Бросив прощальный взгляд на доктора, на пластину, что по виду грубее и в разы больше той, что я видел в Египте, я вышел. Опять крутая лестница, темный дом, и продуваемая апрельским ветром улица, полная загадочных созданий.
Опросив парочку таких, где мне найти Воеводу и удивившись их нежным переливистым голосам, а также языку, что учил я когда-то в подземном городе Египта, я побрел к продолговатому строению, вроде барака, оказавшемуся казармой для воинов, с дощатым полом, соломой вместо постелей, и сыростью присущей огромным, плохо отапливаемым помещениям.
Условия, прямо скажу, не самые комфортные, но, по крайней мере, здесь не было одушевленных предметов, коим положено быть неодушевленными - как в лесу, и это радовало, все почти как в нормальном мире, откуда я прибыл, и куда мне все больше хотелось вернуться.
Воевода оказался мужиком с красными щеками, носом картошкой и с кудрявой бородой - эдакий Илья Муромец, потому, как и рост его, и телосложение воистину богатырские. На вид он суров, но стоило ему разглядеть меня поближе, как глаза заискрились, и он на ломанном, полупонятном и по всей видимости русском, вперемешку с современным сказочным проговорил:
- Это кто тебе кафтан-то пошил, али заморский? А опорки-то, опорки! Да и сам ты, от горшка - вершок… впрямь иноземец! - как-то так, или навроде того...
Я объяснил ему, кто я, и что послал меня Доктор, он не знал никакого Доктора, а когда я указал откуда, он тут же посерьезнел и вынес вердикт:
- Ты Алеша! Мы тебя давненько дожидаемся,… ступай, покажу что где. Сейчас воротятся остальные, найдут тебе шкуру медвежью, в другое не рядимся…
Прошлись по казарме, поглазели на спартанское убранство, поговорили, дошли до огромной каменной печи и обратно. Спать мне со слов моего настоятеля в любом углу на соломе - определенного места и нет ни у кого, едят на улице там котел и полевая кухня. Воюют с варварами от случая к случаю, когда те нападут, и воюют только они: отступники, безбожники, хотя есть у них боги, и немало. «Убогие» же, как он называл тех загадочных обитателей городища, не воюют, они не способны убивать, не способны ни к какому греху, у них Бог Един, и они только о нем и думают.
- Молятся и молятся, больше ничего, даже и похарчевать забывают! А ты единобожник, али как?
- Я не верю ни в каких богов… - говорю я пространно, но его мой ответ удовлетворил.
Далее объяснения предназначения войска, чья главная задача - уберечь от истребления новый вид людей, коих никто никогда не видел, и даже не имел представления, зачем кому-то нужно их беречь: ведь и так хорошо! Но для всех воинов это закон, да и не прочь они побиться с варварами, недаром силушка молодецкая.
Воевода же, понятное дело - командир в этом войске, ему подчинение бесприкословное. Оружие мое - деревянная палица за неимением в достатке копий и мечей - воюй как знаешь, а не знаешь - не воюй. Мне-то что здесь делать?
Затем пришли остальные - несколько десятков вояк, разных и бородами и носами, но одинаково высоких, с полметра выше меня, крепких молодцев, словно вышедших из моря-океана пушкинской сказки. Только батьки Черномора к ним не прилагалось, хотя Воевода вполне подходит под описание.
Они также посмеялись над моим видом и ростом, попереговаривались друг другу в уши и стали шуршать по углам в поисках подходящей шкуры. Я чужак для них, лишний в стае, не их поля ягода, им смешно от одного моего вида, может все-таки я не туда попал? Может Доктор что-то напутал? Какой во мне здесь прок? Какой смысл?
В помещении зябко, хоть и топится печь, и пробирает холодом через бушлат, сырая солома на полу кишит живностью. Условия отвратительные, и мне до дрожи не хочется воевать палицей, спать на блохастой соломе, а хочется обратно в свое время, и желательно домой. Весенний ветер гудит в дымоход, навевая тоску и безысходность. Разве что поговорить с Доктором, спросить совета, как мне лучше вернуться? И ничего мне тут не подходит, от всего голова кругом, мне и страшно и интересно, и больше всего это перемещение напоминает сумасшедший аттракцион.
