…Григорий Епифанцев был местной достопримечательностью. Однако его известность носила мрачный и тяжелый характер. Острая на язык воропаевская публика избегала разговоров о нем, замолкала, хмурилась, прикусывала языки, соблюдая негласное и жесткое относительно этих разговоров, табу.
...Был он из местных, коренных, унаследовав от предков не только завидное здоровье, внешность и удивительную талантливость в профессии, но и какую-то по-особенному горькую, даже трагическую судьбу. Епифанцевы - были времена - являлись некоронованными монархами этих мест. Но революция, война, а главное, непонятное и страшное родовое проклятие свели на нет эту некогда могучую, гремевшую на всю Сибирь, фамилию. Гриша с детьми были последними огрызками некогда цветущего ее древа и пока еще живой легендой, подтверждающей наличие присущих всем Епифанцевым необыкновенных способностей и дурной несчастной славы.
...С золотом Григорий, похоже, был на «ты». Поработав в свое время на государственных приисках, он ушел оттуда едва ли не со скандалом, приобретя поначалу славу склочного, капризного, неуживчивого работника. Спустившись однажды в шахту, он через пару часов выбрался обратно, отказавшись работать в ней по причине ее худосочности. Его перевели в другую бригаду, но и оттуда он скоро ушел, не пожелав впустую лопатить голую породу. Из уважения к фамилии его перевели на другой рудник, но и там, покопавшись в руде, понюхав, пожевав ее, он сплюнул, «приговорил» и её. Говорить о какой-то его лености и разгильдяйстве не приходилось: через несколько месяцев обе шахты закрыли по причине исключительной нерентабельности и истощения. Испытывая огромное, можно сказать, врожденное отвращение к коллективному труду, Епифанцев вернулся к семейной традиции, став «вольным» старателем. О личных успехах Гриши можно было только догадываться: местные и приезжие авторитеты, вдруг сильно зауважав, стали искать с ним дружбы, по-видимому, очень дорожа и нуждаясь в ней...
Профессионализм и удачливость Епифанцева были предметом всеобщей зависти, чего даже в малейшей степени нельзя было сказать о его личной жизни. Нечему там было завидовать...
…Григорию не везло с самого начала: глянувшаяся ему девушка не стала испытывать судьбу и замуж за него не пошла. Отказала ему и другая. Суеверные земляки, серьезно относясь ко всякого рода приметам и «знакам», прислушиваясь к собственной интуиции и мнению «сведущих» людей, не могли не признать, что за внешне очень привлекательной и яркой натурой удачливого трудолюбивого парня скрывается гибельный для его семьи рок. На памяти еще нынешних «варягов» были леденящие душу истории медленного, но верного вымирания внешне вполне благополучной его родни. Григорий был самым младшим, двенадцатым ребенком, в большой семье и единственным из них, дотянувшим до зрелого тридцатилетнего возраста. Половина из его старших братьев и сестер не дожили и до совершеннолетия, погибли один за другим при исключительно нелепых, если не сказать, глупых обстоятельствах. Пятеро остальных братьев ушли еще молодыми, только и успев что жениться, родить и схоронить жен и детей… Даже самые ненаблюдательные и неверующие только пожимали плечами, вздыхали, не отрицая совершенно очевидного факта: "во всем этом" "всё-таки что-то было..." А потому вполне уважая Гришу за трезвость, талант и трудолюбие, сочувствуя ему, матери и отцы невест не больно привечали «порченного» жениха, не желая, по вполне понятным причинам, родниться с ним. Дальнейшие события только подтвердили опасения несостоявшихся родственников: семейная жизнь Григория, мягко говоря, до обидного не задалась...
…Катюша Собакина стала женой Епифанцева вопреки родительской воле и поначалу как будто и не пожалела об этом. Родив двух хорошеньких ребятишек, Танюшку и Тимошу, она могла считать себя даже счастливой, - кто же знал, что все так закончится...
…В райцентр она уезжала с легким сердцем: прикупить для семьи кое-что из вещей и заодно вырвать давно сгнивший и досаждавший ей ноющей болью зуб. Вот эта-то несложная и практически безболезненная операция и стала причиной трагедии, убившей счастье в еще недавно благополучной и крепкой семье.
…То ли зубы у Катюши были особенными, то ли абсолютно безобидное для других лекарство сыграло с ней такую шутку, а только потеряв вместе с зубом в кресле врача сознание, она больше не приходила в себя до самой смерти, прожив чуть больше года.
...Забрав из больницы жену, Григорий сам ухаживал за ней и детьми, зажав в кулак и свое сердце, и свое горе.
...Собакины долго обижались на него за несчастье с дочерью, но все-таки простили, начали помогать. В последний год овдовев, теща перебралась к зятю и, досмотрев умирающую, стала поднимать внуков.
…Чтобы привести в дом новую хозяйку, нечего было и думать: даже золото оказалось бессильным и не смогло прельстить к мрачному своей недоброй славой сиротскому семейству многочисленных в этих краях невест.
...Григория не избегали, на шарахались, с ним даже дружили, общались, но только на правах «свободной любви»...
