...Евгений Петрович, без всякого преувеличения, являлся личностью незаурядной, можно сказать, даже уникальной, в общем, из тех, о ком в двух словах и не скажешь...
…Он выделялся еще среди студенческой братии, когда ни мало не торопясь получить от жизни все и сразу, оставил юношеские удовольствия, коротал молодость в библиотеках, лабораториях и моргах.
...Поначалу преподавательская братия только ехидно щурилась, хмыкала в кулак, подозревая в услужливом малом будущего карьериста. Но и ей очень скоро пришлось пересмотреть свое мнение о нем, глядя как он, ни на грамм не преследуя корыстного интереса, не ища выгодных знакомств и покровителей, как трудолюбивая пчела, трудился от зари до зари с единственной и не понятной для многих студентов целью получения глубоких настоящих знаний. Ему мало было лекций и практических, определенных учебным планом занятий, и, удовлетворяя свой ненасытный интерес к тайнам будущей профессии, подвизался санитаром по прозекторским моргов, прося в качестве жалованья не денег, а возможности самостоятельно поработать с трупом. Не доверяя его рвению, подозревая в нем скрытого нетрадиционщика, его «пасли», к нему присматривались, очень быстро оставив это занятие, искренне и безоговорочно зауважав. Сверяя учебный материл с «материалом» натуралистическим, он «сидел на плечах» у патологоанатомов, живо интересовался их работой, вникал в добываемые только с опытом и практикой самые ничтожные ее нюансы. Он учился анатомировать самостоятельно и, «перелопатив» к концу курса не одну сотню трупов, знал человеческий организм, как свои пять пальцев. Потом он изучал живых. Он был редкостным трудягой, которого очень скоро специалисты разных отраслей однозначно признавали за своего.
...Своей привычки (а, может, все-таки потребности) учиться он не оставил и получив диплом. Делал он это не по принуждению, не в силу профессиональной специфики, когда время от времени требовалось посещать курсы повышения квалификации, а осознанно, исключительно заинтересованно и постоянно. Он не стыдился учиться у более опытных и талантливых коллег и, отбросив глупый, совершенно в его профессии не нужный и вредный апломб, не гнушался приглядываться к достижениям и открытиям еще и народной, и нетрадиционной медицины. Он, как курочка, по зернышку, по бубочке, подбирал, «складывал» в свою копилочку весь этот бесценный, накопленный наукой и целителями опыт, успешно использовал затем в своей, с некоторых пор очень обширной врачебной практике. Он излечивал самые сложные, не поддающиеся никакой диагностике «безнадежные случаи», применяя не только запатентованные официальные схемы лечения. Другими словами, Евгений Петрович скоро сделался врачом, о знаниях и квалификации которого принято говорить - от Бога...
Правда, в случае с ним не все обстояло так возвышенно...
Без сомнения, учитывая прекрасный профессиональный результат, репутацию, популярность среди больных, Яблочкова, пожалуй, что и можно было бы причислить к этим избранникам Божиим, если не иметь ввиду еще одного качества, которое подразумевает в себе эта профессия. Врач - не Бог, но он - Его посредник, наделенный не только особыми знаниями и умениями, но и моралью, о которой наш доктор, увы, не имел и малейшего представления...
…Талантливого человека всегда много. Будучи талантливым в одной области, он, как правило, всегда талантлив и во многих других. Евгений Петрович был просто классическим подтверждением этой уже не раз доказанной старой-новой истины. Демонстрируя свои незаурядные способности на ниве врачевания, он как-то сразу и вдруг обнаружил, что является просто настоящим кладязем всевозможных прочих талантов, самым ярким и большим из которых был в нем талант... мошеннический.
Впрочем, то, что он творил, вряд ли имело какое-то определенное название. Даже искушенные в своем деле правоохранители наверняка затруднились бы однозначно квалифицировать его «художества». Его плутовство носило какой-то особо вычурный, утонченный, а потому исключительно подлый и безжалостный характер.
…Он лечил исстрадавшихся измученных людей, спасал им жизни, возвращал здоровье отнюдь не бескорыстно. Но не этот весьма распространенный и уже сам по себе постыдный факт, когда врач, ВРАЧ(!) «пользовал» своих пациентов, наживался на их несчастье и горе, был интересен в случае в нашим героем. А то, как именно(!) он это делал. Он не просто мучил доверившихся ему больных людей поборами, но контролируя состояние и их здоровья, и их кошельков, доводил дело до конца, то есть до полного и абсолютного их разорения. Памятуя о том, что в мире только немногие вещи (жизнь, здоровье, например) во истину бесценны, он никак не мог сложить цены собственному таланту, а потому не просто грабил, он мародерствовал в отношении доживавших последние дни обреченных и обобранных уже многими другими докторами больных. Невероятно, но факт: делал он это так изощренно, что заслуживал… самых добрых слов благодарности, становясь ограбляемым несчастным людям близким другом и отцом-благодетелем...
...Прекрасно разбираясь не только в физиологии, но и психологии, он никогда не появлялся у постели больного хорошо и красиво одетым. Он знал, эта деталь, как ничто другое дистанцирует врача от его пациента, так как напоминает последнему не только об утраченном здоровье, близкой смерти и двух мирах - здоровом и счастливом, сером и больном, - она порождает зависть и подозрения, что холеный ухоженный доктор как раз и раздобрел на чужой боли и перетруждаться не станет…
Евгений Петрович рядился под своего "брата-врача", одевался опрятно, но скромно, каждой мелочью своего гардероба подчеркивая, что живет он на зарплату, взяток с больных не берет и за их счет не наживается. Приятное впечатление производила и профессиональная привычка Яблочкова не формально относиться к своим обязанностям. Его больной становился ему теперь словно родным. Раздевая до гола, он самым тщательным образом осматривал, выслушивал и «выстукивал» его с головы до пят, едва ли сделав бы это лучше и добросовестнее в отношении собственных родителей и детей.