Но я все еще здесь, и пока мои новые друзья искали мне подходящую шкуру, не совсем огромную, не совсем худую и не совсем старую, я огляделся повнимательней. По стенам с неосвещенной стороны шорохи, хриплое дыхание и светятся в темноте белки чьих-то глаз.
Подошел поближе.
От края и до края казармы - ниши с деревянными решетками, и там, по трое-четверо, на гнилье, в собственных испражнениях полуголые люди. Варвары - судя по мелкому росту, кургузым фигурам и дикому блеску в черных глазах. Не похожи эти дикари на тех, что я видел в Египте. Эти белее, с крупными плечами и большими ступнями, все поголовно в невыделанных волчьих шкурах едва прикрывающих срам, а волосы хотя и всколочены, но под слоем грязи видно, пшеничного цвета, да и брови, кустистые, сведенные яростью к плоскому носу - светлые, а лбы широкие и покатые.
Здесь и мужчины и женщины, потирают заледеневшие голые конечности, постанывают от тупой безнадеги и кажется, выпусти такого, и он как дикий зверь кинется, вопьется в горло, вырвет кадык... Проходил я такое в подземном городе, знаю, ничего хорошего не выйдет, если их жалеть, хотя и жаль их - все же живые, и мучаются…
В крайней, ближайшей к двери и самой продуваемой клетке - женщина, без шкуры, в тряпье и сидит в одиночестве, трясется от холода и тихо плачет, размазывая парящие слезы по чумазому личику. Я притормозил и с любопытством уставился на нее, как в зоопарке на обезьянку, но не дикий ее вид привлек меня, а ощущение что знаю я ее, где-то видел, и знаю неплохо. Поворот головы, подрагивание плечей,… дежавю, знаете ли.
Подошел Воевода, держа в вытянутой руке лучшую из шкур, имеющихся в наличии, протянул мне, довольно кивнув на сидящих в клетках:
- Полоненные! Питомцы наши, жертвенные агнцы, как еще? Для потехи, выпускаем день через день, набалуемся, и в жертву… Смешные они, мелкие, а злющие!
Я указываю на плачущую женщину:
- Эта, почему сидит одна?
Полкан от нетерпимости закатил глаза:
- Редкая! Одноплеменники не принимают ее! – выпучил склеры, осматривая пленницу. – Давненько сидит, все жаль, но пора уж и ее на алтарь, покуда сама не издохла… дивная…
Пока он говорил, я одевался. Скинул бушлат, нацепил шкуру - заметив что сразу стало теплее, подпоясался кожаным ремнем, через него просунул палицу, но отказался от замены обуви - в берцах все же надежней чем в тонких поршнях. Глянул еще раз на продрогшую пленницу и просунул ей в клетку ставший ненужным бушлат. Женщина вздрогнула, отпрянула в угол, и глянула волком, а глаза ее голубые как весеннее небо.
- Во! Я же говорил - редкая! – протиснулся между мной и прутьями краснощекий Воевода. - Ни разу не видел синеоких у варваров! – брезгливо поддел куртку палкой, и перебросил в угол. – Рядись! Околела поди…
Женщина, не вставая, потянулась, быстро схватила бушлат и подтянула к себе, прикрыла ноги, вздрогнула в ознобе и мутно уставилась на меня. Не знаю, когда я пропал. В тот момент, когда заглянул в ее глаза и увидел там отличие от остальных ее сородичей, а именно - пытливый ум? Или когда она улыбнулась игриво уголками губ в благодарность? А может и раньше, когда понял, что с Азанет мне не по пути... Но я пропал. Не то что с Азанет, с первого взгляда и навсегда, нет.
«Она моя!» - стрельнуло в голове шальной мыслью. Я заинтересован. Может она околдовала меня своими синими очами, может от одиночества в незнакомом мире, а может вида её - жалкого и страдающего, но мне вдруг захотелось помочь ей, защитить, обогреть и любить…
Заиграла красками казарма, солома теперь мягче перины, а блохи и клопы - лучшие друзья, но главное, понятен смысл моего нахождения здесь, в этом хаотичном мире и времени. Вот он - смысл, крошечной корявой ручонкой убирает волосы со лба, кутается в бушлат, а смотрит открыто и с интересом. В сторону мысли о том, чтобы поговорить с Доктором о возвращении, в сторону недовольство условиями, и даже палица что болтается на ремне - оружие способное защитить и меня, и ее.
