"Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать". Вольтер.
Пролог
Я, наверное, мог бы сейчас о многом рассказать. Но даже если я пока еще что-то забываю (анализ событий все-таки наиболее ценен, когда они уже почти забываются, а после вдруг вспыхивают яркими красками, отбросив от себя всякую эмоциональную шелуху), значит попросту еще не пришло время. Но ведь что-то помню. И наверное на этом "чем-то" уже и можно делать какие-то выводы. Пусть они будут пока преждевременными, даже, быть может, только набросками. Но подобного рода "наброски" - на мой взгляд - тоже ценны. И даже весьма.
Глава 1
Я не ведал, в чем была моя ошибка. Я не понимал, на каком этапе совершил то нечто, что краеугольным камнем легло в основание всего моего бытия. Но я знал, что все подобное способен исправить. И фактически уже в силах изменить судьбу. Ведь я и так с ней все время воевал. А если я за что-то взялся, рано или поздно должен выйти победителем. Да, вот еще. Судьба - это женщина. Быть может оттого я частично - одновременно и люблю женщин, и не считаю их за что-то серьезное. Помните старую русскую поговорку? Где сатана не сможет, туда бабу пошлет.
Глава 2
Я понимал, что бессознательное психики все равно довлеет надо мной. И независимо от моего сознания (и подсознания), оно так и будет решать вопросы бытия (и небытия). А если я и смогу что ли поделать, то это будут столь фрагментарные "мелочишки", что вроде как и к делу не относятся. Но вот на самом деле к анализу собственного бытия относятся даже порой самые мельчайшие детали. Ибо попросту именно такова жизнь.
Глава 3
Сама по себе словно напрашивалась какая-то истина. Но точно сказать о чем (и вообще, что это было) я не мог. А потому, все, что мне оставалось, фиксировать всю эту психологическую (сродни сновидческой по своей нелепости) бесконечность. И наверное даже ни на что не претендовать. Пожалуй так.
...............................................
Как я понимал, во всем моем деле (жизни) была всегда какая-то особого рода предначертанность, запрограммированность. Я делал все одинаково и никак не мог изменить общую канву собственной судьбы. Как после этого в эту самую судьбу не поверишь. Вы можете делать порой даже невероятные усилия, но, во первых, длительно подобное делать не сможете. А во вторых, совсем скоро поймете, что
бьетесь как рыба об лед. Силы внешних обстоятельств словно всегда оказываются выше, лучше, сильнее. А все, что остаётся вам... Впрочем нет. Вы ведь нисколько (пока еще) не желаете останавливаться, и все пытаетесь и пытаетесь, все стремитесь и стремитесь вырваться из этих оков предначертанности свыше. Но вот всякий раз вдруг убеждаетесь, что это у вас не получается. И не от того, что вы делаете что-то не так, а просто не дано свыше. У всех своя
колея, и двигаемся мы по ней, быстро или медленно, но вот не свернуть. Разве что, конечно, бросить все да перейти в другое место (на другой путь). Ну а если ваша колея имеет некое сверхъестественное (то, что люди не способны объяснить наукой - называют магией) свойство перемещаться вслед за вами? Ведь как ни крути, но недаром бытует пословица в народе "от судьбы не уйдешь".
А пословицы - это то единственное, что передается из поколения в поколение, потому что люди всякий раз убеждаются в правоте сказанного (вырисовывая истину в пословицы да поговорки - для лучшего запоминания и устной передаче потомкам, ведь большинство поговорок да пословиц создано в царское время, когда большинство крестьян, постигавших мудрость собственным жизненным опытом, было неграмотно). И уже тогда выходит, что у
тебя и правда нет иного пути, как следовать изначально "намеченному (не тобой... не тобой...) курсу. А все что можешь ты - лишь слегка что-то улучшить. Хотя и, к сожалению, видимо все равно лишь в рамках уже изначально задуманного (не тобой, не тобой, к сожалению). Но вот даже если и имеется у тебя действительно какое-то сожаление, то оно ведь фактически ни о чем. Так, сотрясание
воздуха да и только. Да и, к слову, если долго переживать о чем-то, можно сойти с ума. Этак несильно быть может, но можно. Так что не стоит.
Глава 4
Вся наша жизнь есть непременный опыт памяти. То, как это было когда-то - фактически сформировало все то, что с вами происходит сейчас. Ведь это происходит именно с вами - потому что ваша психика работает таким образом, что дает случаться тем или иным обстоятельствам. А с другими подобного не бывает. Не задумывались почему?
...............................................
Я совершал своего рода подвиг. Кому-то от рождения достается болезнь тела, а кому-то души. Мне последнее. И всю жизнь я преодолевал собственную психологическую ущербность. И даже, этак "по-еврейски" (корни, однако; прадед по отцу был польский еврей), обращал "минус в плюс". Ну, или вернее, всю свою жизнь стремился обратить. .
..................................................
Необходимо всегда пользоваться моментом. Мне жизнь давала столько благ, что порой я совсем забывал, что случается и нечто иное. Видимо так особенно ярко проявлялось, пока были живы родители (внезапная смерть в результате двойного убийства оборвала их жизнь в ночь с третьего на четвертое мая две тысячи третьего года; они были убиты в своей квартире, почти под утро, каждому нанесено не менее двадцати пяти - тридцати ножевых ранений; после этого мой мир пошел совсем по иному сценарию; по крайней мере не так, как у большинства из вас).
....................................................
* * *
1 Я не верил, что тебя больше нет, Я боялся себе в том признаться. Я сложил из ромашек букет, И заставил себя улыбаться.
2 Видел я - как смутится она, А потом потихоньку заплачет. Ну а я - скажу не тая Что люблю,- и тут же заскачет В пляске нерв в изможденной душе, Разрывая сознание в клочья. Слишком поздно признался тебе, И вонзаются в сердце сучья Недосказанных слов и обид. И рыдает память; и раной Кровоточит мой мозг, и спит Вечным сном моя милая мама. Эти стихи я посвятил своей маме.
................................................................
Неумолимо бьет нас всех судьба, Выдергивая лучших в одночасье. Устало изможденная слеза Сползла морщинкой и похоронила счастье... Это родителям, и наверное будет на моей могиле.
.....................................................................
* * *
1 В тумане утреннем тесня ночную мглу, На горизонте адовым багрянцем отливая, Лениво выползало солнце, и судьбу Да что судьбу,- две жизни обрывая.
2 В былом столетье встретившись - они не расставались, Гранит крошился в пыль - а их любовь цвела. И жизнь давая сыновьям - она ему призналась: Я в этой жизни - лишь тебя ждала. И он от этих слов пьянея как мальчишка, Готов был на руках любимую носить; ...Все в прошлом. Осталась не дочитанною книжка На столе. И память. И мысли горькие: как жить? Как дальше жить, их нет, на рану Похожа стала моя жизнь; И ночью просыпаясь, зову я папу, маму И тишина в ответ... держись. Держись, хочу воскликнуть сам себе я, Но понимаю вдруг: к чему? зачем? С тех пор живу я ни во что не веря, Не ожидая больше перемен. Это почти сразу после их смерти...
...................................................................
* * *
Ко всем любовью упоенный, Безгрешной нежностью томим Покоится - одухотворенный Уже бескрылый серафим. Это видимо разочарование в несбывшихся надеждах собственной мечты.
............................................
* * * Спасибо добрый друг, за то, что посетил Последний наш приют уединенный. И не вини себя,- живи так, как и жил Да будь любовью к жизни упоенный. А что до нас, - одно хотели попросить - Уж ты не откажи нам в просьбе этой, При жизни было что не так - простить, А мы уж всех простили на том свете. Ты оглянись вокруг - какая красота! Не правда ли - еще бы жить да жить! Но такова уж доля и судьба, Что нам пришлось так рано уходить. Но ты живи, наш добрый друг, живи За нас, за всех, за тех - кто с нами рядом. Лишь иногда под шум листвы к нам приходи, А плакать, - нет, мой друг, не надо...
Памяти родителей
* * *
Удар судьбы - пощечина богам, Нарушены все связи во вселенной. Отняли то, что сам бы не отдал Не при каких делах, раскладах, переменах. И жизнь хлеща по изможденным нервам, Я торопил судьбу, крича: скорей! Хотел успеть всегда быть только первым, И ободрял себя - смелей! Не оставлял я права на ошибку, Сомненья гнал и с храбростью дружил. Да, каюсь, забывал вечернюю молитву, Но уж такого, право, я не заслужил...
..................................
Неприглядное серое утро, И дорога струится вдаль. Шел я по ней понуро, Размышляя о прошлом, как встарь Было время, еще мальчишкой Бегал я на соседский луг. И по детски хватал я лишку, Обрывая цветы все вокруг. Я домой возвращался с охапкой, Мать журила с улыбкой меня. А мне было, друзья, так сладко От того, что любила меня. А потом, повзрослев, поздней ночью Приходил я, бывало, домой; И ступал осторожной поступью, Мать же тихо молилась - живой. ...Все прошло в этой жизни унылой, Да и дома того уже нет. И все чаще приходя к могиле, Я ищу у судьбы ответ. А это одно из самых любимых маминых стихотворений из моего раннего творчества (написал я его в семнадцать, после сжег, она его восстановила по несожжённым страницам - сжигал я несколько тетрадей стихов), дописал уже после ее смерти.
.........................................................
