Приветствую моих дорогих читателей и всех, кто зашёл в этот блог о ремонте своими руками, реставрации мебели и винтажных предметах. Сегодняшняя статья будет не на профессиональные темы, а на личные, которые мне как автору пришлось пережить на днях. А точнее о том, как я попала в Елизаветинскую больницу в Санкт-Петербурге и почему сбежала оттуда.
Советую всем дочитать до конца, чтобы знать правду. Ну и прежде не забудьте поставить лайк за пережитые мной старадания.
Госпитализация. Насколько скорой может быть «скорая» помощь
В четверг 12-го января на работе после обеда мне вдруг стало нехорошо с желудком. Боль не проходила в течение трёх часов, лекартства не помогали. Я поняла, что не смогу доехать до дома по давке в метро, и решила вызвать «скорую» прямо на работу.
Сам вызов и время ожидания составили минут пятнадцать. Приехали два молодых человека, сделали укол Но**пы и сказали, что скорее всего это обострение гастрита, но точно не аппендицит, и предложили проехать с ними в больницу на обследование (без госпитализации). Госпитализироваться я не хотела, т.к. работаю на Чёрной речке, и ближайшие больницы – это просто край света до Купчино. Но съездить к врачу согласилась, т.к. укол мне не помогал.
До Елизаветинской больницы мы ехали минут сорок-пятьдесят, всё это время пришлось терпеть жуткую боль. Я вспоминала, как под мигалку довозили маму в больницу Джанелидзе минут за 10, и думала, что если у человека кровотечение или инфаркт, то в случае Елизаветинской больницы шансов у него не так много.
Приёмный покой
В приёмный покой я поступила почему-то с диагнозом «острый панкреатит». У меня взяли кровь, хотя медсёстры не могли попасть в вену, сделали УЗИ, рентген, а далее пришлось ждать врача, скорчившись от боли. В итоге спустя часа три-четыре поставили ещё новый диагноз – «желчекаменная болезнь» и сказали, что не могут меня отпустить, надо полежать пару дней под капельницей. Я растерялась, потому что лежать так далеко от дома – это трудность передачек, но мне было так плохо, что я скорее хотела капельницу.
Хирургическое отделение № 3. Платная палата
Шёл десятый час вечера. Медсестра крепко спала на диване. Когда я её добудилась, то оказалось, что мест нет, даже хотя бы в коридоре. Страшно представить, что могло бы быть, если бы меня кинули коридор, но она предложила мне на одну ночь платную одноместную палату совершенно бесплатно. Я мысленно обрадовалась, что хоть в этом повезло, а там, глядишь, и выпишут вскоре.
В первую ночь мне поставили капельницу со «спазмалитиком» – той же Но**пой, которая мне не помогала. Это вообще, по ходу, единственное лекарство, которое есть в отделении, потому как эти капельницы ставят всем, вне зависимости от диагноза.
Из окна открывался вид на северные спальные районы Петербурга, отреставрированные брежневки и мигающую подсветку прекрасной советской постройки ЦНИИ РТК, о которой я хотела написать статью.
Но боль не унималась. Я лежала одна в темноте и тихонько скулила. Ко мне заходили толпы дежурных врачей и интернов, тыкали пальцами в живот и уходили. Один из них пообещал поставить обезболивающий укол. Потом позвали сдать ещё раз кровь, и я спросила медсестру, было ли распоряжение об уколе. Его не было, но она мне вколола обезболивание, и в итоге я смогла немного поспать.
Операция
Наутро врачей стало побольше, и ко мне подошли наконец назначенный лечащий врач – Антон Викторович Кощеев – и врач-ординатор – Вадим Кузнецов (отчество не разглядела).
Позже врач сказал, что всё-таки есть подозрение на аппендицит, поэтому будут оперировать. Морально в целом я была готова, но меня очень пугал наркоз при наличии моих сопутствующих заболеваний.
Перед операцией меня успели перевести в бесплатную палату. Она оказалась пятиместной, и лежали там, в основном, бабушки, одну из которых первым делом заело сразу несколько вопросов:
- как это мне делают операцию так быстро, если люди своей очереди долго ждут (наверное, платно!);
- с какой стати мне выделили на ночь платную палату, а я за неё не платила.
Далее следовала крайне унизительная процедура раздевания перед всеми этими людьми, чтобы лечь на каталку и поехать в операционную. Неужели нельзя делать это в какой-нибудь перевязочной? Не то чтобы я стесняюсь каких-то старушек, но это элементарные, не стоящие никаких затрат удобства для человека, который и без того в стрессе от боли и предстоящей операции, чтобы он не ощущал себя узником концлагеря, раздевающегося со всей толпой перед газовой камерой.