Воевода, увидев, как загорелся мой взгляд, поспешил отвлечь разговором, оттесняя меня свои могучим торсом от клетки:
- Последняя сеча была семь ночей назад… - прошептал он, будто боясь, что варвары подслушают. - Разбили мы энтих поросят вчистую, а потому, пока спокойно, но как только нападут снова, так снова сеча… и снова мы их разгромим…
- Так в чем же дело, если вы громите их, так и громили бы дальше! - также шёпотом подытожил я. - Я вам зачем?
- Предсказание! - голос его стал еще тише. – Штурм, говорят! Придет защитник ихний, с воинами, что пробьют нашу броню, найдет ключи от дверей и уничтожит "ядро"! Только ты способен остановить его. Только вот, когда тот штурм никто не знает, и как спасет, тоже. А варвары каждый раз нападают, и не разу никто не явился помочь им, но вот ты,… ты уже здесь! Спаситель! – и заржал как конь, глядя на мою хлипкую, в сравнении с богатырской фигуру.
Я не могу собрать мысли от этой тарабарщины, но улыбаюсь, заражаясь его весельем.
Воевода, увидев это, посерьёзнел:
- Потому, быть тебе в следующее сражение с нами! Поглядим что ты за птица! – я пожал плечами. - «Поглядим!» - ведь в тот момент еще не сомневался в своих бойцовских навыках.
До вечера мы проговорили о том, о сем, прошлись до полевой кухни - по пути до которой, я и впрямь не заметил никаких отклонений от нормы, ни в небе, ни на земле. И кусты тут вполне обыкновенные, и деревья, и облака, и солнце. Поужинали кашей с мясом, а хлеб, что полагался к основному блюду, я взял с собой, для дикарки с синими очами.
Погода стояла холодная, ветреная, но я не чувствовал неудобств - любовался поселением, крупными фигурами богатырей, любовался совершенными существами населявшими его, пришедшими к столу откушать вместе с нами и переговаривающимися тихо меж собой, на своем языке. Уходящим солнцем любовался, что не улыбалось оранжево, а казалось вполне обычным, ярким и жизнеутверждающим.
Меня подогревало увлечение. Та дикарка меня подогревала. Забылся мир за частоколом, удивительный, но пугающий, со слов доктора отчаянно борющийся за свое существование… в мыслях лишь она…
Ну, а когда начало темнеть, то собралась в казарме вся дружина, забили помещение до отказа, расселись как попало, гогочут в предвкушении развлечения, поглядывают блестящим лихим глазом в мою сторону, и от этого не по себе. Зато стало теплее, хотя и воняло потом как в конюшне. Видимо начались игрища, потому как, выпустили из клетки одного из варваров, под улюлюкание и смех пленителей, на корячках он выполз, огляделся, оскалился, зарычал, и началось...
С пеной и побелевшими от злобы глазами он кидался на всех без разбору, в скудности ума не понимая их численности и силы, пока не устал, и не был истыкан копьями до полусмерти. А я смотрел на кровь его, на его ранения, на яростное бессилие его, и все думал: «Как это? Сами богатыри, разве не варвары, раз делают такое?» А когда его едва живого увели куда-то, не выдержал. Спросил: зачем они это делают и с какой целью?
Меня тут же грубо заткнули, и объяснили, что варвар тот преподнесен в качестве жертвы Богу Войны. Этот Бог, помогает им в сражениях, да и не стоит мне жалеть того несчастного, ведь я еще не сталкивался с подобными этому варвару, и не знаю на что способен он, и его племя.
Я-то как раз знал, кто на что способен, и воспоминания, хотя и стертые временем, но все же бередили мой мозг с завидной регулярностью, впрочем, в основном во снах. Но все же не мог выносить издевательств над беззащитным существом, и последующего его убийства не мог выносить. Я начал спорить, лезть к богатырям с разговорами о высокой морали, о милосердии, и тому подобном, но бесполезными своими попытками достучаться, нажил себе лишь седых волос, и заодно, парочку особо несогласных врагов.