* * * Не век утраченных иллюзий, Не суматошность бытия, Услада горестных коллизий Прошла навек мимо меня. Мне не догнать ее, напрасно Печально вслед лишь ей смотрю. Как будто кажется забавно Что до сих пор еще живу... Где-то через год после смерти родителей...
...................................
Памяти родителей
* * * Они ушли, безропотно и скорбно, Рыдаю вслед - не изменить судьбу. Кто на кресте, кто за Христом, и больно Остаться жить, зачем? ответа не найду. Они ушли, а с ними и эпоха, Не нужно больше ничего, один На парапете вечности стою я Быть может сон, и мы тогда все спим. Они ушли, осталась пустота, А вместо сердца - огненная рана. Оковы времени задвинули врата. Быть может за грехи мои расплата? И я уйду, уйду я вслед за ними, Туда, где нет ничего, и где наверное есть все. Изменится ли что, ведь все равно навеки, Останется тревога, боль, разочарованье... нет, больше ничего... Это примерно через год после смерти и в день рождения моего родного младшего брата, очень сильно переживавшего за гибель родителей (брат намного честнее, светлее, ранимее и чище чем я).
...........................................
* * *
1
Осталось память нам похоронить, А с нею тех, не удалось кому дожить, А все же может это были мы, Иль ошибаюсь я, и это сны. Я, право, не решив, - решаю, А впрочем: мне ль не знать,- и знаю Что я могу, о чем молчу, А может правда - просто сплю.
2
Но если вознесется луч надежды О чем мы, впрочем, говорим? В чертополохе слов невежды Запутаешься в истине, не веря, что творим
3
Он так и не пожил, вернее, не дожил он До наших дней, передо мною пустота. И по росе, и по траве примятой мною, им? В безмолвии брожу один лишь я.
P.S. Внезапно, поздно и случайно, Вдруг понимая: это все и про меня... А это также через год после смерти, в день рождения отца, родившегося двадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого года; мама родилась в том же году, шестнадцатого января).
Глава 5
Я всегда словно боялся быть слишком "хорошим", чтобы после не мучиться, что я именно такой. Ведь согласитесь, "плохим" быть все-таки
намного легче. По крайне мере не мучает "чувство вины". А это ведь и правда очень мучительное чувство. И все дело в том, что развитие состояний тревожности и беспокойства - базируются на появлении так называемого "чувства вины". Именно чувство вины является причиной возникновения беспокойства, а также еще ряда состояний психики: страхи,
психозы, навязчивые состояния, которые вполне можно охарактеризовать как нарушения психического здоровья, то есть отклонений от принятых норм, норм поведения - ориентированных, опять же, на своего рода стереотипность восприятия индивида в социуме. По отношению к социуму.
Норм поведения (закладываемых правил, установления ценностей, условий возможности существования в рамках цивилизации) принятых в среде обитания человека. Начало зарождения чувства вины Фрейд видел
в Эдиповом комплексе. Когда нескольколетний ребенок испытывает либидозные инстинкты по отношению к матери - в подсознании зарождается чувство вины из-за сего факта. Таким образом самым важным событием истории детской сексуальной жизни является половое влечение
к матери и связанная с ним ненависть к отцу, так называемый Эдипов комплекс. Первым объектом эротических влечений человека является его мать. Отношения ребенка к матери с самого начала резко сексуальны. Ребенок тянется в постель к матери, прижимается к ее телу, и смутная память его организма влечет его к возвращению назад в тело матери. Таким образом ребенка органически влечет к инцесту (кровосмесительству). Рождение инцестуозных желаний, чувств и представлений при этом совершенно неизбежно. Союзником в этих
влечениях маленького Эдипа становится его отец, который навлекает на себя ненависть сына. Ведь отец вмешивается в отношение ребенка к матери, не позволяет брать его в постель, заставляет быть самостоятельным, обходиться без материнской помощь и прочее. Отсюда
у ребенка является инфантильное желание смерти отца, которая позволила бы ему нераздельно владеть матерью. Так как в душе ребенка в ту эпоху его развития еще нераздельно господствует принцип наслаждения, то нет никакого предела для развития как и инцестуозных, так и враждебных стремлений, желаний и связанных с ними разнообразных чувств и образов. Когда принцип реальности получает силу и голос отца с его запретами
начинает мало-помалу перерабатываться в голос собственной совести, начинается тяжелая, упорная борьба с инцестуозными влечениями и они вытесняются в бессознательное. Весь Эдипов комплекс подвергается полной амнезии (забвению). На месте вытесненных влечений рождаются страх и стыд; их вызывает в душе сама мысль о возможности полового влечения к матери. Цензура прекрасно выполнила свое дело: сознание человека со всею искренностью протестует против самого намека на
возможность Эдипова комплекса. Также, прослеживая развитие в психике индивида чувства вины, Фрейд предлагает нам вернуться еще более назад, к первобытнообщинному строю, доказывая, что чувство вины было вызвано убийством вождя племени (убийство отца старшими сыновьями). После подобного рода убийства - наступало поедание праотца. Клан умерщвляет жестоким образом свой тотем по торжественному поводу и
съедает; при этом члены клана по внешнему виду имеют сходство с тотемом, подражают его звукам и движениям, как будто хотят подчеркнуть свое тождество с ним. При этом акте сознают, что совершают запрещенное каждому в отдельности действие, которое может быть оправданно только участием всех; никто не может также отказаться от участия в умерщвлении
и в трапезе. По совершении оплакивают. Но вслед за скорбью наступает праздник. В один прекрасный день братья убили и съели отца и положили таким образом конец отцовской орде. Они осмелились и вместе совершили то, что было невозможно каждому в отдельности. Жестокий
праотец был образцом, которому завидовал и которого боялся каждый из братьев. В акте поедания они осуществляют отождествление с ним, каждый из них усвоил себе часть его силы. Тотемическая трапеза - первое празднество человечества, была повторением и вспоминанием этого преступного деяния, от которого взяли свое начало социальные организации, нравственные ограничения и религия. Для того чтобы - не считаясь с разными предположениями - признать вероятными эти выводы, достаточно допустить, что объединившиеся братья находились во власти
тех же противоречивых чувств к отцу, которые мы можем доказать у каждого из детей, а также у невротиков, как содержание амбивалентности отцовского комплекса. Они ненавидели отца, который являлся таким большим препятствием на пути удовлетворения их стремлений к власти и их сексуальных влечений, но в то же время они любили его и восхищались им. Устранив отца, утолив свою ненависть и осуществив желание
отождествиться с ним, они должны были попасть во власть усилившихся нежных душевных движений. Это приняло форму раскаяния, возникло сознание вины, совпадающее здесь с испытанным всеми раскаянием. Отдаляясь от причины зарождения чувства вины в психике индивида, замечу, что специфика существования чувства вины
накладывает свой неизгладимый отпечаток на психику человека, не только являясь причиной возникновения симптоматики различных заболеваний, из которых тревожность и беспокойство лишь как следствие (одно из многих) существования факта подобного рода, но и чувство вины, присутствуя в бессознательном, является причиной формирования многих (если не большинства, если не всех) поведенческих мотивов данного человека. Ну и конечно же, чувство вины одна из причин формирования
неврозов и является одним из неотъемлемых факторов, сопровождающих невротиков на фоне их беспокойной жизни. Сама по себе теория неврозов была бы неполной, если бы мы не коснулись изначального положения развития неврозов. И уже в данном случае мы должны подойти к теме так называемых травматических неврозов. Симптомы травматических неврозов следующие: а) блокирование или снижение функций "Эго"; б)
приступы неконтролируемых эмоций, особенно тревоги и гнева; в) бессонница или тяжелые нарушения сна с типичными сновидениями, в которых снова и снова переживается травма, полное или частичное проигрывание травмирующей ситуации в дневное время в форме
фантазий, мыслей, чувств; г) осложнения в виде психоневротических симптомов. Попробуем несколько остановиться и разобрать каждое несколько подробнее. Блокирование и снижение функций эго (Я). В данном случае характерно обращение психики индивида (в качестве возможного соотнесения к одному из способов защит) к детским периодам развития. Вследствие, своего рода, регрессии. Среди ярко выраженных форм блокирования следует обратить внимание на снижение
сексуального интереса. Сексуальные интересы у травматических невротиков уменьшаются и мужчины очень часто страдают временной импотенцией. Одной из форм нервного расстройства являются так называемые эмоциональные приступы. В данном случае индивид зачастую характеризуется вспышками немотивированной злобы и агрессии. Для
него также характерно общее состояние возбуждения, когда нахождение в каком-либо фиксированном состоянии (требующем покоя и умиротворенности) вполне прагматично. Например, находясь в подобном состоянии, невротикам практически невозможно сосредоточиться на
выполнении какой-либо монотонной работы, требующей сосредоточенности. Скажем, чтения или письма. Приступы тревоги представляют собой повторение раннее травматических состояний. Состояние переполнения перенаправленным возбуждением субъективно переживается очень болезненно, и качество этой боли схоже с тревогой. Причина - отчасти в собственно непреодолимом внутреннем напряжении, отчасти в вегетативных аварийных разрядках. Таким образом, тревога и гнев травматических невротиков представляют собой разрядки возбуждения, возникающих в травмирующих ситуациях и не получившего достаточной разрядки. Специфичность их природы часто объясняется
