…Проходя по одной из улиц Воропаевского, они стали свидетелями чужой семейной ссоры. Соседи дрались ни на жизнь, а на смерть, не сумев разделить «по-хорошему» оставшееся после развода имущество. Точнее, чашки, ложки, цветочные горшки, которых оказалось, по-счастью, четное, делимое на два количество, они таки поделить смогли. Домовладение же, представлявшее собой небольшую избушку, делиться никак не желало.
Анна нахмурилась, осуждающе покачала головой, потянула мужа за рукав, пошла дальше к Собакиным.
...Тётка Катюши, у которой дожидались возвращения родителей Тимошка с Танюшкой, закрыла окошко, стала накрывать на стол.
- Совсем стыд потеряли... - Старуха кивнула на улицу, откуда доносились истошные вопли дерущихся.
- А чего делят-то? - Григорий устало прикрыл глаза, отхлебнул из кружки молока.
- Избу.
- А драться зачем? Продали бы, да поделили поровну.
- Так ведь каждый по-своему понимает, что значит «поровну»...
- А чего там понимать? - Григорий хмыкнул. - Половина ему, половина - ей...
- А дети?! - Старуха насупилась. - Они, что же, не в счет?! И их доля в имуществе имеется. Сродники вот захватят сейчас их денежки, пропьют, а мальцы голыми письками пойдут сверкать. Зачем только и разрешили дом продавать?!
- А как не разрешишь? Дом-то их. - Анна вздохнула.
- И детский. По-хорошему, поселковый совет не должен был давать разрешение на его продажу, тут власть промухала.
- Это какое же разрешение нужно?
- А такое: власть, то есть опекунский совет, должен был сначала убедиться, что при продаже дома детские права не будут ущемлены. Вот ежели с тобой, Гришка, например, случится что, Анна не сможет дом ваш продать, так как он не только твой, но и Тимошкин с Танюшкой. И это правильно — они тоже законные совладельцы и наследники. А здесь власть, тьфу, - старуха с досадой сплюнула, - сротозейничала.
...Домой возвращались молча. Анна была задумчива. Открытие относительно каких-то "имущественных" детских прав было для нее совершенно неожиданным и крайне неприятным сюрпризом.
...Раскладывая по тарелкам ужин, она едва сдерживалась. Копившееся до времени, тщательно скрываемое ею недоброжелательство к чужим назойливым "недоноскам" в тот вечер окончательно трансформировалось в тяжелую к ним ненависть. Анна, подглядывая, как Тимошка ловко управлялся с вертлявыми, скользкими от масла макаронинами, судорожно сглотнула: «Ах ты сучонок... Так ты, оказывается, еще и "наследник"! И эта пигалица... - Анна перевела помутившийся от гнева взгляд на Танюшку. - …Глиста в корсете, «балерина», туда же, права качать... Ну-ну... Но только я уж вам покачаю... Я вам... Ах вы...»
..Планы Аннушки менялись: сначала нужно было разобраться «с «наследниками»...
…Собственно, дом, точнее, доставшаяся Григорию еще от деда старенькая изба, по-хорошему, не стоила и доброго слова. Деньги, которые можно было выручить от ее продажи, даже с очень большой натяжкой нельзя было назвать «деньгами». На них, если питаться только хлебом и квасом, едва ли возможно было протянуть и пару месяцев. Да и продажа недвижимости в Воропаевском носила, скорее, символический характер. Но и этих денег Аннушке неожиданно стало жаль. Сама мысль, что на ее добычу мог претендовать еще кто-нибудь, задевала за живое. Она ненавидела конкурентов, даже таких маленьких и сопливых. И, отбросив мысль о детдоме, стала готовиться к их ликвидации.
...«Убирать» детей следовало по-умному: чтобы не иметь к их смерти даже малейшего отношения. Она, как и всегда, продумала всё до мелочей…
…Осень была ранняя, дождливая и очень холодная. Срывавшиеся уже не редко «белые мухи» серебрили тайгу, крыши изб и пока еще проходимую дорогу на «материк». Анна поглядывала за окно на рубивший «с плеча» ледяной дождь, «затосковала». Она стала грустной, задумчивой. Григорий забеспокоился.
- Ты здорова?
Аннушка пожала плечами.
- Пожалуй, хотя к доктору и не мешало бы показаться...
Епифанцев отвез жену в город.