С собой можно и нужно было взять только свои баллончики от астмы (видимо, лекарств на такие случаи в больнице тоже не предусмотрено). В операционной со мной очень подробно пообщался врач-анастезиолог, имени которого я, к сожалению, не знаю. Он расспросил обо всех болезнях, аллергиях и противопоказаниях. Позитивной атмосферы добавляла медсестра. Меня накачали моими же баллончиками и начали вводить анестезию. В целом было не страшно: сначала дало в голову, как от пузырьков игристого, а потом я быстренько заснула, как пьяненькая.
Страшно стало при пробуждении, когда мне вытащили изо рта трубку, а я не могла вдохнуть. В горле случился какой-то спазм. Помню, что меня откачивали моим же баллончиком и ещё пару раз погружали в сон, а я хрипела: «Помогите!». В третье пробуждение я, вроде, более-менее отошла. Но это был такой страшный опыт, что, пожалуй, добровольно (без острых показний) под наркоз я не лягу ни за что.
Очень жаль, что я так и не узнала имени анастезиолога, потому как ему первому хочется выразить благодарность за то, как внимательно ко мне отнёсся. Другой вопрос: что было бы, если б у меня не было своих лекарств?
Послеоперационный уход
В моём понимании после операции пациента должен проведать врач, должны ставить капельницы с антибиотиками или ещё какими-то противовоспалительными лекарствами, а повязки менять ежедневно.
Мне операцию сделали в пятницу, скинули тело в общую палату, и до конца дня обо мне никто не вспомнил. А затем следовали выходные, в которые работают только дежурные врачи, которые и обход-то не каждый раз делали, а если делали, то ко мне вообще не подходили.
Одна из повязок отвалилась у меня в первую же ночь, и шов слегка кровоточил. Тогда медсестра приклеила мне новую, а вот две остальные повязки лишь подклеивали новыми и новыми слоями пластыря, напоминающего тонкий малярный скотч. В итоге я три дня провела с кровавыми бинтами на ранах.
Капельницы мне отменили сразу же после операции (напомню, что из капельниц они ставят только спазмалитик). На ночь по желанию медсёстры ставили обезболивающие уколы, от которых я не отказывалась, т.к. без них невозможно было лежать.
В воскресенье мне с утра было так плохо, что я попросила утренний укол, на что медсестра отказала и заявила, что обезболивающих у них очень мало, поэтому они ставят их только на ночь. Аптека в больнице в выходные не работает, но родственники могут привезти мне таблетки и передать.
А теперь представьте: ехать транспортом до этой больницы из Купчино часа два. На такси – быстрее, но стоит 700-1000 руб. Передачи разносят три раза в сутки, следовательно, мне посоветовали потерпеть часа четыре боль, от которой темнело в глазах.
Представив это, я закатила небольшую истерику. Вообще это совсем на меня не похоже, но здесь терпение уже лопнуло. И лишь после этого мне сделали этот несчастный укол.
Отношение к другим пациентам
Со мной в палате лежали: бабушка с панкреатитом 80-ти лет, которую заела зависть, что меня поселили в платную палату; лежачая бабушка 82-х лет с кровотечением из горла; женщина примерно 60-ти с небольшим лет тоже с панкреатитом и онкобольная на год старше меня, которой лучевой терапией прожгли лёгкое, из-за чего в него стала поступать жидкость.
Лежачая бабушка слабела на глазах. В первую ночь она залила кровью всю простыню. В моём понимании таких больных кладут в реанимацию, но к ней лишь подходили санитарки, чтобы менять подгузники. Врачи подходили и говорили, что провели все обследования и не видят ничего, что надо оперировать, поэтому пациентку надо готовить к выписке домой на уход сиделки.
К онкобольной в первые два дня тоже никто не подходил. Она мучилась от диких болей и одышки, и в итоге позвонила какой-то родственнице-юристу, которая связалась с руководством больницы и поставила всех на уши.
Тут же начался спектакль: прибежал, видимо, дежурный врач – Андрей Игоревич Александров – который весьма театрально стал изображать вежливость и заботу, мол, обо всех он помнит, истории болезни всех знает. Я спросила его, нормально ли то, что у меня совершенно ничего не выходит в пакет через выведенный дренаж в животе (это важный момент, который надо запомнить). Но он отшил меня, что врачебные вопросы надо оставить врачам. Конечно, внимание его было направлено на девушку, родственница которой пожаловалась, и ей наконец-то провели хоть какую-то диагностику. Всем остальным он пообещал консультации во время вечернего обхода, но так на нём не появился.
Прочие условия
В целом об условиях в этой больнице можно писать бесконечно, но я и так уже затянула статью. Постараюсь тезисно.