испытанными в процессе травмы эмоциями (или эмоциями, возникшими, но не пережитыми. Бессонница. Как известно, сон основной способ релаксации. И в данном случае вполне закономерно, что травматический невроз бьет, что называется, по самому дорогому, то есть нарушает сон, и как следствие - подобное способствует сохранению возбуждения в центральной нервной системе. В случаях же когда сон все же становится возможен, в сновидениях невротиков травма так или иначе отыгрывается
вновь. Причем повторение травмы возможно и в состоянии бодрствования. Психоневротические осложнения - возможны в случаях, когда "Я" индивида не справляется с находящимися в постоянном желании прорваться атаками бессознательного. В случаях, когда подобное случается, можно говорить, что прежний баланс между вытесненными побуждениями и вытесняющими силами нарушает тяжелая травма. В таком варианте развития событий травма может вызвать страхи или депрессии. В
данном случае уместна аналогия между страхами, возникающими в процессе утраты любви и в результате так называемого "предательства" родителей (Эдипов комплекс). Такие люди переживают травму как предательство судьбы, которая отказала в дальнейшей защите. И тогда уже замечу, что основу психоневрозов составляет невротический
конфликт. Кроме того могу предположить, что в основе невротического конфликта лежит состояние тревоги. Сама тревога - это проявление неконтролируемого напряжения. Невротический конфликт усложняется - когда тревога замещается чувством вины. Чувство вины представляет
собой тревогу с определенным топическим отнесением: "Эго" испытывает тревогу по отношению к "Альтер-Эго". Кстати, достаточно интересно, что чувство вины, по всей видимости, можно отнести к формированию в
оральный период развития (так называемый оральный период развития младенца). Словно в подтверждение этого предположения служит отказ от пищи невротиков во время, например, депрессии. В какой-то мере это уход из невротической реальности, если противопоставить симптом возникновению невроза и проблему, причину его возникновения. И уже тогда, одна из форм освобождения от симптоматики будет заключаться в том, чтобы поставить себя как личность "над проблемой". То есть рассматривать "проблему" с позиции "возвышения над ней". Нивелировать ее сущностное восприятие. Не идеализировать случившееся (психотравму в данном случае), а возвыситься над ней. Быть может - просто взглянуть на данную проблему с другой плоскости восприятия. И уже тогда сама проблема вероятно не покажется таковой. В какой-то мере нечто
подобное используется в гештальт-терапии, когда идет разделение среды на составляющие фигуры (то, что в данный момент более важно для индивида), и фона (то, что отходит на второй план). Также любопытен в данном отношении психосинтез. Например, в соответствии с принципом разотождествления (метод разотождествления и работа над субличностями - два основных метода в психосинтезе Ассаджиоли) мы раскладываем
"мыслеобразы" нашего сознания (любая проблема так или иначе осознается нами, а потому находится в сознании, проецируя, соответственно, мысль о ней) на составляющие, контролируя каждый из них. Иными словами, нам следует наблюдать их холодно и бесстрастно - так, как если бы они были просто внешними природными явлениями.
Необходимо установить между собой и ними психологическую дистанцию и, удерживая эти комплексы и мыслеобразы на расстоянии, спокойно изучать их происхождение, их природу и - их глупость. Следует, пожалуй, отдать должное и так называемой позитивной психотерапии Пазешкиана. Согласно данному виду терапии, проблема рассматривается с каких-либо позитивных позиций. То есть опять в данном случае мы раскладываем существующую диспозицию (конфликт) между сознанием и
бессознательным на ряд составляющих (как бы вычленяя их из проблемы) и рассматриваем каждую по отдельностям, пытаясь отыскать в ней позитивные стороны. И уже тогда, основной целью позитивной психотерапии является желание изменить точку зрения о проблеме. Убрать зачастую достаточно превалирующий негативный аспект восприятия (что, в свою очередь, так или иначе пересекается со спецификой стереотипичности мышления: когда - подсознательно - от случившегося мы ждем больше плохого, чем хорошего). Позитивная психотерапия - это
терапия, центрированная на конфликте. Поэтому лечение начинается с тщательной проработки самого конфликта. Если представить конфликт в виде картины, то пациента можно сравнить с человеком, настолько близко подошедшим к картине, что он отчетливо видит только ее детали, но не в состоянии рассмотреть ее целиком. А поэтому и не понимает ее смысла.
Вот почему на первом этапе лечения психотерапевт должен помочь пациенту как бы отстраниться от создавшейся конфликтной ситуации, рассмотреть ее со стороны. Несомненно, заслуживает внимание еще целый ряд методик, так или иначе приближающих нас к пониманию проблемы, а значит в той или иной мере способствующие отдалению (высвобождению) симптоматики невротической тревоги и беспокойства (беспокойство - как специфическое следствие тревоги и тревожности).
Однако мне хотелось бы пояснить, в чем же заключается так называемый синдром ошибочного присутствия чувства вины? Впрочем так или иначе ответ на данный вопрос был уже дан. А потому в дополнение вполне можно рассматривать ситуацию с неких резюмирующих позиций, в той или иной мере подытоживающих предыдущие размышления по данному вопросу. И уже тогда могу заметить, что чувство вины, ее присутствие в
психике индивида, вполне можно рассматривать как признак невротичности натуры. Если дистанцироваться от сопоставления чувства вины с понятием совести (ибо напрашиваются достаточно явные параллели), то можно заключить, что возникновение чувства вины возможно лишь в случаях изначальной предрасположенности человека к конфликтам. Иными словами, зарождение чувства вины происходит на
какой-либо раннее "сдобренной" почве, где все готово к появления сего факта. А значит следует говорить, что чувство вины не только является следствием общей невротичности личности (или следствием какого-либо невроза), но и предтечей его. Потому что как то, что там, где существует невроз, можно говорить о зарождении чувства вины, точно также там, где
чувства вины - почти наверняка это явилось следствием невроза. Это, если можно так выразиться, взаимодополняемые понятия, так же как и взаимоисключающие, потому как при отсутствии одного - почти наверняка мы будем наблюдать и отсутствие другого. И иного, как говориться, не дано. Рассматривая вопрос тревоги, беспокойства, мне хочется обратить внимание на проявление психикой защит в ответ на подобные раздражители психического аппарата. Защиту "Я" можно разделить на успешную (в результате которой наступила своеобразная блокировка
нежелательных побуждений) и безуспешную (характеризующейся повторением процесса запретных побуждений). Несмотря на то, что граница между двумя вариантами защит, по всей видимости, недостаточно очерчена, хочется обратить внимание, что не всегда возможно провести
параллель между влечением, измененным под влиянием "Я", и влечением, появившемся в результате запрета "Я", и оттого являющейся непризнанным данной инстанцией. В данном случае любопытны для рассмотрения именно подобные варианты защит. Тем не менее, это совсем не значит, что "успешные" защиты полностью игнорируются. Например, сублимация. В данном случае под сублимацией можно иметь в виду и защиты, общий признак которых можно охарактеризовать как защиты,
сублимированная разрядка в которых произошла искусственным путем. Достаточно интересен механизм отрицания. Как известно, отрицание - одна из форм защит психики, при которой какие-либо ярко выраженные факты прошлого или настоящего оказываются в вытесненном в бессознательное вследствие отказа психики индивида от их восприятия. В ряде случаев возможно появление замещающего объекта. При этом конечно же искажается смысловая характеристика какого-либо
определенного факта прошлого опыта, но можно говорить о той или иной роли сохранения объекта в памяти. Иногда борьба между отрицанием и памятью доступна непосредственному наблюдению. Досадное событие то признается, то отрицается. Если в этой ситуации восприятию или памяти предлагается замещающий объект, хотя и относящийся к неприемлемому объекту, но безвредный, заместитель принимается и борьба завершается в
пользу вытеснения. "Эго" изыскивает в своем хранилище образы, которые можно предложить сознанию в качестве заместителя. Проекция. Возможность появления проекции связано с тем, что индивид (его психика) значительно легче принимает информацию об опасности (как и
саму опасность) снаружи, извне, нежели чем изнутри. В какой-то мере это может быть связано с тем, что целый ряд защит становятся эффективными против внешних раздражителей. Проекция осуществляется образом, когда некогда отринутые ("Эго", "Я") эмоции и волнения оказываются вновь
востребованными. Точнее - проявляется возможность для принятия их. При этом оскорбительные побуждения приписываются другому лицу вместо собственного "Эго". Таким образом, для защитного механизма
проекции справедливо то же самое, что для тревоги и чувства вины: архаические реакции, которые в раннем периоде развития непроизвольны, позднее приручаются и используются в защитных целях. Обращаю внимание, что подобный вариант защиты возможен лишь в случаях, когда наблюдается нарушение у "Я" чувства реальности (вследствие нарциссической регрессии). Интроекция. В какой-то мере можно заключить, что интроекция - прототип раннего могущества,
оказываемого ребенком на взрослого (например напрашивается некая аналогия с анальной фазой развития младенца, когда он показным вниманием к своим фекалиям управляет взрослыми. Если захочет
внимания и любви - покакает. Если нет - не станет). Отсюда можно заключить, что интроекция может считаться наиболее архаичной нацеленностью на объект. А идентификация посредством интроекции - наиболее примитивным типом отношения к объекту.
Вытеснение.
Вытеснение выражается в ненамеренном (бессознательном) забывании ситуаций, которые или позиционируются как запретные варианты удовлетворения либидо, или выражаются в намеках на них. В данном случае наблюдается блокировка осознания факта наличия желаний.
