…Анна готовилась к празднику основательно. С ее легкой руки местная интеллигенция, подхватив предложенную ею идею, репетировала большой детский новогодний концерт. Главным в этом грандиозном, но бесхитростном представлении было, понятное дело, не профессиональное мастерство маленьких певцов и танцоров, а теплая, почти семейная атмосфера, которая всегда дарит невыразимо приятное ощущение душевного комфорта и уюта.
Дети, преисполненные празднично-счастливым, почти волшебным настроением, были заняты дни напролет. Они бесконечно репетировали, украшали елку и зал, готовили пригласительные для гостей билетики, костюмы и страшно переживали по поводу предстоящего мероприятия, своего успеха и Деда Мороза, которого в этих краях видели нечасто.
Анна с ребятней вылепили большого Снеговика, вручили ему огромный конверт с красивой открыткой: Деда Мороза и Снегурочку очень ждали к предстоящему праздничному представлению.
Закупив на собственные деньги блестящую мишуру и ткань, Аннушка шила костюмы для детей Епифанцева: Танюша, по ее замыслу, должна была стать снежинкой, Тимоша - котом. Она, казалось, превзошла саму себя - таких костюмов не видели даже в столице. Танюша в сказочно-красивом наряде напоминала маленькую фею, случайно залетевшую в этот суровый медвежий край; Тимофея же можно было хоть сейчас снимать в кино о похождениях Кота в сапогах: кот получился шикарным, необыкновенно трогательным и смешным.
Потрясенные такой красотой, малыши с трудом отрывались от первых в своей жизни костюмов, «с боем» укладывались спать и, едва проснувшись, опять, как воробьи, шумно суетились вокруг своих необыкновенных нарядов.
Наступил Новый год.
…Григорий помогал нести костюмы и, спотыкаясь о радостно метавшихся у его ног детей, переживал, поддавшись всеобщему удивительно хорошему настроению. Это был не первый в его жизни Новый год, но первый как-то по-настоящему счастливый.
...Все места в зале были уже заняты: зрители сидели даже в проходе между рядами, стояли у стен, ожидая начала представления. Усадив Григория на стуле в углу, Анна убежала за кулисы. Концерт начался.
...Простенькая, без особых претензий его программа принималась зрителями на ура. Пришедшие посмотреть на своих «артистов» родители совершенно не придирались ни к качеству их выступления, ни к репертуару. Разве это является главным в таких концертах?..
...Анна спустилась в зал перед выступлением «своих» детей, примостилась на краешке «служебного» стула.
…Объявили номер Танюшки. Малышка вышла на сцену и друг оробела от огромного количества смотревших на нее зрителей, смутилась, замерла, позабыв свой стишок. Она стояла испуганная, растерянная, беспомощно теребила блестящий на платье поясок. У Григория защемило сердце, засвербило в носу. Крупная испарина, собираясь в капли, стекала по вискам и бровям за шиворот, попадала в глаза. Душа его разрывалась от жалости к своему ребенку и, растерявшись не меньше, чем дочка, он сжался на стуле, страдая, не зная как и чем помочь.
Анна привстала с места, ласково позвала девочку, помогла ей. Танюшка больше не сводила с нее круглых в пол-лица испуганных глаз, едва слышно прочла свое стихотворение. Она закончила, смущенно улыбнулась, потянулась взглядом к залу. Анна рванулась к сцене, подхватила светившегося теперь от радости ребенка на руки, понесла к своему стулу. Усадив девчушку себе на колени, она обняла ее и, целуя завитые в локоны жиденькие светлые волосики, хвалила, поправляла и разглаживала складочки чудесного ее наряда. Танюшка освоилась, осмелела, поискала взглядом отца, помахала ручкой, одними глазами спросила: «Папка, ну как я?!». Григорий улыбнулся, поднял большой палец. Дочка засияла, окончательно успокоилась и, устроившись поудобнее в Аннушкиных объятиях, стала смотреть концерт.
…Тимошка читал басню. Он оказался храбрее сестрички и, вытаращив не менее испуганные, чем у нее глазенки, на одном дыхании прокричал свой номер.
...Он топтался на сцене, не спешил уходить. На него шипели, цикали из-за кулис, манили обратно за занавес. Он продолжал стоять, рассматривать сидевшую на руках у Анны сестрёнку, очень заметно завидуя ей. Одна из ведущих подхватила его сзади на руки, понесла со сцены. Он очень испугался, что его уносят, завертелся ужом, выскользнул, полез со сцены. Дружный хохот и аплодисменты взорвали зал. Ему помогли слезть и, пробравшись сквозь расступившуюся перед ним толпу к стулу, Тимоша прижался к Аннушкиным коленям, спрятал смущенное счастливое лицо в мягких и добрых ее ладонях.
Похоже не только Григорий почувствовал, что к празднично-веселой и беззаботной атмосфере этого вечера добавилось какое-то новое, очень хорошее, щемяще-трогательное настроение.
...Дети не отходили от Анны весь вечер. Радостно возбужденные они шалили, притворно капризничали, важничали своими необыкновенными костюмами, подарками, своими успехами, а, главное, тем, что теперь они были как все и не выделялись из толпы детей своим сиротством. Рядом были отец и мать, в любви и доброте которой никто из них давно уже не сомневался.
