом, поэтому, наверное, в его голосе, отраженном броней, было столько металла. Старшина даже кашлянул, хмыкнул от неожиданности.
— И не кашлять, пожалуйста.
Стало совсем тихо, только потрескивали наушники в оставленном на броне шлемофоне Кистеня. Молодая луна, вспыхивающая и гаснущая в разрывах стремительных облаков, безмолвные, с потушенными огнями машины на абсолютно черной дороге, разрушенные дувалы, похожие на раскопанный древний город, зелено-красное свечение приборов внутри машины, невольная дрожь при воспоминании о недавнем обстреле: а если бы граната летела на метр ниже?.. Долгая, неразгаданная пока ночь. В блокноте фамилии, в уме — только вопросы. Почему, например, молодого солдата Чапкина командир роты зовет по имени-отчеству и даже словно побаивается, а опытного Коробова называет Толей? Почему так яростно стрелял старшина? Почему Коробов равнодушно отнесся к обстрелу, а на стоянке одергивает нас грозным стальным шепотом?
Но это смогу выяснить позже, при случае. Сейчас главное, чтобы лейтенант и его "москвичи" поскорее и все, обязательно все, вернулись.
...Голос Кистеня прозвучал словно бы совсем рядом:
— "Москва-два", я "Москва". Правее тебя вижу духов. Обойди дувал и работай.
Пока Коробов зло шептал: "Уберите шлемофон под броню", пока я тянулся за шлемофоном, развалины правее дороги вспыхнули десятками огненных трасс... (В. ВЕРСТАКОВ. (Спец. корр. «Правды»)
Кто-то в этой статье узнает себя, прочитает о сослуживцах, напишите! Это очень интересно, как у вас сложилась жизнь? А, если у вас нет этого номера газеты ПРАВДА, я готов выслать вам скан, на память.
