1. Как-то пришлось мне трудиться на восстановлении одного православного храма. Работа была не столь уж лёгкой, так что приходилось время от времени делать перерывы на краткий отдых. Подустав и ослабив самосознание, довелось мне сплюнуть. Это было внутри храма, внутри его алтарной части. И тут же я получил замечание от одного из монашествующей братии, что так поступать в доме Бога да ещё в алтаре — негоже. Я быстро осознал неправоту своего легкомысленного либерального поведения: действительно, в чужой дом, даже в дом в таком его руинированном состоянии, заходить со своими привычками не стоило.
2. И этот эпизод моей биографии позволил мне осознать: иные из людей готовы умереть для мира и стать рабами Божиими, подчинив всю свою волю, все желания, все мысли, даже все ощущения кому-то извне, господину над тобой, рабом, с кем ты можешь общаться непосредственно, в молитве, или опосредованно — через игумена монастыря или другого священника, который выступит для тебя медиумом твоей связи с Господом Богом.
3. И если для обычного, нерелигиозного, человека имеются его собственный ум, душа, тело, конечно же помещённые в обстоятельства внешние, которые так или иначе влияют на ум, душу, тело, то человек религиозный всю жизнь без выходных пребывает между сонмом ангелов и сонмищем бесов.
Так, ваше желание поесть, ну разыгрался аппетит, если оно сравнительно чувственно удовлетворяется, то есть вы едите и нахваливаете то или иное блюдо, в практике православного «вкушения даров земных» называется гортанобесием. То есть существует особый субъект, особый бес, который подвигает вас есть с аппетитом, что, разумеется, слишком чувственно, недуховно и должно быть православно осуждаемо.
4. И таких бесов несть числа. Они имеются для всякой мысли, понеже она неправославна. Для всякого чувства, понеже оно не пропитано Богом, как сиропом. Для всякого телесного движения, понеже оно не есть движение к Господу. Именно поэтому на всякий свой шаг надо получать благословение батюшки, чтобы был призван к наблюдению за этим шагом ангел, иначе душа твоя пропащая, иначе душу не спасёшь. А в монастыре люди и собрались спасать свои бессмертные души.
Я интересовался, что ж их спасать, поколику души бессмертные. А потолику, отвечали мне, что спасённая душа попадёт в Рай и воссядет одесную Бога. Или по Эдему будет шастать и дышать горным, ну из верхних слоёв атмосферы, воздухом. А пропащая душа попадёт в Ад и будет там мыкаться и страдать вечно.
И даже рассказывали о поучительных видениях неких святых людей, стариц и старцев, которые содрогались над вроде бы невинными младенцами, которые умерли до крещения и потому попали в Ад, а там они «Все в смоле!» Мне оставалось на это категорическое внушение моему сомнению только осенять себя крестным знамением и восклицать «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя-а-а-а-у!»
5. А когда я спрашивал об успехах спасения их душ, ответы были уклончивые и неопределённые. Действительно, вы в монастыре, допустим, десять лет. Десять лет — долгий процесс спасения вашей души. С успехами можно ознакомиться? Что спасено? Что ещё предстоит спасти?
В реальности же, неприкаянность и пустота неопределённости прежней жизни многих из этих людей как раз и привела их в монастырь, в котором распорядок жёсткий, похлеще армейского. Более того, в армии ты подчиняешься или тебя подчинят. В монастыре ты должен подчиняться с искренней радостью, осознавать свое подчинение воле игумена как свой искренний выбор. А там авось и душа будет спасена… Авось...
6. Таким образом, спасать бессмертную душу надо потому, что это сохраняет для неё высокое качество жизни, как развитая медицина поддерживает достаточное качество жизни тела до глубокой старости. Действительно, лучше возносить Богу молитвы и не гореть потом в Аду. И лучше глотать по нескольку таблеток в сутки, жить долго и не спешить отдавать Богу душу, но эффективно заниматься тем, что тебе интересно в этой земной жизни.