Однако нисколько не означает, что вытеснение из сознания - это окончательное избавление. В определенные моменты можно говорить о внезапном поступлении раннее вытесненной информации из бессознательного в сознание и тем самым превращение раннее вытесненного желания - в симптоматику психопатического или психопатологического заболевания. Также напомню о проведении
Фрейдом аналогии между вытесненным бессознательным и проявлением того в сновидениях. В течении ночи вереница мыслей, вызванных к жизни дневной духовной деятельностью человека, находит связь с какими-либо бессознательными желаниями, которые имеются у сновидца с раннего детства, но которые обычно вытеснены и исключены из его сознательного
существа. Эти мысли могут стать снова деятельными и всплыть в сознание в образе сновидения, о скрытом смысле которого он как правило ничего не знает и следовательно не догадывается о содержании того, что находится в вытесненном бессознательном. Прототипом для Фрейдовского понимания действия сформировавшихся механизмов защиты было описание им сопротивление вытеснения. Сопротивление вытеснения
возникает тогда, когда пациент защищается от импульсов, воспоминаний и чувств, которые, если проникнут в сознание, приведут к болезненному состоянию или к угрозе возникновения такого состояния. Как обращала внимание младшая дочь Фрейда, Анна Фрейд (также ставшая профессором
как и папа), у ребенка, который овладевает своими детскими конфликтами в истерической или навязчивой форме, патологии выражены сильнее. Такой ребенок лишен контроля над частью своей аффективной жизни из-за произошедшего вытеснения. Его "Я" претерпело реактивное изменение.
Теперь, для того чтобы в дальнейшем обеспечить безопасность вытеснения, большая часть активности таких детей расходуется на поддержание антикатексисов. Именно на них впоследствии и возлагается обеспечение безопасности. Эта трата энергии не проходит бесследно. Она
проявляется в сокращении других видов активности и торможения. Однако, разрешив конфликты с помощью вытеснения, "Я" ребенка все же находится в покое. Хотя патологические последствия этого процесса неизбежны. Страдание "Оно" вторичны и являются следствием невроза, который формирует вытеснение. Результатом этого является то, что "Я" овладевает своей тревожностью, избавляется от чувства вины и удовлетворяет свою потребность в наказании, по крайней мере в пределах истерии обращения или невроза навязчивости. Разница в использовании способов защиты "Я" заключается в следующем: если "Я" прибегает к
вытеснению, то формирование симптомов избавляет его от необходимости овладевать своими конфликтами; если же "Я" прибегает к другим способам, эта проблема остается. Поскольку вытесненное продолжает существовать на бессознательном уровне и формирует
дериваты, вытеснение никогда не происходит раз и навсегда, на его поддержание требуется непрерывный расход энергии, вытесненное постоянно стремится к разрядке. Затрату энергии можно наблюдать в клинических феноменах: например, в общем истощении невротика,
расходующего энергию на вытеснение и поэтому испытывающего ее недостаток при реализации других целей. Этим объясняются некоторые виды невротической усталости. Типичное невротическое чувство неполноценности соответствует энергетическому истощению. У невротиков формируются установки во избежание ситуаций, в которых возможна мобилизация вытесненного материала (фобии). Возникают даже установки, противоречащие изначальным побуждениям, гарантирующие, что вытесненное остается вытесненным. Реактивные образования. Хочу
обратить внимание, что некоторые виды защит способны представлять собой некие промежуточные этапы, между вытеснением и реактивным образованием. Можно привести пример с истеричной матерью, которая
поляризирует свои взрослые взгляды на ребенка, от гнева и недовольства до утрированной любви к нему. Дескриптивно это отношение можно назвать реактивным образованием, но в данном случае не подозревается изменение целостной личности в направлении доброты и уважительности.
Доброта ограничивается одним объектом, и даже здесь ее приходится "реставрировать" всякий раз, когда того требуют обстоятельства. У компульсивного невротика, напротив, развивается истинное реактивное образование против ненависти, и он навсегда превращается в ригидно-добропорядочную личность. Аннулирование. Зачастую подобный механизм защиты проявляется в желании сделать что-то противоположное раннее сделанному. Но иногда возможно и вполне типичное повторение собственного действия, произведенного раньше. Психоаналитическое
объяснение двум взаимно противоположным действиям может заключаться в том, что в первом случае индивид производит какое-либо действие с некоей инстинктивной верой в то, что если действие повторяется в другом душевном состоянии, то установка уничтожается. Во втором случае навязчивость продиктована стремлением высвобождения от некоего "тайного" смысла бессознательного, придав ему, быть может,
обратное значение. Изоляция. В данном случае речь идет о бессознательном избавлении психики индивида (изоляция - один из вариантов защит) от каких-либо сознательно травмирующих ситуаций или моментов, создавая интервалы времени, не позволяющие действиям наслаиваться одно на другое. Например, возможна безэмоциональность
при обсуждении волнующего его события, а потом вспышка неадекватных эмоций по поводу совсем нейтральной (его типичному восприятию) позиции. Многие дети пытаются разрешить конфликты, изолируя определенные сферы жизни: например, школу от дома, общественную жизнь от тайн одиночества. В одной из двух изолированных сфер обычно проявляется инстинктивная свобода, в другой - благопристойное поведение. Расщепляются даже личность и сознание. Существуют как бы два ребенка, хороший ребенок не несет ответственности за поступки
плохого ребенка. Знаменитые случаи раздвоения личности следует рассматривать как изоляцию или вытеснение в зависимости от того, насколько индивид в одном состоянии знает о существовании другого состояния. Эти случаи показывают, что изоляция и вытеснение по существу родственные явления. В какой-то мере изоляция как защита любопытна в
ситуации, когда словно подсознательно нам что-то подсказывает не акцентировать внимание на какой-либо отдельной проблеме. То есть не уделять этому внимание все время, постоянно. Попытаться, если можно так выразиться, оставить проблему в ситуации рожденной ей. Потому как наверняка, не можем мы все время находится в плоскости одних и тех же размышлений. Это и есть болезнь. Когда болезненный синдром, заволакивает ваши мысли и сопровождает постоянно. Почти непременно следует отделить мысли о проблеме - от остальных мыслей.
Предназначенных другому случаю. Совсем иной ситуации. И уже в этом плане достаточно уместно будет вспомнить о изоляции. Изоляции, позволяющей отделить одно событие в нашем воображении от другого. И тем самым нивелировать проблему. А значит в какой-то мере и освободиться от нее. Защита от чувства вины. Рассматривая чувство вины - достаточно уместным будет осветить вопрос и защиты от постулирования в жизнь индивида данного чувства вины. И уже тогда можно напомнить, что чувство вины имеет целый ряд защит. Данные типы защит в большей степени характерны для неврозов, при которых "Я" ("Эго") испытывает двойное давление и со стороны "Оно" и со стороны "Сверх-Я" ("Альтер-
Эго"). Чувство вины может вытесняться, проецироваться (когда в совершении нежелательного поступка обвиняется кто-то другой), квазипроецироваться (когда для совершения поступка имеется напарник, на которого в последующем и перекладывается вина); имеет место быть порицание, укор другим за то, что могли бы сделать сами; также достаточно характерен пример с излишней навязчивостью, общительностью, внезапной словоохотливостью. В этом случае вполне
можно заподозрить некую невротическую реакцию, проявлявшуюся в стремлении невротика заглушить собственное чувство вины посредством получения одобрения за то, что внутренне переживается как запретное. Изоляция чувства вины может встречаться, когда, например, индивид совершает какой-либо проступок с достаточно заметным эмоциональным равнодушием; тогда как - за совсем безобидный поступок вполне искренне раскаивается. Также состояние "чувства вины" я подытожу на примере одного из моих любимейших классиков литературы Франца Кафки.
