…Аннушкина сибириада закончилась. Она возвращалась.
...Уткнувшись лбом в оконное стекло, не замечая мелькавших за окном великолепных пейзажей, она угрюмо смотрела прямо перед собой, думала тяжелую свою думу. Эйфория от смерти ненавистного семейства уже прошла, вновь обнажая ужасающую пустоту и безысходность. Ей ни о чем не хотелось думать и вспоминать, но настырные безжалостные мысли сами лезли в голову, бередили и без того мучительно кровившую рану. Анна стонала, кусала губы. Ну почему?!! За что?!! Она пыталась уснуть, забыться, но целый ряд правильно пузатых золотых мешочков моментально выстраивался перед ее глазами. Она морщилась, сжималась в комок, с силой прижималась к оконному стеклу, словно хотела вдавиться в него. Она не могла выразить словами своего горя. Держать в руках такие миллионы... Достигнуть всего, и вдруг все это потерять... Она роняла голову, терла сухие, не умеющие плакать глаза. Иногда ей приходили другие мысли...
...А странно все же. Аркадий Зиноныч мечтал завещать свою коллекцию государству, и она, если учесть ее абсолютную стоимость, вся до последней копейки ему и досталась; Епифанцев хотел вернуть стране все незаконно добытое им золото, и оно вернулось... Анна не успела потратить ни грамма и из сокровищницы Павла Андреевича - она также вся до последней песчинки отошла государству. Да что там золото, коллекция... Ни одной копейки и из имущества убитых ею людей она так же не получила, не попользовалась. У нее остались жалкие гроши добровольных пожертвований, собранных в Воропаевском на похороны Григория. Другие пожертвования - на похороны Павла Андреевича и детей - так же пропали. Заколдованный круг. Получается, что она все эти долгие годы «работала» заведомо вхолостую: как вошла в дом Андрюшеньки в одном платье, так в нем сейчас и возвращается... Анна вспомнила Емельяна Ерофеевича. Эта сволочь тоже хотел урвать кусок, а подавился смертью. Какую власть имел человек, скольких людей ограбил! И где все?..
Анна закрылась руками. Будь оно всё проклято!
В ней не осталось даже ненависти. Пустота. Чудовищная. Оглушительная. Сколько лет горбатиться... Не грели душу теперь и заветные василискины капельки. Жизнь оказалась намного сложнее, трагичнее и «неправильнее», чем она думала и могла себе даже представить. Да, можно, оказывается, убить, уничтожить, стереть с лица земли любого человека; можно отнять, присвоить и даже порадоваться отнятому у него имуществу. Но вот попользоваться им и выжить после этого - это уже было в чьей-то другой, Высшей власти. Отчего так получалось, Анна понять не могла. И так и не протрезвев, не додумавшись до неочевидных истин, она уезжала сейчас в никуда в поисках нового и скользкого своего счастья…
* * *
...Остановка поезда была недолгой. Анна не удержалась. Почему-то именно сейчас, когда в ее жизни было все так плохо, родные места по-особенному остро напомнили о себе. Здесь когда-то жила любимая тетка. Аннушка вспомнила свой последний к ней приезд, дележ наследства, похороны и свою обиду. Родственники тогда зажали ее долю... Анна этого не забыла. Другое дело, что завладев громадными ценностями, она тогда снисходительно вспоминала о такой несправедливости. Сейчас же, лишившись всего, когда ее добыча была в очередной раз пошхеряна подлыми крысамм, давнишняя обида вдруг всплыла особенно болезненными переживаниями. План мести созрел мгновенно.
...Аннушка постояла, вглядываясь в знакомое здание вокзала, а потом бросилась к поезду за вещами. Она спрыгнула на перрон, не успев даже огрызнуться на изумленный окрик проводника.
- Куда?!
. . . . . . . . . . . . .
…Тетка Софья даже отшатнулась, увидев на пороге племянницу. Пауза затягивалась.
- Я, должно быть, не вовремя, или вы меня не узнаете, тетя Соня? - Анна смущенно переминалась у калитки.
Тетка побледнела, смутилась, с деланной радостью засуетилась вокруг непрошеной гостьи. Теперь она как будто не знала куда и усадить любимую родню, захлопотала у плиты. Анна ее остановила.