7. Для религиозных людей их связь с Богом, как бы она ни мыслилась и как бы ни осуществлялась на практике, является определяющей в их жизни и даже в их смерти. В религиозном социуме так для всех. В обществе светском религии нужна на этом её посту служения хотя бы смена караула и высшего начальства.
И поэтому как христианство стало платонизмом для народа, так искусство стало религией для атеистов.
8. Текст.
«В. И. Ленин в беседе с А. В. Луначарским в феврале 1922 года «ещё раз подчеркнул необходимость установления определённой пропорции между увлекательными кинокартинами и научными». Владимир Ильич, пишет в своих воспоминаниях А. В. Луначарский, сказал мне, что производство новых фильмов, проникнутых коммунистическими идеями, отражающих советскую действительность, надо начинать с хроники, что, по его мнению, время производства таких фильмов, может быть, ещё не пришло. «Если вы будете иметь хорошую хронику, серьёзные и просветительные картины, то неважно, что для привлечения публики пойдёт при этом какая-нибудь бесполезная лента, более или менее обычного типа. Конечно, цензура всё-таки нужна. Ленты контрреволюционные и безнравственные не должны иметь место». К этому Владимир Ильич прибавил: «По мере того как вы встанете на ноги благодаря правильному хозяйству, а может быть, и получите при общем улучшении положения страны известную ссуду на это дело, вы должны будете развернуть производство шире, а в особенности продвинуть здоровое кино в массы в городе, а ещё более того — в деревне... Вы должны твёрдо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино» («Советское Кино» № 1 — 2, 1933, стр. 10)».
Редакционное примечание к кн.: Ленин, В. И. Директивы по киноделу. — Ленин, В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5. В 55 тт. Т. 44. М.: Издательство политической литературы, 1970. С. 579.
9. Себялюбивые и жадные до государственных денег деятели отечественного кинематографа твёрдо выучили лишь последнюю строчку из приведённого описания беседы В. И. Ульянова (Н. Ленина) с А. В. Луначарским, а между тем если взять тезис о важности искусства кино в контексте всей беседы, то становится ясно, что В. И. Ульянов (Н. Ленин) имел в виду важность документального и научно-просветительного кино, что уже в другом, историческом, контексте тогдашней безграмотной России имело, действительно, огромную важность именно просветительную, образовательную и воспитательную. И такая постановка вопроса о кинематографе, и такой ответ на этот вопрос уже не вызывают возражений в сравнении со смешным афоризмом на все времена. Тут важно, что всё внимание государства сосредоточено на документальном и научно-популярном кинематографе, а вовсе не на кинематографе художественном, который в те времена был достоин ироничных усмешек и возгласов: «На какую дрянь люди время и энергию тратят!»
И если трясущиеся щеками и руками в ожидании денег кинематографисты поняли фразу В. И. Ульянова (Н. Ленина) на свой салтык, то мы должны повторить, что не кинематограф в особенности, но искусство вообще является религией для широких масс не религиозного, но уже грамотного народа.
Все парадигмы бытия общества, все идеологемы, все лозунги и даже все общественно значимые личности создаются в таком обществе вовсе не смыслами перечисленных феноменов, не ими как таковыми, а теми значениями, которые для них создаёт искусство, для новейшего же времени — вообще информационные технологии.
10. Самого В. И. Ульянова (Н. Ленина) читали, может быть, сотни людей. Поняли адекватно — единицы. А фразу из поэмы В. В. Маяковского «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин — будет жить!» знают все. И его же «Двое в комнате. Я и Ленин — фотографией на белой стене» тоже все знают. И потому отношение широких народных масс к В. И. Ульянову (Н. Ленину) формируется по чему-то наиболее знакомому и знаемому ширнармассами, то есть по продуктам искусства: поэзии, живописного портрета, кинематографа, театра драматического и оперного, музыки и в последней особенно — пения.