Франц Кафка. Чувство вины. Среди исследований творчества Кафки различными авторами в какой-то мере упускается одна немаловажная деталь, заметная лишь при психоаналитическом подходе к анализу творчества. Это -
"чувство вины". Чувство вины, которое у Кафки было не только развито в гиперболической степени, но и являлось основополагающей и мотивирующей позицией возможности (да и вообще необходимости) творчества. И уже тогда, как раз на это (причем, как на сами причины возникновения чувства вины, так и на следствие подобного развития) следует обратить особое внимание. Так или иначе, это рождающееся (и постоянно поддерживаемое им) чувство вины было некой, если можно так
выразиться, объяснительной нитью, связывающей до того, казалось, разрозненные этапы собственной жизни. И конечно же, мотивы поведения героев его произведений. Все они: и Йозеф К. ("Процесс"), и К. ("Замок"), и Карл Россман ("Америка"), и Грегор Замза ("Превращение"), да и тот же самый Георг Бендеман ("Приговор") - не только мучились чувством вины (за какие-то, быть может даже абстрактные и некогда не существовавшие,
но на подсознательном уровне более чем явственные, и уже отсюда становящиеся все более и более осознаваемыми, поступки; хотя, как бы то ни было, ни мотивы, ни, главное, ответ на вопрос: "за что?", - так никем из них и не был никогда разрешен), но и даже в большей мере, все герои произведений Кафки понимали, что, по всей видимости, расплата (уже
наступающая "на пятки" своей антивеселостью, грустью, тоской и абсурдом возникновения) неминуема. А раз так, то вслед за приближением ее (и, опять же, осознаванием пока только на уровне подсознания: как нечто, что, по всей видимости, конечно же должно случится, но вот когда?.. Да и случится ли вообще?..), уже получала все права именно на "законность" наступления этого чувства. Хотя, замечу, это "понимало" лишь только сознание (достаточно быстро сдавшее свои позиции и легко впустившее в
себя самое первое зарождение сомнений, находящихся доселе исключительно в бессознательном), тогда как подсознание (словно освободившись от груза ответственности), уже грозило воспротивиться столь явному вмешательству. А потому и всячески противились осознанию (казалось бы и ожидаемого ими) чувства вины и Йозеф К. (все пытавшийся "достучаться" до суда в поисках причин обвинения), и К. (подступающегося с разных сторон к неприступному руководству "Замка"), и Карл Россман (все чаще и чаще задававшегося вопросом: "за что?"), и Грегор Замза,
даже, казалось бы, уже готовый осознать себя в роли жука. Да и Георг Бендеман до самой смерти не сдается в попытке "убедить" отца в своей "лояльности". Все они подсознательно пытались как-то сопротивляться наступлению чувства вины. Хотя надежда что "все образуется" отпала даже
у безумно любившей Грегора Замзу, его сестры - Греты. Но тогда уже, почти вслед за появлением чувства вины, должна была наступить (или хотя бы значительно приблизиться) и "расплата". А вот этого-то в полной мере почти никогда и не происходило. (И даже в "Процессе", когда вроде бы и совершается правосудие, но на самом деле это происходит скорее уже в "редакторской обработке" друга Кафки Макса Брода, правившего рукопись после смерти автора; тогда как сам Кафка вероятно оставил и банковского
клерка К. и читателей перед размышлением: произойдет ли на самом деле ожидаемый с первых страниц финал, то есть сама смерть, казнь главного героя, или ситуация еще может как то разрешиться в иную пользу). И "злоключения" Карла Россмана ("Америка"), землемера К. ("Замок"), в том неоконченном варианте, в каком нам оставил эти романы Кафка, как бы то ни было, но тоже остаются без видимого "финала". Впрочем, если говорить о какой-то "предрешенности смерти", то по всей видимости (и это явно бросается в глаза чуть ли не во всех произведениях Кафки, особенно в романах), подобный как в "Процессе" или "Приговоре" конец
повествования все же необратим в своей страшной последовательности наступления конца земного бытия. (Хотя, иной раз, вместо главного героя, смерть принимает, например, как офицер в "Исправительной колонии", другой человек). И уже можно предположить, что подобный финал (смерть) как бы изначально запрограммирован подсознанием (его содержанием) самого Кафки. Ведь одной из аксиоматических истин является то, что всё (зачастую почти всё) что происходит с героями произведений, так или иначе берет основу именно в подсознании автора.
И только в его бессознательном следует искать нити руководства над тем или иным поступком (в большей мере неосознанной мотивированности его); и тогда уже само действие существует как бы независимо от воображения. Ибо на воображение (воображение - как результирующая основа творчества), оказывает непосредственное влияние бессознательное. А корни самого бессознательного следует искать именно в каких-нибудь симптомах (будущих симптомах - будущей болезни), оказавшихся вытесненным (не принятым сознанием) именно в бессознательное. (Если окунуться еще глубже, то почти так или иначе, мы столкнемся именно с Эдиповым комплексом. И тогда уже, как раз в самом
первом возникновении "неосознанного инцестуозного желания", и в еще большей степени, - чуть позже, когда приходит какое-то осознание всей чудовищности подобной мысли, - становятся заметны начало всех будущих бед и страданий как самого Кафки, так и героев его произведений. А потому, как следствие Эдипова комплекса, будет и появление начала "зарождения" чувства вины, словно моток проволоки наматывающего на
себя остальные мотивы, которые к тому времени, когда ребенок вырастает, превращаются в более тяжкие оковы, от которых совсем и не так-то легко, а быть может и вовсе невозможно, избавиться. По крайней мере Франц Кафка вынужден был - и жить с ними, и смириться). И тогда уже понимаешь, что это чувство вины превратилось во что-то необратимо-важное для тебя. Да и значит оно для тебя несравнимо больше, чем раньше. И в причине "не избавления" от него - заключено желание.
Желание жить с ним. Смириться с его существованием. И уже получается, что ты не можешь от него избавиться, - лишь потому что не хочешь. Совсем не хочешь. Хотя можешь пытаться (по крайней мере официально, для всех) завуалировать эту попытку "избавления". Например, представив за некое (свое) "самое сокровенное" желание. Но это только для других.
Ибо внутри, в глубине себя, понимаешь, что это совсем даже не так. И тогда уже Кафка, подсознательно понимая, что вынужден с этим самым чувством вины (вскоре превратившемся и в настоящую вину, вину перед всеми) прожить всю оставшуюся жизнь, попытался переложить попытку избавления на героев своих произведений. Тем более что вина была страшна и тем, что и сам срок жизни может значительно укоротить. (В собственной болезни, приведшей к его ранней смерти, Кафка просматривал психосоматическую основу). И "безутешен" в итоге в своей
"безрадостной" безуспешности поиска - землемер К. ("Замок"), когда со временем понимая всю безнадежность попыток попасть в замок, все равно не оставляет своих намерений (перебирая "варианты" и с Фридой, и с Кламмом, и с Амалией и Ольгой, и с Сортини, да и с героями совсем уж меньшего масштаба, как то: Варнава, дубильщик Лаземан, мальчик Ханс Брунсвик). И даже когда, казалось, совсем уже должны быть оставлены все подобные (как оказывается - почти заранее обреченные на неудачу) попытки, никак не хочет отказаться от подобного (неосуществимого) желания. Но ведь мы знаем, что иначе-то и невозможно. Признать подобное уже для самого Кафки означало бы смириться с ненужностью своего существования (что для него почти означало бы смерть). А потому и
Йозеф К., не хочет соглашаться с затеянным над ним судебным процессом. И почти точно также, как и главный герой другого произведения, "Замка", Йозеф К. не оставляет попыток найти истину. Попыток, впрочем, таких же безуспешных и заранее обреченных на провал. Потому как если бы могло быть иначе, - знал бы и Кафка как выпутаться из тисков сжимавшего его безумия. Безумия, являвшегося почти непреложным следствием чувства вины, которое вызывал и ряд сопутствующей симптоматики, как то: тревожности, беспокойства, неуверенность... страха. Но он быть может и
понимая это, - все равно не отказывается от своих устремлений. Даже наоборот, пытается подобраться к истине с разных сторон, задействовав и дядю Альберта и адвоката и жену мелкого служащего суда и всех тех коммерсантов, художников и прочих, кто (на что еще оставалось надеяться Йозефу К.?) как ему казалось, могли бы помочь в поиске правды. Но в итоге, - а Кафка это понимал более чем явственно, - никто не сможет помочь разобраться в самом себе. И наверное не меньшее потрясение, чем преданный отцом Георг Бендеман ("Приговор"), испытывает Грегор
Замза ("Превращение"), когда испытывает на себе отчуждение (постепенно перерастающее в недовольство и злобу) некогда еще близких и родных ему людей. (Будем иметь в виду, что исходя из того, что творчество напрямую зависит от содержания бессознательного, где-то в подсознании подобное чувство откладывалось и у Кафки, являясь следствием уже его отношений и с родителями, и с сестрами. А в образе сестры Грегора Замзы - Греты, тогда уже, по всей видимости, можно заметить и любимую - из
трех - сестру Франца Кафки - Оттлу). И тогда уже тема предательства будет почти всегда встречаться в произведениях Кафки, повторяясь в образе Фриды, помощников землемера К. - Артура и Иеремии, школьного учителя ("Замок"), Лени, фройляйн Бюрстнер, фрау Грубах ("Процесс"), и, чуть ранее, у двух бродяг, Робинсона и Деламарша, сенатора и дяди Карла Россмана - Якоба, и даже в большей мере - у фройляйн Клары Поллундер (напомним, что "Америка", или, как было в авторском варианте, "Пропавший без вести", был первым романом, над которым начал работать Кафка; потом "Процесс"; потом "Замок"). И еще о творчестве. Если уж мы затронули тему влияния на творчество бессознательного (а связь между одним и другим не только очевидна, но и более чем вероятна