- Не стоит, тетя. Я ненадолго. Случилось быть проездом в ваших местах, отчего, думаю, не проведать? Я не голодна. Разве что чайку. Я вот и тортик купила, за встречу.
Тетка посмотрела на Аннушкин торт, побледнела еще больше.
- Да меня... да мне... - Она залепетала, стала заикаться, не зная как увильнуть от угощения, - … и нельзя вовсе. Нутро не здорово...
- Жаль. Это очень вкусно. - Будто не замечая теткиного страха, Анна отрезала себе большой кусок и, уже не предлагая ей даже попробовать, стала с аппетитом есть.
Баба Соня, не отрываясь смотрела, как Аннушка уплетала вкуснятину, несколько успокоилась. Она присела на краешек стула, потянулась к тарелке.
- Пожалуй, и я полакомлюсь... Немного это можно, это ничего... - Она отщипнула с Аннушкиного края кусочек, зачавкала, запричитала.
- Ой, ах! А ведь и впрямь вкусно!
Они неторопливо беседовали, вспоминали близкую и дальнюю родню, рассказывали о себе. Анна, с ходу придумала красивую легенду о счастливом замужестве и карьере, вела себя непринужденно и просто. Она достала из сумки очередные деликатесы, выложила на тарелки, плеснула из бутылки вина.
- Помянем тетку Василису и отца, хорошие были люди.
Родственница не возражала.
Аннушка посидела еще немного, засобиралась уходить. Тетка опять засуетилась, кивнула на тарелки.
- Ты бы взяла с собой в дорогу.
- Оставьте, тетя. Может, угостите еще кого из соседей, на помин родных-то душ...
...Анна неторопливо уходила к станции, каждой клеточкой ощущая на себе тяжелый подозрительный взгляд ненавистной родни.
…Тетка остановилась у стола, долго смотрела на оставшееся в тарелках лакомство. Деликатесов было ужасно жаль, но себя жаль было еще больше. Она не могла бы объяснить даже самой себе, отчего так плакала сейчас ее душа, но ощущение беды, страшной смертельной опасности, которая вместе с этим великолепным угощением вползла к ней в дом, не утихало, рвало душу. Баба Соня, ни на грамм не поверив в Аннушкину доброту, с опаской приблизилась к столу и, уже боясь даже прикасаться к привезенной племянницей еде, каждую секунду ожидая подвоха, осторожно сгребла ее в кучу, вынесла собакам.
...К великому ее изумлению собаки не сдохли. Раскинув лапы, задрав кверху сытые брюха, они лежали, млея от удовольствия на солнышке, только временами вскидывались, чтобы пугнуть блоху. Еда оказалась не отравленной. Страшно сожалея о скормленном «захребетникам» добре, ругая себя последними словами за дурацкую подозрительность, тетка в самых расстроенных чувствах поплелась в дом. Она стала прибираться в кухне, когда случайно заметила в мусоре под столом маленькую желтую капельку. Потянув на себя, тетушка неожиданно вытащила тонкую золотую цепочку. Это, вероятно, Анна, доставая из сумки продукты, как-то нечаянно обронила висевшее на шее украшение. Тетка внимательно рассматривала драгоценную находку. Так и есть: крохотный замочек был не исправен. Настроение моментально улучшилось. Баба бросилась в комнату к зеркалу примерять найденную драгоценность. Правду сказать, изящная вещица была ей не очень к лицу. Скорее, наоборот: утонув в жирных потных складках старого тела, цепочка едва виднелась, еще больше подчеркивая необъятную, почти поросячью шею новой хозяйки. Вздохнув, баба Соня слила драгоценную находку в ладошку, долго любовалась. Нехорошая мысль, что Анна, обнаружив пропажу, может вернуться, заставила ее поторопиться. Пометавшись по дому, она спрятала свое сокровище в надежном месте, решив не признаваться...
…Хватились бабу Соню не скоро.
Оголодавшие псы, то ли чувствуя, то ли уже наверняка зная о случившемся с ней страшном несчастье, выли жутко, оплакивали ее смерть и свое неожиданное сиротство.
…Баба Соня умерла во сне от обширного инсульта, так и не узнав, что травить людей василискины капли умели не только через еду...
(продолжение следует...)