11. Но тогда и отношение мастерового человека, печника, к В. И. Ульянову (Н. Ленину) как господину, почти Богу в наших непростых земных условиях, а к себе самому — как к рабу этого господина, воспитывается в массах людей не самим В. И. Ульяновым (Н. Лениным), сколько бы он этого хотел или не хотел, а поэтом А. Т. Твардовским в его печально известном стихотворении 1938 года «Ленин и печник».
Но печник — душа живая, —
Знай меня, не лыком шит! —
Припугнуть ещё желая:
— Как фамилия? — кричит.
Тот вздохнул, пожал плечами,
Лысый, ростом невелик.
— Ленин, — просто отвечает.
— Ленин! — Тут и сел старик.
А вот последствия неподобающего, без религиозной бдительности и почтительности, отношения к Богу.
День за днём проходит лето,
Осень с хлебом на порог,
И никак про случай этот
Позабыть печник не мог.
А по свежей по пороше
Вдруг к избушке печника
На коне в возке хорошем —
Два военных седока.
Заметалась беспокойно
У окошка вся семья.
Входят гости:
— Вы такой-то?
Свесил руки:
— Вот он я…
— Собирайтесь! —
Взял он шубу,
Не найдёт, где рукава.
А жена ему:
— За грубость,
За свои идёшь слова…
Сразу в слёзы непременно,
К мужней шубе — головой.
— Попрошу, — сказал военный, —
Ваш инструмент взять с собой.
1938 год. «За свои слова пойти» можно влёгкую… И походя не найдёшь, где рукава...
Авторитет власти должен быть непререкаем. На поэтических примерах народ должен был себе накрепко усвоить и ни на минуту не сомневаться, кто тут у нас «самый человечный человек». Сказать ли, что такой образ В. И. Ульянову (Н. Ленину) создала его революционно-организационная деятельность и его сочинения, изданные четвёртым изданием в сорока пяти, а пятым — в пятидесяти пяти томах?.. Так нет, нет и нет. В массовом сознании такие образы не создаются по итогам изучения отдельными людьми биографий и сочинений общественных и государственных деятелей. Массы вообще ничего не создают. Массы массово принимают готовое. Эти образы создаются интеллектуальной прислугой, набираемой и обласкиваемой из среды искусства, часто и из богемной швали...
12. Таким лакеем от искусства был и О. Э. Мандельштам в «Оде Сталину».
Когда б я уголь взял для высшей похвалы —
Для радости рисунка непреложной, —
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголёк, —
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Всё моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряжённом свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему, — вдруг узнаёшь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его — не Сталин, — Джугашвили!
Сколько любви, сколько трепетного почтения и, пожалуй, сколько поэтической дерзости в этом почти безумном желании назвать Сталина — Джугашвили!..
13. Если потом гориллы из госбезопасности арестовывают, пытают и пускают в расход кого-нибудь из интеллектуальных рабов, как того же О. Э. Мандельштама, то уж такова судьба всякого раба, быть умственно, душевно и телесно в подчинении господину.
(1) Рабом распоряжаются по своему усмотрению. (2) Рабом жертвуют, если в том настанет нужда. (3) Раба пытают и убивают скуки ради, чтобы развеяться и отвлечься на полчаса…
14. Спросим повторно: а кто создал такие образы В. И. Ульянова (Н. Ленина) и И. В. Сталина (И. В. Джугашвили) в сознании народа? Храни вас Бог подумать, что они сами постарались, без имиджмейкеров. Нет, это всё твардовские и мандельштамы руки свои приложили.
Короля играет свита. Публичную фигуру создают люди искусства и средств массовой информации. Все эти газмановы и киркоровы, пугачёвы и галкины, расторгуевы и долины… Им первым кнут... Им первым вырывание ноздрей... Им первым клеймение лба...
2023.01.18.