в правоте своего воздействия), то по всей видимости следует хоть несколько слов сказать о сублимации. Напомню, что Фрейд видел в сублимации (и в первую очередь в сублимации в художественное творчество), то "редкое" качество, проявление которого возможно только в случае, если индивид, по его словам, обладал неким загадочным талантом. Например, литературным дарованием. (Причем, если рассматривать механизмы сублимации, то непосредственное включение их
происходит в тот момент, когда вытесненное раннее из сознания - в бессознательное - какое-либо неудовлетворенное желание, - следствие нереализованного либидо, - грозит разрастись там в симптом будущего заболевания, например того же невроза, и тем самым "вернуться" в сознание неким обходным путем и в другом статусе. И вот тут как раз и включаются механизмы сублимации, являющейся не иначе как одной из защит психики (наряду с вытеснением, замещением, переносом и другими). И уже тогда индивид как бы перекладывает начало развивающегося
невроза "на плечи" неожиданно образовавшегося "помощника", и тем самым проецирует, например, в литературное творчество свой бред, фантазии, страхи, тревоги, волнения, то есть выплескивая таким образом бессознательное собственной психики. И уже вполне закономерно, что все подобные характеристики получают и герои его произведений. Отсюда можно сделать вывод - чем больше сумасшествие фантазии и воспаленного воображения было выражено в бессознательном, чем степень начинавшегося невроза или психопатических состояний была там заметнее и ощутимее, - тем ярче и красочнее очерчены сами персонажи
такого автора). Но тогда уже применимо к Кафке следует заметить, что (несомненно принадлежа к этим самым, по мнению Фрейда, "счастливчикам", обладающим даром перекладывать груз начинавшегося у них невроза на других, то есть наделяя ими героев произведений), он порой страшился этого осознавания (более чем понимая это бессознательно), делая периодические и повторяющиеся попытки
заменить необходимую потребность в литературном творчестве - какими-то другими "вариантами". Пробуя порой "просто не писать". Но вот это-то ему как раз и не удавалось. Насколько нам известно (а благодаря "Дневникам", внутреннее состояние Кафки у нас, - уж позволим себе эту метафору, - как на ладони), все (действительно все!) подобные попытки заканчивались еще большим (внезапным и таким нежелательным) обострением невроза. Невроза, в результате которого Кафка не мог "ни спать", ни "бодрствовать", ни читать, ни разговаривать, ни писать, и вообще резко и до боли невероятности своего печального существования
у него вдруг пропадало и вовсе желание жить. И как раз на этот период (период подобных "экспериментов" с подсознанием), относится всплеск особенно сильной меланхолии и желания смерти. Причем об одном таком замысле самоубийства как-то (случайно) узнал Брод и донес до сведения Юлии Кафки - матери Франца Кафки, тем самым неосознанно способствуя сближению (но только на миг) матери с сыном. В итоге, если и не хотел
Кафка писать, то уже и не мог иначе. А ведь помимо всего, своим литературным творчеством он как бы отдалял от себя (отчасти заглушая его) и чувство вины, которое, наряду со страхами да кошмарами, было не иначе как следствием того невроза, во власти которого он находился. И уже тогда именно это чувство вины не давало ему возможности остановится. Ибо лишь только на миг утихала боль осознавания его, как
вновь "вина" требовало все новых и новых подношений в виде "согласованных друг с другом" строк, рождая новые фантазийные пертурбации героев произведений, каждый из которых теперь не только мучился и страдал от ощущения виновности в себе, но и всячески искал возможности хоть чем-то искупить свою вину. Но вот только методами для этого они пользовались иной раз настолько нелепыми (порой - абсурдными до боли безысходности), что впору было бы задуматься: а приведет ли это к тому, к чему они стремились? Землемер К. отчего-то
обращает внимание то на более чем глупую, в сравнении с его интеллектом, Фриду (готовую переспать с любым, представляющим из себя более-менее значительную личность), то на "зачуханных и ничтожных"
сестер Барнабе: Амалию и Ольгу, отвергнутых всей деревней и живущих в своем собственном мирке неудачниц. А ведь тогда еще, пожалуй, была возможность для К. задуматься, что не бывает все просто так. И, с одной стороны, в лице Ольги и Амалии Кафка показал некий "плачевный итог" тех, кто решил не поддаваться правилам, навязываемым толпой. Но уже с другой стороны, именно в образе сестер Барнабе Кафка предполагал
показать и кое-что другое. Например становится понятно, что до поры до времени Амалия соглашалась играть по правилам. По крайней мере не думала ни о какой конфронтации с односельчанами. Даже наоборот, вполне искренне желала подчиняться этим самым правилам. И тогда уже быть может тут таится причина всех бед. Ибо, пока таким как Амалия
нужно затаиться, для видимости смешавшись с толпой безликих - и ничтожных по сути - односельчан, Амалия выжидает. И как вроде бы иной раз даже охотно играет в их игры. Но как только предоставляется возможность возвыситься над ними, Амалия тотчас же решает "не пропустить момент". И уже в характерной для мещанского сословия манере, начинает расталкивать всех остальных руками, желая просунуться в окно удачи первой. Дабы стать невестой (а в перспективе и женой) чиновника, переехать с ним в Замок, и уже оттуда, с недосягаемой для всех деревенских жителей высоты, точно также как и тупоголовые жены многих
важных лиц, взирать на других смертных. (А образ Амалии более чем собирательный. Именно так Кафка показал тех глуповатых женщин, которые вовремя успев "отдаться", не только выгодно выходят замуж, но и еще пытаются учить, зачастую таких же недалеких как они, но не устроенных в жизни бывших "подружек"). Но в том-то и дело, что в своей "вине" герои произведений Кафки как будто и не спешат признаться.
Йозеф К. так прямо и недоумевает: кто мог инсценировать начавшийся судебный процесс (ему хоть и оставили свободу передвижений, но находился-то он под следствием)? И как-то совсем даже ирреально пытаться искать правды в суде. (Кстати, вот тут как раз и кроется ключ к пониманию тайны, заложенной в подсознании Кафки. Ведь уже как будто бы и все члены суда, и даже совсем незначительные клерки, да и, как помним, чуть ли не их жены, знают о начавшемся процессе. И даже с вероятностью знают, - именно знают, а не догадываются, хотя суд еще не
состоялся, - о его предполагаемом решении. То есть - о приговоре. Но вот как бы никто из них, - за попытками скрываются лишь только попытки, - не может ни предрешить судьбу Йозефа К., ни хотя бы направить его к человеку - по сути, своему же коллеге, - отвечающему за инсинуацию дела. Дела, которое, замечу, при желании вполне можно было и закрыть. Кафка как будто бы сам периодически намекает на призрачность правосудия. Но вот тут как раз и кроется начало заретушированной автором разгадки -
Франц Кафка как будто бы и сам не хочет, не верит в то, что это можно все так просто разрешить. А значит в какой-то мере и нам с вами следует говорить о нежелательности для самого Кафки столь быстрого разрешения "загадочности бытия". И уже как таковой "ответ" - ему явно не нужен. Ведь почти абсолютно "все" можно "разложить по полочкам"; и тогда, наряду с
открывающейся правдой, будет ясен и очевиден результат). И как будто и землемер К., и Йозеф К., да и тот же Карл Россман с Георгом Бендеманом (и от Грегора Замзы мы словно все время ожидаем того же) уже находятся на пути к цели (а цель - это истина, ответы на поставленные вопросы). Но в момент, когда финал словно и приближается, Кафка (словно опомнившись), вновь до невероятности запутывает сюжетные нити
романа. И уже в отблеске наслаиваемой друг на друга композиции мы вместе с главными героями внезапно понимаем, что все вновь запуталось до неузнаваемости. Но вот уже в отличие от героев произведений Кафки (а ни К., ни Йозеф К., ни Карл Россман, ни Грегор Замза - не смиряются,
словно не замечая лабиринтного тупика прежних ходов, с маниакальной настойчивостью пытаясь отыскать новые пути и совсем не замечая, что все их действия служат не иначе как лишь только для оправданности самого движения: движения - для движения), мы начинаем понимать, что для Кафки и не может быть иного варианта. И уже здесь, наряду с его неверием в достижение истины, скрывается и опасение прекращение страданий. Ибо если только прекратится подпитка его чувства вины, то уже и исчезнет она, эта самая вина. А значит все прекратится. И уже тогда все это может означать, что быть может и жизнь тогда придется строить несколько иначе (в согласии с уже новыми позициями). Но как раз
подобного Кафка допустить никак не мог. Да и, вероятно, сидящий в глубине его подсознания страх (рождающий иной раз самые настоящие кошмарные ужасы), не позволял ему "остановится". А сам Кафка был вынужден пускать в новые путешествия своих героев, поддерживая в своем бессознательном огонек чувства вины; именно того чувства вины, с
которым теперь не только вынужден был жить, но оно уже и вообще для него означало жизнь. И не было на свете силы, способной заглушить все разгоравшееся и разгоравшееся пламя. Ибо иначе означало бы сие, что наконец-то найден некий универсальный способ. А раз так, то все грозило перейти в иную плоскость измерения, что для Кафки почти неминуемо означало бы появлением какой-то новой (и совсем иной, непривычной) природы кошмара. ("Стимулирование" которого в какой-то мере
выполняло и поддерживало чувство вины. От него, кстати, вполне можно отталкиваться в попытке как неких порой достаточно абстрактных интерпретаций, так и быть может даже в большей мере, разрешения внутриличностного конфликта. Как, впрочем, и конфликта с внешним миром). И все же вероятно, что Кафка не был бы Кафкой, если бы ежедневно, ежечасно, ежесекундно не оправдывал подобные мучения своих героев - правдивостью своей жизни. Ведь он совершенно искренне загонял сам себя в угол, испытывая на себе (в гораздо еще большей, гиперболической степени) все то, что позже получали (по частицы души каждому) его герои. А ведь именно чувство вины было, по сути, нитью,