Будучи по природе именно домашним, семейным, а не залетным молодчиком, тяготея к честным и чистым, а не продажным отношениям и ласкам, Гриша очень болезненно переживал одиночество и такое оскорбительно-предвзятое, не серьезное к себе отношение. Еще мучительнее были его переживания о детях. Ворчливая неласковая старуха хотя и достойно несла свой крест, заботилась о внуках, все-таки не могла заменить им мать, по которой малыши временами очень сильно скучали и плакали. Григорий не раз ловил их тоскующие влажные взгляды при виде как другие матери «лижут» своих детей и, вполне понимая их горе, пытался и не мог разделить ни с кем горького и жалкого своего с ними сиротства...
* * *
...Анна, отогнув краешек занавески, долго смотрела в оконную щель на улицу, на стайку игравших там детей. Затем она задернула шторку, отошла от окна, задумчиво прошлась по комнате. Идея, пришедшая ей в голову еще несколько недель назад, наконец, сложилась в определенный план. Аннушка облизала пересохшие от волнения губы, потерла виски: отчего бы и не попробовать?.. Чем, собственно, она рискует? Да и времени это дело займет немного - его даже можно будет провернуть одновременно с делом Павла Андреевича… Без риска, особо не напрягаясь, она сможет добавить к своим миллионам еще пару их тройку, доведя общее количество до круглого числа... Анна остановилась, перевела дыхание, поплотнее укуталась в пушистую шаль. Ее немного знобило. Это всегда было признаком азарта, веселой и отчаянной ее решимости. Да и то сказать, с ее стороны было бы непростительной глупостью отказаться от самих просившихся к ней в руки огромных денег и уехать, не прихватив чужого, дармового добра...
А дело касалось Епифанцева.
Едва поселившись в Воропаевском, Аннушка стала внимательно присматриваться к жизни поселка и его обитателям, очень скоро узнала историю этого удачливого в своем деле «черного вдовца». Моментально прикинув его, по-видимому, очень немалые сбережения, она вдруг встревожилась, засуетилась, потеряла покой и сон. Обдумывая это новое свое «предприятие» и связанные с ним возможные сложности, она решительно отогнала едва шевельнувшуюся безвольную мысль, что не стоит рисковать, хватит, что при ее-то делах важно не только сделать хорошие деньги, но и суметь вовремя остановиться...
* * *
...Григорий, только что вернулся из «командировки» на «большую землю», где скинул барыгам немного золотишка, ел молча, устало ворочая тяжелыми челюстями.
По началу он невнимательно слушал ворчание тещи. Старуха жаловалась на детей: они окончательно отбились от рук и, по-видимому, скоро перестанут приходить домой даже ночевать. Григорий оторвался от тарелки, уставился на родню.
- Как это?..
- Мамку они себе новую нашли. От девки той, что с начальником приехала, не отходят. Ее понять можно - тоскует она. Своего младенчика, говорят, схоронила, тошно ей, вот она и утешается с нашими. Но век она, что ли, будет здесь жить?.. До весны, не далее, пока свёкр в отставку не уйдет. А потом? Уедет. Она молодая, родит еще. А наши?.. Зачем детям души тревожить? Они ведь не пеньки бездушные. Говорила я ей. Она только руками разводит, плачет: не гнать же, говорит их... Ты бы, Гришка, по тайге, да по бабам меньше шлялся, детям не токмо мать, но и отец нужён, занялся бы дитями!
Григорий опустил глаза, помешал парившее варево, ничего не ответил.
…Он бросил ложку, полез из-за стола, сорвал с крюка полушубок, вышел на улицу. Вечерело. Шумная в такой час центральная улица Воропаевского была полна народу. Говор возвращавшихся в работы работяг, визг возившейся в снегу детворы, веселый лай собак, смех, песни под гармонику и балалайки, не злая перебранка соседей слышались у каждого двора. Григорий молча брел к знакомому дому, только временами слабо огрызался на шутливые реплики знакомых.
...Все оказалось правдой. Дети категорически отказались уходить от гостеприимной тети, прятались, упирались, плакали, сильно вредничали и почти ненавидели явившегося за ними отца. Анна суетилась, складывала в купленные ею детские рюкзачки подарки, угощения, рисунки для папы и бабушки и похоже сама очень сильно переживала по поводу недолгой, до следующего утра, с ними разлуки.
...Григорий угрюмо ждал пока Анна одевала ревущих в голос малышей, обещая забрать их завтра опять.
…Он не спал всю ночь, ворочался, курил, бродил по дому, не зная, что предпринять. В то, что Анна со своей красотой может войти в его дом на правах члена семьи, он не верил и даже не допускал. Ее внимание и любовь к его детям объяснялась просто: она, потеряв сына, поддалась настроению минуты и, заполняя душевную пустоту и монотонно скучные серые будни в чужой стороне, возилась с ними, отвлекаясь от собственного страшного несчастья. Но теща права: время лечит любые раны. И, дожив до весны, отойдя немного от горя, она уедет, вернется в большой шумный город, навсегда позабыв о двух маленьких сиротах, которые будут переживать ее потерю острее и болезненнее, чем смерть собственной матери...
Не придумав ничего, Григорий решил положить конец подобному общению, отложив неприятное с Анной объяснение на пару дней, - на носу был Новый год...
(продолжение следует...)