Главный же вывод мой об этих людях: они и сами не лучше тех варваров, к тому же как и варвары – язычники, и кроме военных задач своих ничего не знают, да и знать не хотят, и с интересом рассматривая их, все думал: так ли неправдоподобны древние сказания и былины Руси? Одной только фантазией сказочников обусловлены образы главных героев их? Вот они, передо мной - богатыри, как есть, высокие, крепкие, бородатые, воины, ратники, отличной стати, хотя и ума небольшого… варвары…
Зато, под тенью вековых дубов, по мощеным дорогам, и между громоздких строений, ходили другие, хотя и братья богатырям - но полярно другие. Они восхищали меня - безусловно. Без намека на агрессию, не ведающие греха, блаженные, и не понимающие: зачем в этом мире, таком прекрасном и объемном, кому-то воевать за место под солнцем? Ведь его полно!
О таких, мой коллектив отзывался пренебрежительно, в первую очередь, выставляя на смех их единобожие и порицание любой агрессии, а тем более убийства - будь то даже жертва Богам. Называли богатыри их не иначе как - «убогие», что означает «у Бога», презирали не скрывая, и при любом удобном случае цеплялись, чем выводили на эмоции, хотя и эмоциями это не назовешь. Милостивые улыбки, потемневшие взгляды и досадливое покачивание головой - это порицание. Благодарят же они мягким взглядом, широкой улыбкой и вытягиванием вперед тонких белых рук для рукопожатий, или объятий, не знаю, при мне никто ни разу не принял их благодарности.
После игрищ, натешившись вволю, вся собратия растянулась по полу, погоняла немного клопов и вскорости, из-под клочковатых бород и усов, стал раздаваться басовитый, переливчатый храп. Теперь мое время. Мое, и интересной мне дикарки, что зыркала в мою сторону весь вечер своими яркими глазами, к тому же, не видел я, чтобы здесь кормили пленников.
Подобрался к ее клетке, переступая мощные торсы и ноги, кинул между прутьев хлеб. Незнакомка зарычала дико, но хлеб схватила, жадно съела все, до последней крошки, распахнула пухлый рот и вполне осознанно сказала:
- Пить! Фрея хочет пить!
Я удивлен: она знает язык? Но виду не подал, а набрал из кадки воды в глиняную плошку, и протянул через решетку. Цепкой ручонкой она схватила, но не плошку, а мое запястье, притянула к своему лицу, и принялась прихлебывать, пристально, и без отрыва уставившись мне в глаза. Она кокетничает со мной!
Я присел на корточки, оглядел ее с головы до ног, отметил, что волосы ее светлые, голова немного вытянута, в отличии от круглых со скошенными затылками ее сородичей, и фигурка, хоть и приземистая как у ее племени, но хрупкая, и движения ее по-своему изящны.
- Значит ты - Фрея? – и имя знаю, где я мог встречать ее? – Алексей…
Девушка глянула в сторону, будто вспоминая и морщась, будто собираясь снова заплакать. Я протянул ей руку для рукопожатия, но она не поняла моих намерений и уползла в угол.
- Алексей! – протянула мечтательно, а голос хриплый и низкий. Свернулась калачиком и закрыла глаза, видом показывая, что разговор окончен.
Холодный ночной ветер стучит ставнями и бьет ветвями в окна, гудит и воет в дымоходе, промозгло и сыро, и жестко даже ступать по полу - не то что спать. Но я не чувствую неудобств, не слышу громогласного храпа, не ощущаю запаха пота и укусов насекомых. Я увлечен. И теперь радость щемит сердце, и осознание близости пленницы будоражит тело.
Ночью меня терзали сновидения. Был и Пришелец, грозящий синим пальцем, и Азанет, повторяющая из раза в раз: «Предатель!». Мать, умирающая в адских мучениях, но целующая беспристанно распятие, и мое бессилие ей помочь. А потом Доктор, и он совсем не богатырь. Устроившись в мягком кресле, напротив меня, окидывая пронизывающим взглядом, достал небольшой блокнот и послюнявил карандаш: «Продолжайте!» Бред. Бред воспаленного страстью сознания, бред человека оказавшегося неожиданно в другом времени, в другом даже и мире, и не знающего как вести себя, абсолютно не ведающего - что дальше...