связующей большинство поступков Франца Кафки. И тогда уже сама жизнь находилась в прямой зависимости от чувства вины. А все случавшиеся с ним неудачи в личной жизни (и в первую очередь, конечно же, отношения с немногочисленными возлюбленными, - многих из которых могло не быть, если бы все благополучно разрешилось с
Фелицией Бауэр), все эти его помолвки и расторжение оных, так или иначе свидетельствовали лишь о том, что Франц Кафка словно боялся лишиться ощущения у себя чувства вины. И уже почти ни причём одиночество. Да и что одиночество?! Одиночество было лишь как непреложное следствие... следствие - вины. Ибо, ощущая на себе постоянное давление груза
ответственности за совершаемые поступки (и оттого мучаясь от этого еще больше), Кафка как бы и не пытался выправить ситуацию, словно опасаясь что тогда уже (в этом случае) исчезнут причины - вину подкрепляющие. А значит уже как будто и не в чем будет себя корить. А подобное было бы
для Кафки слишком непривычно. И уже отсюда с большой долей вероятности можно заключить, что Кафка сознательно (вернее - подсознательно, ибо если было бы все под контролем сознания, то не имело бы такой силы, которой располагает бессознательное) провоцировал (всячески вызывая) у себя это чувство вины. И только тогда, когда все происходило именно так, а не иначе (а производные от осознания вины ощущения начинали предъявлять права, оказывая свое неприкаянное воздействие), только тогда в Кафке заглушались силы, способствующие бунту, борьбе; но сколь призрачно, недолговечно, было
такое состояние, можно судить хотя бы потому, что в поведении и Йозефа К., и К., и даже несмотря на возраст Карла Россмана, - проявляется бросающаяся в глаза (и пугающая своей откровенной не выраженностью) агрессивность. Причем, что еще более удивительно (ведь каждый из нас "просчитывает" предполагаемые модели поведения встречаемых "героев"), те, на кого, казалось, и обращена эта агрессивность, те, которым и Карл
Россман (сцена на пароходе, дома у дяди, в отношении периодически случавшихся бунтов с друзьями-бродягами - Робинсоном и Деламаршем), и Йозеф К. (одна из первых встреч с адвокатом, "диалоги" в здании суда, первая встреча со служителями суда у себя дома, и прочее), и К. (конфликты, особенно первый, на постоялом дворе, в школе, со своими помощниками...) обращают свой гнев (больше похожую на вспышку
ярости) - наоборот, как-то странно (непривычно для нас!) реагируют на явный обвинительный взрыв негодования в свой адрес. (Или словно не замечая его или же вообще, невероятно сникая и уже переживая, раскаиваясь, в том, что могли чем-то вызвать раздражение "главных героев"). И уже как раз в таком "поведении" действующих лиц
произведений Кафки, во-первых, проявляется подсознательное убеждение самого автора в лживости чиновничьи-бюрократических "вывертов"; и тем самым как бы проявляется его бессознательное неверие в разрешимости - в нужную для него сторону - происходящих конфликтов. (Словно неким таинственным образом демонстрируется неумелая и неуверенная попытка
обмануть природу конфликта, нарушив закономерность причинной связи); а во-вторых, Кафка как бы и спешит (после высказанной его героями агрессии) занять уже их же чем-то иным. Словно опасаясь: а вдруг изменится мир? Вдруг обернется в его сторону, признав уместность высказанных обвинений? И тогда появляется, невероятная в своей
поспешности, новая композиционная картинка. А все происходящее заставляет на миг забыть о недавнем. Ибо вновь перед нами появляется гениально заретушированная символика абсурда, а окунаясь в мир новых иллюзий, - мы словно окунаемся с головой в ледяную пропасть наслаиваемых друг на друга лабиринтов событий. И уже начинает казаться, что ничто не сможет нас вывести обратно из этого лабиринта фантазий и подсознательных сновидений "на яву". А быть может мы и сами не желаем покидать этот мир? Мир фантазий и кошмаров разума. Мир
Кафки, в который он пустил нас, попросив в замен лишь согласия с ощущением ирреальности происходящего. И лишь раз услышав симфоническую трансцендентальность сюжетных композиционных и стилистических аккордов произведений Кафки, уже не можешь так просто
выбраться назад, в другой мир. Словно подсознательно понимая, что тебе там не будет хватать именно последовательности (в своей сумбурной значимости) ходов утраченных иллюзий. Но мы как будто бы и не против...
Глава 6
* * *
Не слышно в небе ни души, Не слышно ни души в округе. Лишь коршун в небесах кружит, Как память об ушедшем друге. Давно опала вся листва, На смену ей пришли сомненья. Да, видимо, молва права: Суть человечества в гоненье. Гоним я всюду, всем я враг, Природа рай тебе, бродяга. И мне до рая один шаг, До ада, правда, лишь полшага...
Кстати, это мое первое стихотворение... Было тогда семнадцать лет. Как сейчас помню, сидел, учась на первом курсе университета, на лекции по
марксизму-ленинизму (после я подробно постарался изучить труды Ленина, Маркса и Энгельса и даже собрать у себя все собрание сочинений указанных авторов, включив туда еще и Сталина), и вдруг откуда-то из подсознания "пошли" стихи. Я не мог их не записать. А мой брат помнит наизусть. И при встрече всегда цитирует. (Сказал даже, что выбьет на моем надгробии; но ведь пока мы живы, а там решится само).
...............................................
*** Летящей полоской ушли вдаль вагоны, И ветер тоскливо им дует вослед. Гуляют сердито по плитам вороны Да плачешь ли ты про не взятый билет. Тянулись деньки, и время вливало Мне в душу и в сердце тоску и печаль, Но ты же не знала, ведь ты же не знала В какую теперь занесло меня даль. В бараке уныло, и водка в стакане Не в силах развеять думу мою, Вдруг дверь отворилась, и в снежном тумане Увидел свою я былую мечту.
Видимо уже тогда тема зоны (лагеря) начинала будоражить меня. Совпало наверное с тем, что посадили отца и одновременно с этим случилась Перестройка (вернее, так называемая Перестройка произошла чуть раньше), и вот уже в связи с новыми изменениями режима открыли все границы, как я это тогда называл, то есть стали публиковать всю правду о прошедших временах (кстати, именно тогда же мой дед по матери, в бытность Сталина-Хрущева вторым секретарем горкома партии Краснодара, признался, что перед
двадцатым съездом им зачитали секретное письмо Хрущева о культе личности Сталина; дед по матери прошел всю войну, был пулеметчиком, потерял руку, майор, как и мой прадед - дядя бабушки по матери, тоже майор, но уже СМЕРШа, отчасти благодаря обстоятельствам, с ним связанными, я когда-то приехал жить в город на Неве).
............................................................
Конечно, тяжелое было понимание души человека, и особенно наверное в еще большей степени мое осознание понимание всего и вся. И я искренне пытался пробить, вернее разрубить, этот "гордиев узел". Но вот пока этого не удавалось.
***
1 Шел я и днем и ночью, Проходя сквозь огонь и дым, Изорвалась одежда в клочья, Но хотел я остаться один. И желая найти то место, Где бы мне никто не мешал, Я брел оттуда безбрежно, Где тебя впервые обнял.
2 А ветер с радостным гулом Мне снег швырял в лицо. И небо смотрело с прищуром Как было мне нелегко. 3 А теперь ты просишь прощенья, Вновь - оставшись одна. Но напрасно, любви мгновенья, Не вернуть нам уже никогда...
*** Стонут нервы как шум водопада, Мыслей рой, словно моря прибой. Капли яда сквозь дуло нагана. Дьявол зла насладится душой. Все погибло, мечты уходили, Солнце меркло, стелился туман. Грусть с тоскою в сердце входили, И любви приближался обман. А судьба - как корабль в сушу, Нервы стали - узлы проводов. В кандалы заковали душу. И не сбросить печали оков. А на сердце - дождь с снегопадом. А под сердцем - гуляет мороз. И слова выбиваются градом, И в душе - эпоха из гроз. Это все из того тысяча восемьдесят девятого года, моего семнадцатилетия.
..................................................................
***
Давно увяли листья на веранде, Забиты ставни, не видно ни души. А ночью тихо, грустно, и печально. И словно слышатся шаги в тиши. И дребезжал прекрасный свет луны, Освещая, скромно, образа. А на дворе собаки-брехуны, Заливались, поднявши вверх глаза... А это уже годом позже. Когда посетил родительский дом. Вернее, дом, где вырос отец и прошло мое детство (станица Кужорская, Майкопского района, Краснодарского Края).
................................................................
***
Заткнули рот пророку - кляпом в зубы. Из вены пили кровь - святой души. Биенье сердца заглушали - трубы. Страдания и смерть - удел его судьбы. А после пытки, больно и обидно Он прошептал суровые слова: "В отечестве - пророков ведь не видно...". Он был последний, седая голова. И заглушали правду - смертной болью; А палачам в лицо, - смеялся человек. Рыдали скалы - каменною солью. И слышалось волненье - бурных рек... Это из прочувствованного мной.
.....................................
***
1 На небосклоне пелена из мрака, И скоро небо разрыдается дождем; В моей любви к тебе "пора заката", И нови никакой уже не ждем. И как тоскливо! Жуткой болью По сердцу нервно пробегает дрожь. В глазах печаль и боль; и скорбью Сквозь душу кровь - как с неба дождь.
2 А самолет с тобой взлетать не хочет Туда, где льдом покрытая земля. И кажется, что горько небо плачет... Со мной на пару... Для меня... А это наверное тоже из той же "серии" ...
Глава 7 Вероятно все эти мои наблюдения за судьбой так или иначе помогали понимать мою жизнь нынешнюю. По крайней мере - на мой взгляд - уже не возникало "разногласий". И просто потому, что я обо всем (и всегда!) стремился говорить только правду. А любая правда как известно весьма и весьма "травмирует" мозг (ибо заметно отличается от нашего восприятия бытия). Но я уже не был способен поступить иначе. А потому все время терпел (на себе... на себе...) скудомыслие души и загадки памяти.
.............................................