Первое и самое важное – это отсутствие какого-либо лечения, кроме самой операции, и наплевательское отношение к сопуствующим заболеваниям. В хирургическом отделении совершенно нет лекарств, и медсёстры говорят об этом впрямую, как сказали мне, что экономят на обезболивающих, и как сказали моей сварливой соседке по палате, что экономят на физрастворе. Когда у лежачей бабушки поднялась температура 38,2, то ей только где-то через час принесли смятый блистер парацетамола, как будто из личной сумки одной из медсестёр. Даже простых сердечных капель у них нет, а на вопросы, почему так, они отвечают: «У нас хирургия – у нас есть операции». Пациенты лежат вперемешку, в том числе с признаками ОРВИ. При поступлении никаких тестов на вирусы не делают. До меня на койке лежала женщина с температурой, так мне даже подушку после неё не поменяли.
Второе – это отношение к работе в субботу и воскресенье. Насколько я знаю, такой бардак с выходными в очень многих больницах, но это совершенно неправильно. Это же не офис с режимом пять дней в неделю, и если есть дежурный персонал, значит, лечение должно продолжаться для всех больных. Получилось, что после операции меня бросили в сумме на трое суток без ухода и лечения.
Следующее – это нищенское состояние больницы и оснащения. Я вовсе не требую какого-то ремонта, хотя его качество даже в платной палате видно.
Но если койки стоят возле окон, то из окон не должно дуть! А они в больнице все сломаны, будто их и нет. На третий день меня так продуло, что я назвала это основной причиной отказа от дальнейшего лечения. Но на самом деле ещё одну ночь, например, на этой койке я бы просто не вылежала. Ощущение, будто лежишь на камнях, копчик после этого несколько дней был немой, а болит до сих пор и остались синяки. То же самое касается постельного белья: той единственной тощей подушки, которая положена, не хватит даже подложить под поясницу. В общую душевую пожилые пациенты просто не могли забраться, т.к. высоко. А я бы побрезговала, потому что там же отмывали от блох, например, мужика, лежавшего в палате напротив. А вид душевой говорит о том, что её не особо потом моют.
Также стоит отдельно отметить питание. Спасибо, конечно, что порции не кошачьего размера, а некоторые блюда, например, куриные котлетки с растворимым пюре, были вполне приятны на вкус. В целом к столовой претензий особых у меня нет, но всё же продукты должны быть свежими! В последнее утро завтрак состоял, например, из прогоркшей овсянки и прокисшего, откровенно испорченного чая! Привожу фотофиксацию всех своих завтраков, обедов и ужинов. В конце концов блогер я или кто? Не сфоткал – не поел.
Побег из больницы
Как я уже сказала, меня продуло из окна. Возможно, я также подцепила ОРВИ от подушки своей предшественницы. В общем, к понедельнику у меня заболело горло, и заложило нос. Я и без того довольно плохо дышу носом, а уж с насморком это довольно неприятные звуки.
В ночь на понедельник я, конечно, сопела, хрипела и храпела, а сварливая бабка с панкреатитом ходила и тыкала своей клюкой каждый час. К утру она устроила спектакль, вызвав медсестёр и заявив, что ей всю ночь не давали спать, поэтому ей плохо, пусть ей дадут что-то от сердца. Никаких лекарств, конечно, не нашлось. Она разозлилась ещё больше и высказала мне претензию. Я отчесала её по полной, предложила поменяться местами и сказала, что как бы ей ни хотелось, но дышать я не перестану.
Чтобы вы понимали: это такой сорт недалёких людей, которые живут стереотипами и при этом всех строят. Эта пациентка не ходила в столовую, т.к. ей якобы тяжело, при этом рассказывала, как летом на даче пашет, выращивает и картошку, и яблоки, и баклажаны, и ягоды, и потом всё это морозит, закручивает... По палате она бегала довольно бодро, без умолку трепалась и постоянно открывала окно, т.к. «не собирается нюхать чужое г**но» (речь шла о лежачей бабуле). Она орала на лежачую, чтобы та ходила до туалета и не воняла, а 60+ летнюю пациентку она учила правильно спускать туалетную бумагу... В общем, думаю, понято, что за персонаж. Про таких говорят, что на них самих пахать надо.
Когда наконец появился наш лечащий врач, бабка начала жаловаться и ему на меня, за что получила втык, что надо ложиться в платную больницу, чтобы никто не мешал, а это пятиместная палата. Божий одуванчик обиделся и замолчал, но я поняла, что готова умолять, лишь бы сбежать оттуда. Для этого мне пришлось подписать документ, что я добровольно прерываю лечение.
После удаления дренажа (пакета) из живота у меня вдруг поднялась температура. В тот же день я обратилась к хирургу в клинику рядом с домом. Температура 38,5 была три дня подряд, в которые я не выходила даже в сеть. Врач предполагает, что жидкость, которая должна была выходить в дренаж, выходила внутрь живота, и организм считает это абсцессом. Назначили антибиотики, и сейчас мне уже лучше. Оказалось, что аппендицит непростой у меня был, его даже сложно было найти.
Вот такая невесёлая, но поучительная история. Мне есть с чем сравнить (НИИ Джанелидзе в Купчино, больница Семашко в Пушкине), поэтому я хочу сказать, что подобные условия вижу впервые.