…Поселок Воропаевский, где поселилась в доме свекра Анна, был большим и основательным. И хотя был он поселкам временщиков, откуда люди, пожив и отработав положенное на золотоносных шахтах, со временем все-таки уезжали, его временной характер не ощущался вовсе. Был он широк, добротен и по-своему красив. Жили здесь семьями и в одиночку в высоких рубленных избах и построенных еще во времена ГУЛАГа длинных арестантских бараках. Работы хватало всем. Края эти хотя и славились золотом испокон веков, с годами не оскудевали, продолжали оставаться в промышленном отношении весьма перспективными.
...Собственно, сами прииски, на которых работали вахтенным методом, находились не здесь, не вблизи поселка, а затерянные в тайге, усиленно охранялись. Работяг возили туда организованно, а затем, прошмонав вещи и желудки, вывозили через месяц обратно.
Работа была тяжелой, опасной, но очень «благодарной», которой дорожили и держались. Золото неплохо кормило. Приезжий люд, который собирался «оттрубить» здесь всего пару сезонов, оседал надолго. Оторванный от «большой земли», Воропаевский был не скучен. Разрастаясь год от года, он имел уже и собственную амбулаторию, и школу, грозясь со временем превратиться в довольно уютный, нехилый своими традициями, городок. Жили здесь не бедно, не дружно - сами себе на уме, - но тихо, уважая чужую личную жизнь, частную собственность и иногда очень непростой и хитрый образ жизни соседей. Обживаясь, приглядываясь к этим местам, особо отчаянные вдруг понимали, что драгоценный металл лежит не только там, в хорошо охраняемых государственных шахтах, но и здесь, буквально под ногами. Иногда «здесь» его бывало не меньше, чем «там» и, пристроившись в качестве прикрытия в какую-нибудь, «рога и копыта», артель, они промышляли золотишко самостоятельно.
...Впрочем, утверждение, что такого рода деятельность носила исключительно индивидуальный характер, было не совсем верным. Главная трудность «золотого» бизнеса заключалась отнюдь не в процессе поиска и добывании дорогостоящего металла, а в его легализации, транспортировке и сбыте. Воропаевский хотя и не являлся официально объектом режимным, неофициально относился к таковым в первую очередь. Каждый трудоспособный его житель был, как на ладони, чьи источники существования отслеживались заинтересованными ведомствами с особым пристрастием. Приходилось делиться. Это воспринималось как должное и не раздражало: хорошо отлаженная с надежной «крышей» цепочка «добыча - сбыт» помогала очень выгодно решать основную проблему, связанную с легализацией левого, незаконного товара. Но и здесь все было не просто. Делить золото очень трудно. Всегда находились недовольные, обиженные, обделенные. Выяснения отношений хотя и бывали негромкими, даже деликатными, иногда принимали характер войны. Партизанской. Покойников находили редко. Живых, попавших в «передел», не находили вовсе. Со временем, когда «золотые» опг, наконец, организовались в мафию, кровавых разборок стало меньше, порядка больше. Теперь каждый знал не только свое место, но и меру личной перед «семьей» ответственности. Другое дело, что сама человеческая природа, не зная пределов алчности, зачастую доводила дело до греха. И уже нажравшись, и имея столько, сколько даже не нужно, люди все равно толпились у заветного корыта, все хапали, хапали... Они давились сами, давили других, зачастую так и не сумев попользоваться припрятанными в заветных местах сокровищами. Золото, словно живое зловредное существо, имело глумливо-безжалостный характер: давая возможность себя обнаружить, добыть, «обогатить» и даже немного порадоваться, оно все равно выскальзывало потом из рук убитого за него «счастливчика", вновь возвращалось в тайгу. Припрятанное, оно так и оставалось лежать в непроходимых ее чащобах, дожидаясь очередного, не менее мужественного и жадного своего героя...
...Павел Андреевич жаден не был. Его корысть носила не алчных, не отчаянно злобный, не беспредельный характер. Он был домовит, хозяйственен, в общем, из тех, кто просто никогда не откажется... Где-то в глубине души и не одобряя воровства, он, тем не менее, трезво смотрел на жизнь, на людей и, не бунтуя, не стараясь ничего изменить, принимал положение вещей, как есть. Хорошо справляясь с лично ему определенной в деле ролью, он не лез куда не следует, не совал нос в то, что его не касалось, а соблюдая известную скромность и нейтралитет, благодарно принимал свою долю, не завидуя чужой. Он не был рвачом, хапугой и, занимая в «семейном» табеле о рангах не последнее место, не зарывался, не обижал людей, был на редкость правильным и уважаемым авторитетом. Не водя ни с кем дружбы, но поддерживая со всеми хорошие отношения, он «жил» сам и давал «жить» другим, никогда и никого за это не попрекая. Возможно, именно этим и объяснялось его исключительное при таких делах долгожительство и благополучие. И кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба этого беззлобного и не бедного «большого человека», не повстречай он на жизненном пути Анну. Возможно, доработав положенное, Павел Андреевич уехал бы потом куда-нибудь на «большую землю» и, отдыхая на солидной сытой пенсии, дожил бы до глубокой старости, так и не узнав, что на свете есть нечто дороже и сына, и золота, и собственной жизни...
…Он не был подл и, даже впервые в жизни полюбив, целиком отдаваясь новому, совершенно независящему от него чувству, не причинил никому из домашних и малейшей боли, задавил его в себе сразу после Андрюшкиной женитьбы. Разве нашелся бы сейчас человек, осуждающий его за надежды, за мечты, за естественное желание жить, любить и сделать счастливой любимую женщину?.. А мысли, точнее полное их отсутствие о сыне и внуке, в смерти которых он ни на грамм не был виновен, - ну что же, киньте в него камень, кто сам без греха...
* * *
…Анна, едва появившись в поселке, всколыхнула его до основания. Первые дни только и разговоров было о ее невиданной, будто «писанной», красоте и свободном незамужнем положении. Правду сказать, разговоры эти не всегда носили доброжелательный характер. Сразу угадав в ней скрытую для своих некрепких семей угрозу, особо вредная и несимпатичная половина Воропаевского встретила ее в штыки, собираясь бойкотировать. Однако эта несправедливая по отношению к ней подозрительность скоро прошло, едва они убедились, что Анна даже в малой степени не напоминала охотницу за чужими мужьями и любовниками. Она почти не выходила из дома и, прикупив в местной лавке необходимые для дома продукты, вновь скрывалась в недрах большого добротного дома свекра, не нуждаясь ни в чьей дружбе. Теперь ее подозревали в гордыне и зазнайстве. Но и эти разговоры скоро затихли, обнаружив благородную и чувствительную ее душу...
(продолжение следует...)