Горластый, будто в переливчатом шарфе, голубь смотрит на меня, косит круглым глазом. Сидит такой весь из себя. Наблюдает и слушает, как шелестит пакетик. Ждёт, что откушу полупорожний тестяной хвостик пирожка, похожего не лодку, и брошу ему. Бдит, иронично глядючи с карниза исторического дома. «Кто кого ещё пересидит, торопиться некуда».
Делюсь, конечно. Уж очень голубь отчего-то похож на Миронова в роли Бендера. Давно я впервые посмотрела этот фильм; доллар ещё и тридцати не стоил.
В пакетике между тем еще один пирожок с картошкой, купленный в пекарне при одном из здешних храмов; с пылу с жару. На зимнем нуле пирожковый - самый домашний в мире аромат - приманил меня, уже идущую себе с кофейным стаканчиком ("а есть соленая карамель", неожиданно для себя самой спросила я у девушки в лавочке; хотелось макадамией, а язык сам спросил про карамель). Подбородок нежится в мягчайшем клетчатом зелёном шарфике; ручки - в перчатках. Так уютно и хорошо ходить вот эдак-то по старой Москве…
…За прилавком женщина в платке. Она деловито, скоречко управляется со своим сдобно-пахучим хозяйством. Идете вы мимо, а тут так и поволокло, поволокло вас запахом, душа смущается хлебобулочным, а глаза уже бегают по прилавку: а с чем? Удивление дешевизной - кусаешь пирожок за бок - вкусно! - и бах, машинка времени сработала, откуда она здесь? Вон из того слухового окошка сбоку старинного особнячка, покрывшегося трещинками, как старик морщинами.
И вдруг возвращаешься в детство.
Восемьдесят девятый год. Зима. Тепло на кухне. Окошко на четвёртом этаже приоткрыто (во двор выходит, в детские крики, в скрип качелей, к которым тебе заказано подходить ближе чем на два метра, тополя уже на уровне четвёртого этажа). Солнце запуталось в сетке форточки.
Клеенка кухонного стола густо и основательно посыпана мукой. На этом мучном поле сидят в своих окопах тестяные комочки будущих пирожков: доходят, раздуваясь от важности, до кондиции. В алюминиевой, видавшей виды кастрюле - еле тёплая толченая картошка с жареным коряво-золотым луком; в другой, эмалированной - рыжая-бесстыжая тушеная капуста с рубленым яйцом. На марле в тарелочке - горка заранее выгнанной из стеклянной банки вишни без косточек (сок соединяли потом с газировкой из баллона, и эту пахнущую кисловатым газом бордовую пену, мучительно-сладко слизываемую с края стакана, помнить потом тебе всю-всю длинную жизнь).
Бабуля стоит за столом, учит, как делать правильного размера ямки в пухлом тестяном шарике, как удачно утопить начинку и как потом аккуратно залепливать пальцами кромки пирожка. (Вот память: деталей похорон бабулиных не помню в упор, а руки ее в муке, недопирожки эти, ее голос и вообще тот день - помню).
Потом пирожки сажались в заточение в духовку и к положенному сроку превращавшись в одинаковые, идеальные пирожки - румяные (как по градиенту: от макушки до донца), пышные, с глянцевой яичной спинкой. Сдохни или умри. Вкусные невозможно. Похожие на эти, храмовые. Сейчас 2023-й. И тоже зима.
Сижу в микроскопическом скверике на перекрёстке. Жую пирожок, запивая отличным латте. Болтаю от вкусового и телесного удовольствия ногой.
В одной из церковок XV века низенькие своды, расчищенные местами фрески на стенах и потолке; к ним бы к самим прокладываться. В тесном уголке полумрак, и там умывается кошка, умильно проводя лапкой по уху.
Женщина остановила спросить дорогу - подбирала слова. «Туда - к Китай-городу, а туда - на Курскую…», - начала я. Она обрадованно коснулась моего рукава: «Вот-вот, мне как раз на Курскую и нужно, спасибо!». Я улыбнулась: иногда ответы приходят, даже когда ещё не задал свой вопрос.
В знакомом барчике, куда зашла бросить взор - проверить, стоит ли, узнавающе позвали: «Вейз мир, тебя чего так давно не было?! йоркинос и иерусалимский эликсир?» Денег не взяли; искренне и по-человечески рады были увидеть. Тепло и приятно: все ж Москва ещё поскрипит. Свои люди, чай.
Догуляла до Красной, затем до Замоскворечья. Постояла, подышала на мосту; льдинки шуршали, шептались после «Рэдиссона». Парочка целовалась, закрыв глаза. Даже целуясь, улыбались. Любовь под зимним капюшоном.
Вот такое вот спасибо, Боже, тебе за то, что у меня есть уши и глаза. (И немножко за макбук, правда, это Эппл, но это неточно).