Естественная потребность человеческой натуры в доброте, внимании и сострадательности у людей, попавших в беду, обостряется невероятно. Здесь дорого все и все не имеет цены. Ласковый сочувственный взгляд, жест, улыбка и тихое участие, когда врач склоняется к заплаканным исстрадавшимся глазам, шепчет: «Не бойся, я с тобой... Вдвоем - мы сила, мы победим...» - располагает бесконечно, раскрывает перед белым халатом не только душу, но и кошелек больного.
Подогретые хорошими сведениями о нем, что он знающ, толков, не раз вытаскивал с того света самых тяжелых и безнадежных больных, люди не просто верили ему - его боготворили, уже даже и не удивляясь, что эта «настоящая умница» взяток и "подношений" не берет.
Впрочем, после терапии, проведенной Евгением Петровичем, ни у больного, ни у его родни, успевшей снять и продать с себя последние штаны, больше не оставалось денег даже на цветы для своего спасителя. Оказавшись перед лицом не менее жестокой, чем сама болезнь разоренной своей действительности, они уходили бедствовать, отрабатывать колоссальные, стараниями «совестливого» доктора, долги.
А между тем, Евгений Петрович денег за свою работу действительно не брал. Его вполне кормила хотя и не им изобретенное, но именно им доведенное до последней стадии бесстыдства плутовство с лекарствами.
Главными в работе Яблочкова китами были три вещи: правильно поставленный диагноз; адекватное, направленное именно на устранение причин болезни, а не ее следствий, лечение; и святая простота больных, верующих именно... в американскую медицинскую науку.
Даже не пытаясь объяснить того интересного феномена, когда из предложенных пациентам на выбор препаратов они однозначно выбирали заокеанский, Евгений Петрович, больше особо не мудрствуя, охотно шел им на встречу, лечил именно «заморскими» «уникальными» в своей области «разработками». Рекомендуя умирающему и его семье баснословно дорогой пузырек или ампулу с лекарством, которое якобы, «уже помогло даже самому тамошнему президенту», Евгений Петрович выдавал его за последний фармакологический «писк» американцев, понятное дело, не уточнял, что этот, безусловно, и полезный, и нужный в данном случае «дефицит» он купил за гроши... в местной, соседней с клиникой аптеке, или изготовил сам. «Скромничая», он только намеками давал понять, как было непросто, а порою откровенно тяжело добывать необходимый препарат, буквально "вырывая последнюю его упаковку" из бездушных рук медицинского своего начальства... Он радовался вместе с пациентом, когда удавалось «мобилизовать все связи и знакомства», заполучить «подешевле» вожделенный флакон жизненно важного, но безумно дорогого лекарства. Выздоравливающие больные, бесконечно уважая и доверяя своему доктору, даже не подозревали, как мало американцы имели отношение к их новой, связанной теперь с полным разорением, беде...
…Деньгу доктор греб лопатой. И будь он только жаден и бесстыж, ему, в принципе, нечего было бы больше желать и просить у жизни. Но почти как всякая настоящая сволочь Евгений Петрович нуждался еще и в празднике. Славой, успехом, громкими признаниями грезил Яблочков, изо всех сил карабкаясь на вершину профессионального Олимпа. Но скромное звание кандидата наук, которое с некоторых пор можно было еще и запросто, не очень дорого купить, в научных кругах ценилось мало. Всякого рода "кандидатов" было вокруг, как собак нерезаных, и, затерявшись в серой, безликой, бездарной их массе скромный доктор никакого интереса для нарядной, красивой и пока еще здоровой и живой публики не представлял. Он пытался всплыть, выпрыгнуть, засветиться на научном небосклоне, но капризная и не продажная фортуна, все не давалась ему в руки, не позволяла сделать «открытие века».
...Правду сказать, в этой своей беде доктор был виноват сам. Защититься серьезно ему не позволял собственный эгоизм. Вносить вклад в науку – значит по совести делиться с ней своими изобретениями, большими и малыми находками. А вот этого-то жадный и прагматичный Евгений Петрович делать как раз и не хотел. Добросовестно пользуясь чужими открытиями, он крайне болезненно реагировал на малейшую попытку коллег поинтересоваться его собственными ноу-хау. Одна мысль, что ореол его славы «спасителя», «благодетеля», и «ну очень, очень(!) талантливого» и «толкового» врача может несколько померкнуть, когда и все другие станут так же хорошо как и он сам лечить, приводила его в отчаянно плохое расположение духа. Ни за какие коврижки Яблочков не соглашался делиться своими секретами (а, значит, деньгами), втайне даже радовался и ликовал, когда коллега не справлялся, и его пациент умирал. Замкнутый круг, в который Евгений Петрович сам себя загнал, был глухим и беспросветным. Он хотел «в мир», «в люди», туда, где было много «света», оваций, прессы, TV, автографов и самых престижных премий; а с другой стороны, он категорически не желал делиться ни с кем даже крохами, даже тенью своего профессионального успеха...
(продолжение следует...)