Маленькая заминка произошла, когда вечер закончился и все засобирались домой.
- Тебе понравилось?! - Светившийся тихим счастьем Тимоша заглянул отцу в лицо.
- Понравилось... - Григорий улыбнулся, легонько шлепнул сына по попке. - Ну, неси вещи, будем собираться домой.
- А домой куда: к нам или к маме?!
Григорий смутился, покраснел и, боясь смотреть на Анну, кашлянул, нахмурился.
- К нам...
- А мама пойдет с нами?
- Ты сын... того... давай одевайся... потом поговорим.
...Анну не отпустили и она еще долго, пока малыши не уснули, пила чай в гостеприимном доме Епифанцевых.
…Григорий провожал её домой, ощущая страшно приятное и совершенно незнакомое ему чувство. Он прожил с женой очень короткую и по-своему хорошую жизнь, но никогда не испытывал известного каждому влюбленному романтически-светлого, будто весеннего настроения. Его с Катюшей "роман" был коротким, очень приземленным, без долгих трепетный свиданий и переживаний. Никогда не любя, он не знал, что в этом деле все может быть по-другому...
...Не обращая внимания на жадные взгляды местных сплетниц, он провожал Аннушку, наслаждался ее близостью, никак не мог «наговориться». Точнее, говорила Анна. Она продолжала рассказывать о детях, об их несомненных талантах, о новых и старых педагогических методиках и программах, по которым она уже работала с ними, готовила к школе. Совершенно расслабленный от переживаний хорошего вечера, Григорий слушал, едва вникая в содержание того, что она говорила, и, завороженный ее голосом, ее мягкой и легкой грацией, улыбкой, блестящими ласковыми глазами, ощущал только одно - он так же как дети мучительно не хотел, чтобы она уходила... Это новое трепетно-сладостное чувство было таким сильным и волнующим, что он боялся открыть рот, чтобы оно, это чувство, случайно не вырвалось и не исчезло.
Они подошли к дому.
- Ну вот мы и пришли... - Анна, угадывая его настроение, смущенно улыбнулась, протянула, прощаясь руку.
Он молча взял маленькую ладонь в свою, не отрываясь, всмотрелся в ее лицо.
- Отчего вы так смотрите на меня?.. - Аннушка будто смутилась, опустила ресницы, поправила непослушный на виске локон. - Отчего же вы молчите?..
- Что же ты делаешь со мной?.. - Григорий, наливаясь тяжелой горячей краской, притянул ее к себе. - Я...
Анна вырвалась, коснулась пальчиком его губ, умоляюще прошептала.
- Ни слова больше...
Он перехватил ее ладонь, пребольно сжал.
- Тогда зачем все это?..
- Молчи... Пожалуйста, молчи... Я не могу говорить об этом сейчас... Разве не понятно?!
Он посветлел лицом, отшатнулся, вгляделся в нее уважительным восхищенным взглядом.
- Прости меня. Мне только одно... одно сейчас важно.... - Григорий поперхнулся, сглотнул, кивнул на освещенное окно дома, где маячила за занавеской тень Павла Андреевича. - Говорят, вы весной должны уехать? У твоего отца заканчивается контракт...
Анна словно опять смутилась, отвела глаза, помолчала. Красиво откинув со лба непослушную прядь, она отступила к калитке, сказала.
- Я не поеду... Куда я от вас...
Она не успела закончить: скрипнула входная дверь, и на пороге дома появилась маленькая плотная фигура. Павел Андреевич поправил на плечах тулуп, кашлянул.
- Кто здесь? Ты что ли, Анна?
- Я...
Она протянула Григорию руку, спокойно и громко сказала
- Спасибо что проводили, Григорий Тимофеевич. А за детей не беспокойтесь, я сумею подготовить Танюшу к школе. Спокойной ночи.
…Какое уж тут спокойствие!
...В эту ночь не спали не только в доме Епифанцева.
…Анна лежала с открытыми глазами и, уставившись в темноту, анализировала сегодняшний вечер. Ну что же, она может поздравить себя - этот этап операции прошел блестяще. Продуманный до мелочей, он очень сильно продвинул ее к новой намеченной цели, безмерно облегчил задачу, сократил драгоценное время. Она не столько увидела – почувствовала!, - как дрогнули сердца даже самых ярых ее недоброжелателей и завистниц. Теперь ей не придется ждать год, пока закончится траур по сыну и мужу, и она абсолютно спокойно сможет выйти замуж даже сразу после предстоящих очень скоро похорон Павла Андреевича… Сердобольная, но строгая относительно традиций и приличий воропаевская общественность сделает для нее исключение и не станет осуждать за скоропалительный брак с Епифанцевым: надобно иметь просто каменное сердце и оловянные глаза, чтобы не понять и не увидеть - Анна выходит замуж не столько за Григория, сколько за его детей. Сиротство во все времена и у всех народов было и остается явлением особым, стоящим выше любых традиций и всякого рода условностей. Продемонстрировав сегодня заботу о сиротах в полном блеске, Анна окружила собственную личность ореолом жертвенности и высоких душевных качеств, которые не позволят никому бросить на нее и тень подозрений в свете предстоящих очень скоро страшных трагических событий...
(продолжение следует...)