...Анна, едва перебирая ногами, медленно вошла в кабинет врача, с трудом опустилась на стул. Оробевшая перед ее красотой молоденькая докторша засуетилась, стала подобострастно осматривать похожую на артистку больную. Она внимательно выслушала жалобы на «ноющие, тянущие откуда-то изнутри боли, скачущую температуру, судороги и головокружение»... Боясь брать на себя ответственность за здоровье такой красавицы, докторша настаивала на обследовании в условиях стационара, Анна же, "вспомнив о детях", категорически запротестовала, засобиралась домой. Вставая, она пошатнулась, схватилась за стул, закатила глаза. Вопрос о ее госпитализации решился сам собой. И хотя Анна и «упиралась», «рвалась к детям», Епифанцев внял совету медиков, поместил ее в городскую больницу.
...Анна ликовала: если все пойдет, как задумано, то уже через неделю они с мужем осиротеют...
Но... Шла вторая неделя, а Григорий, проведывавший ее каждый день, по-прежнему был спокоен. Анна запаниковала. Что-то не сработало. Она вновь и вновь прокручивала события того дня, когда, отправляясь к врачу, в последний раз кормила детей отравленной кашей. Она не могла ошибиться. Доза рассчитана правильно. Однако дети были все еще живы и, по-видимому, вполне здоровы, если отец не волновался.
Аннушка, скрывая страшное напряжение, ластилась к мужу, заглядывала в глаза, пытаясь обнаружить хоть тень тревоги. Епифанцев был спокоен.
…Шел уже десятый день ее пребывания в стационаре. Еще пару дней и ее выпишут. Дети, конечно же, умрут, но уже у нее на руках. А это в ее планы не входило...
…Анна куталась в шаль, нервничала, поглядывая на сгустившиеся за окном сумерки, ожидала мужа. Он не приехал. Не явился Епифанцев и на следующий день.
…Задержавшись на лестнице, она еще минуту исподтишка рассматривала ожидавшего ее внизу супруга. Кажется, все получилось...
...Они поцеловались. Аннушка, словно не догадываясь о причине серо-пепельного лица мужа, как и положено, первым делом спросила о детях. Что-то дрогнуло в глазах Григория и он, отводя влажный страдающий взгляд, напряженно пожал плечами, попытался даже улыбнуться.
- Да ерунда, в общем, какая-то...
- А что такое?.. - Анна, делая вид, что не понимает, уставилась в потемневшее от горя глаза.
- Дети... они...
- Что дети?! Ты с кем их оставил?!
Григорий утерся рукавом куртки, прохрипел.
- Да здесь они...
- Где здесь?! - Анна, будто удивляясь и все еще не понимая, оглянулась.- Ты что же привез их с собой?!
Григорий глубоко вздохнул, отвернулся к перилам, вцепился в них здоровенными своими ручищами, закачался.
- Они в больнице. В этом... как его … - Он страдальчески поморщился, вспоминая непонятное ему слово. - В реанимационном боксе...
Анна отшатнулась и, словно еще не осознав весь ужас случившегося, стояла минуту, деланно вытаращив на мужа глаза, потом вдруг рванулась к выходу из отделения.
...Она бежала, утопая тапочками в снегу, а Григорий, забегая то с одной, то с другой к ней стороны, торопливо и сбивчиво рассказывал о пришедшей в их дом беде. Все сначала было вроде как и не серьезно: дети просто простудились, потом затемпературили. Тетка Катюши лечила их известными народными средствами, даже не думая обращаться к врачам. А потом как обвал. Говорят осложнение после гриппа. Его к ним не пускают и ничего не обещают... Григорий замолчал, с трудом перевел дыхание. Он теперь старался не отставать от жены. И, странное дело, едва успевая сейчас за ее почти летевшей по снегу фигурой, он уже не так сильно боялся. Словно переложив на ее маленькие хрупкие плечи груз страшной тревоги и переживаний, он отчего-то верил, что когда она придет в реанимацию - болезнь отступит. Анна была сильна. Сильнее смерти...
...Она на одном дыхании взлетела на этаж, где помещалась реанимация, нажала кнопку звонка.
…Ей не смогли отказать и, оттолкнув в сторону Григория, пропустили в отделение.
...Она остановилась у стеклянной двери, ничего за ней не различая.
- Я могу их видеть?
- Это не положено...
- Доктор, год назад я уже потеряла ребенка...
Врач сник, растерянно заморгал.
- Ну, если только... Хотя вам лучше этого не видеть... Но ваши... в виду ваших особых обстоятельств...