Наутро, когда солнце запустило лучи через ставни, и повеяло свежим ветерком, возрождающим природу к жизни, когда горластая пичужка в кустах запела первую серенаду весны, меня вызвали к доктору, что и не доктор здесь, а Вожак - главный в поселении, координирующий и войну и мир.
Изба, с одиноко теплящейся лучиной, Вожак лежит на лавке у стены, закинув руки за голову и рассматривая бревенчатый свод потолка:
- Слышал про предсказание? – я кивнул. – Оно сбудется, и очень даже скоро…
Резко встал, схватил со стола каменное изваяние, по виду похожее на живое солнце, что видел я во время бега по лесу, с такими же хитрой лисьей улыбкой и прищуром.
Пихнул мне в лицо:
- Смотри!
Я не понимаю, чего он хочет, но повинуюсь, смотрю в центр. Что-то щелкает, вроде сдвигается засов под полом, затем будто едет по рельсам, скрипя несмазанным механизмом.
- Все! Получилось! Фу-ты! Теперь,главное. Запомни - это ключ от двери к "ядру". Находится та дверь на постаменте, что в лаборатории, но… Одно - но! Запомни! До тех пор пока жив предводитель варваров, ни под каким предлогом, ни под каким, слышишь, не открывай ее! Даже под страхом смерти, даже под пытками… Этот предводитель - он близок тебе, но полярен твоей сущности и способен повлиять на ход… Ты должен убить его! В первую очередь, без оглядки и сомнений. Это решит исход войны. Ты все запомнил? После штурма меня не будет рядом с тобой…
Я может и повзрослел после нашей последней встречи в подземном городе, но по-прежнему глуп наверное, поскольку ничего не понял, как не понимал и до этого. Для меня объяснения и заветы доктора набор слов, не более, а мое пребывание здесь, в этой реальности, всего лишь развлечение, хотя и опасное, хотя и сумасбродное. Я мелко киваю, а он вздыхает, словно понимает мое настроение, ложится обратно, и вперивает взгляд в потолок. Прощальный взгляд, тоскливый.
Выхожу я от него со смешанными чувствами. Что за близкий мне предводитель? Все перемешалось и прыгает хороводом как в моем ночном бредовом сне. Все вокруг похоже на бред.
Но ласково светит солнце, придает красочности дивному городищу, его огромным пряничным домам, и синицы пищат по кустам, а в мягком ветерке запах теплых почек и приближающегося тепла, да и пленница - Фрея! Какое красивое имя! И знакомое, до боли…
Мимо проплывают «убогие», улыбаются нежно и учтиво, пробегает мой отряд на завтрак, за ним, снова «убогие» - утонченные, осмысленные и потерянные в глубине своих мыслей. А я, что тот «убогий» - блаженный, и забывший уже наставления Доктора-Вожака, проветривший апрельским ветерком свою голову, и не впускающий в нее осмысление вышесказанного, дабы не засорять. Настроенный только на волну желанной женщины.
Все для меня здесь необычно, мистически, удивительно и интересно: а что кроется за фасадом? Да какая разница? Здесь диск, он бережет меня, а в случае смерти - домой! В свое время. Но в свое время я всегда успею, а пока побуду в этом - чего мне терять?
До вечера я был занят. Сначала пробежка, затем имитация боя, где выяснилось, что палицей я не владею совершенно, как и копьем, единственное, с чем я хоть как-то справлялся, был нож, но ножи здесь на вес золота и имеются только у опытных вояк, потому, я безоружен. Гол как сокол. Даже техника кулачного боя, с которой я отлично справлялся в армии, в сравнении с мощью кулаков моего войска - ничто. Мелковат я перед богатырями, медлителен и слаб.
Недоумение на лицах воинов: «Как же ты собираешься воевать?» «И кто сказал, что ты и есть тот, кто нам нужен? Вожак? А не мог Вожак ошибиться?» Стыд за слабость, впервые со времен путешествия в Египет, вышиблен я из седла уверенности в своем мастерстве и силе.
Так прошла неделя, за которую я понял насколько жалок и никчемен, насколько слаб и неподготовлен, и как бесполезно мое присутствие среди моей могучей рати...