Анна отстранила его, вошла в палату
...Кроватки Танюшки и Тимошки стояли рядом, разделенные одной тумбочкой. Анна остановилась в проходе.
...Танюшка была еще в сознании и, почувствовав знакомый Аннушкин запах, с трудом открыла глаза. Она уже не могла говорить. Только глазами, в которых застыла невыразимая мука, она сказала, как рада. Еще не успев узнать, что такое смерть, малышка отчего-то понимала, что умирает, что ничего уже сделать нельзя, и, глядя на Анну жалкими просящими глазами, молча прощалась. Зная за свою очень коротенькую жизнь немного ласки и материнского тепла, ей хотелось сейчас участия, любви и сострадания. Она хотела, чтобы ее приласкали, поплакали над ней и пожалели... Две слезинки звездочками задрожали в детских глазах, и Танюшка, собрав последние силенки, одними пальчиками потянулась к Анне. Аннушка, мгновенно оценив совершенно безнадежное состояние девочки и угадав ее последнее желание, ее любовь, криво злорадно ухмыльнулась, тут же потеряла к ней всякий интерес, уже не церемонилась и не притворялась, брезгливо отшвырнула в сторону протянутую для прощания детскую ладошку...
…Тимошка был уже в агонии. Он беззвучно метался на подушке, хватал почерневшим, обожженным отравой ртом воздух, тараща большие, покрытые мутной смертельной поволокой глаза. Бессмысленный его взгляд блуждал по потолку палаты, уже ничего не видя и не понимая. Усохшая, почти мертвая его плоть еще продолжала страдать. Он осип от крика и только стон - мучительный протяжный - то поднимал, то опускал высокую тощую его грудь. Анна удовлетворенно хмыкнула – порядок! Она хотела уже уйти, когда Тимоша внезапно затих. Он еще мгновение, словно к чему-то прислушивался, лежал неподвижно, а потом глубоко вздохнул и вдруг закричал громко, пронзительно, как раненый заяц.
- Мама! Мама!
Дверь бокса распахнулась и медики, выталкивая Анну из палаты, засуетились у кровати умирающих малышей.
Анна вышла из реанимации пошатываясь. Григорий вытянулся в струнку, боялся дышать. Он все понял...
* * *
...Детей хоронили всем Воропаевским.
Толпа, окружив два маленьких гроба, стояла, оцепенев от горя.
...Танюшка, запрокинув высоко к небу головку, лежала нарядная, как маленькая сказочная принцесса. На ее страшно исхудавшем личике не было и тени страданий, а лишь выражение удивленной виноватой грусти и застенчивости. Девочка будто смущалась своего положения и такого искреннего и неподдельного в ней участия.
...Тимошка со смертью как будто усох. Его короткое тельце занимало только середину гроба и было совсем не похожим на себя при жизни. Еще недавно веселый упитанный бутуз он очень сильно напоминал сейчас маленького чёрного грача, которого зачем-то одели в нарядный костюм с манишкой и галстуком. Исхудалые до крайности его ручки выглядывали из белоснежных манжет, как две крысиные или птичьи лапки. Тимоша был строг и, прижав подбородок к груди, словно спал, видел серьезные сны.
...Снег робко кружил в воздухе и, будто жалея мертвых ребятишек, не долетал до земли, ложился на крыши домов и верхушки сосен.
...Григорий, с белым, изменившимся до неузнаваемости бескровным лицом, растеряно уставился на неживые фигурки детей, и вдруг повернулся, торопливо пошел прочь. Его догнали, вернули. Он не сопротивлялся, но больше ни разу не взглянул на умерших своих ребятишек, не стал прощаться с ними даже на кладбище...
* * *
…Осень, едва начавшись, оборвалась зимой. Ранние снегопады и бураны обрушились на Воропаевский сразу после этих печальных похорон.
...Анна почти все вечера проводила в обществе жалевших ее, боявшихся оставлять одну, женщин, не видела мужа, который больше не приходил домой. Укутавшись в шаль, она усаживалась у окна, прислушивалась к заунывному вою метели и реву Епифанцева. Григорий бродил глухими ночами по поселку, пугал его страшным своим плачем. Как больной раненый зверь, как медведь-шатун, не находил он себе места, тяжело, с надрывом оплакивал умерших своих детей. Анна не успела его «успокоить» - Григорий пропал. Только весной, когда сошел первый снег, его тело, изгрызенное лисами и полевками, нашли на кладбище между двух детских могил. Как бы там ни было, а детей Епифанцев любил...
(продолжение следует...)