* * *
1 Тебя я полюбил, но странною любовью, Сомнением полна моя душа. А сердце, сердце плачет кровью, Но ты,- чудна и хороша. И вот, еще не разобравшись В чувствах, как никому и никогда, Впервые я тебе в любви признавшись, В ответ услышал просто: я - твоя.
2 Нелепостью спокойствия сраженный, Представил я - что ждет лишь пустота В душе моей, любовью опаленной, И понял я: любовь - мечта...
* * *
1 Распустились, обвисли, обняли Листьев цвет деревьев наготу. И сижу я с вином в бокале Пропустив в свое сердце тоску. Я не верю разлуке, не верю! (Хоть и надо верить порой). Сам ушел, хлопнул дверью, И навек потерял покой.
2 Мне сомненья слезу нагоняли. Боль измены - обидою жгла. А деревья листья роняли... Одинокая осень пришла... Мне было восемнадцать...
................................................
***
В мире жизнь дается раз, За ней следом ступает смерть. И прожить надо не на показ, Да поменьше слушать лесть. Если ты живешь как пес, Постоянно рыча на всех, Постарайся средь белых берез Умереть, чтоб не делать грех. А бывает, живет человек, А его как будто и нет. Среднячки, среднячки, ваш век Так и не понял поэт. Хоть средняк-молчунок и в почете При злых и желчных царьках, Но как птицу видно в полете, Так и этих видно в делах. А вот есть еще люди-гиганты, Те, кто мыслит масштабно, легко. Справедливости жизни гаранты, Вам помогут, подставят плечо. И вот жаль, что так много серых, Тех, которым "до лампочки" все, Анонимщиков полк неумелых, Все загадит - таких большинство. Мне хотелось бы быть похожим, Иль верней - не похожим на всех. Чтоб любым деньком непогожим, Людям грустным дарить бы смех. И добро чтобы сеять повсюду, Даже там, где росла раньше ложь. И для всех я ласковым буду, И для всех я буду хорош... Порыв души. А скорее всего, как смотрю сейчас - после почти сорокалетия - настоящий я. Правда еще слишком юный.
....................................................
* * *
1
Вот такое мне выпало счастье- Уходить в тот край иной, В котором встречает господь нас, И где обретаем покой. Ведь на этом свете я вижу Шансы выжить ничтожно малы, И поверьте друзья и подруги: Незачем уходить от судьбы.
2
Но на что-то еще я надеюсь, Но чего-то еще я жду. Но во что-то еще я верю, Но кого-то еще я люблю. Все тоже восемнадцатилетние...
.......................................................
* * *
1
Впереди у меня пустота, Позади у меня утрата. Видно бедный скиталец я, Ведь любви наступила растрата.
2
И грехи все оставлены дома, И любви разрушен обман, Не наступит в душе перелома, А в будущем ждет лишь туман.
***
Жизни чувства - цвет засохших роз; И горечь трав полынных на устах. В израненной душе - эпоха гроз. Утраты страх замолк в твоих глазах. Судьбу как мать, нельзя мой друг винить. И из любовных мир не состоит утех. Хоть без любви и невозможно жить, Но с ней все чаще возникает грех.
* * *
Куда несет меня злой рок, И сам, поверьте, не пойму. Удача рядом, прыг да скок, Но птицу счастья не найду. Мелькают позади года, Я прохожу свои этапы. Стремится ввысь моя душа, А сердце требует расплаты. Давно заброшены идеи, И позабыты все мечты. Не думаю я о постели, Хоть и обидно, что не ты. Загадки, сказки, разговоры, Остались в прошлом; как всегда Несутся мыслей вдаль вагоны, А впереди, лишь пустота. О том же...
.................................
И вот еще:
* * *
Неприглядное серое утро, И надежда умчалась вдаль. А небо мне кажется будто Проливает дождем печаль. Да, мне нравится эта погода, Хотя все же наверно я лгу. В этом мире хочу я чего-то, Но чего? - и сам не пойму. Что же, радости мало, смятенье Лишь в душе моей бродит сейчас. И в костер расставанья поленья Кто-то третий бросает за нас.
Глава 8
Конечно же, общее осознание нелепости всегда, с одной стороны, обескураживало, а с другой приводило в замешательство. Но это не значит, что я был готов сдаться. Даже быть может наоборот. Всегда, когда меня загоняли в угол, я преисполнялся новой решимости идти до конца. Ведь мне просто необходимо было сражаться. Сражаться даже, главным образом, с самим собой. Самый главный - одновременно и враг и союзник
- наша психика. А от того, сумеем ли мы с ней "договориться", порой зависит жизнь. Вернее, то, какая она будет. А уж она может быть самая разная. У кого-то складывается все исключительно хорошо. У кого-то не очень, но они умело скрывают это. А у кого-то вообще все из рук вон плохо. По разному, в общем. Но весь вопрос состоит в том, чтобы научиться управлять собой. И не подчиняясь сиюминутным желаниям - при этом все-таки прислушиваться к ним.
................................................
Я понимал, что ситуация в жизни, по сути, такая, как мы ее сами когда-то запрограммировали. Всегда может быть лучше, может хуже, но непременно задатки всего таятся в детстве. Фрейд был прав, в который раз прав. Я тоже всегда анализировал собственное детство. Именно там скрывалось все то, что случилось со мной после. Именно там таился ключ ко всему, что будет со мной после. Ведь разгадав информацию о себе,
каждый из нас смог бы построить собственную жизнь иначе. Совсем не так, как она идет сейчас (хаотично - у большинства - в большинстве случаев; и это не тавтология, как часто повторял в своей ключевой работе Маркс, а именно правда: в большинстве случаев - у подавляющего большинства; к сожалению, это так). Так вот, от того, сможем ли мы что-то понять сейчас - зависит все то, как дальше сложится, в том числе, и наша судьба. Например в детстве я - к сожалению или радости это уже другой вопрос - был свидетелем ссор
в семье. Мать, будучи сильной женщиной (с исключительно прямолинейным характером) все время стремилась подчинить отца. Отец, который обладал не меньшей силы характером, но умел лавировать (помните старый анекдот? Политбюро СССР, чиновники вышли на улицу, пошел дождь, спрашивают Анастаса Микояна, мол, как вы без зонтика, а он говорит: а я между струйками; Микоян, напомню, был у руля власти начиная при Ленине и - пройдя Сталина
и Хрущева - закончив при Брежневе, то есть в правительстве страны с двадцатых до почти восьмидесятых годов, более шестидесяти лет; "От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича" - сложил о нем поговорку советский народ). Так вот. Отец чем-то, наверное, походил на Микояна (не внешне, а в умении лавировать). По крайней мере он всегда легко разруливал любые ситуации. Стравливал ли он своих
врагов или нет, сейчас не могу сказать точно (отца нет, а те кто был уже далече), но вот то, что мне достался подавляющая часть его характера - факт. Вторая часть (прямота, иной раз совсем не нужная, а также умение все в одночасье ставить на кон - и дальше или терять или приобретать) от матери. В итоге я настолько привык к скандалам, что если их не было - подсознательно начинал сам
провоцировать. Только тогда успокаивался. (Вот родители, правда, несмотря ни на что, были женаты одним единственным браком друг с другом и умерли одновременно - точнее, умерли не сами, их убили, а я вот предпочитал, как говорил Владимир Ильич, идти другим путем, а потому когда ссоры становились невмоготу - уходил; то есть разводился).
Глава 9
Еще немного стихотворений. (Я всегда полагал, что прозаик может обмануть своей прозой, но поэт никогда, ибо в стихах - состояние души автора).
* * *
Самодовольство похвалы Слетело, как опали листья. Я не боюсь уже молвы, Давно с разлукой породнился. Встреч-расставаний уж не надо, Привык с годами ко всему. Лишь в одиночестве услада А как живу? Сам не пойму...
* * *
Смело мои года как горькие цветы Засохли так напрасно и опять, Я вновь пишу печальные стихи; Обидно, но вам их не понять. И сердце не болит давно в груди, Все отболело, ведь любовь прошла. Хоть и душа порой рыдает от тоски Молюсь, что б ты любовь свою нашла. Прости, опять на ты... не ты -- а вы Вы... не любили никогда меня. А я любил; дурак, ведь от беды Меня моя любовь не сберегла. И все же вам хочу я пожелать Что б жизнь не преподала злой урок. И - иногда хоть вспоминать Как вас любил наивный мальчик... дурачок.
* * *
Туманных звезд стремительное рвенье, На пленку не заснять, не увидать. В душе и в сердце остается сожаленье, Что тайну нам мгновенья не понять. И не спеша укладываясь в ряд Научных гипотез и аксиом, Живые звезды иногда хотят Забыться крепким и счастливым сном.
* * *
Уже идей не так и много, И годы пролетели без оглядки, Я не стою уже у каждого порога, И не хочу играть с судьбою в прядки. Меня не гложет грусть-тоска потери, Давно не радует успех победы. Я замечать стал вдруг что люди - звери, А на земле так мало веры. А за окном давно желтеет осень. С усмешкой собирая листья в стаю. На кудрях закружила проседь. О чем-то мне, наверно, намекая...
* * *
Бог ты мой, как медленно, с ленью Продвигается времени ход. В ожиданье проходит мгновенье Или год, или год. Пронесутся над нами столетья, И года - уйдут в никуда. В сохранившемся мире томленье Озареньем придет иногда. И с досадой заноет сердечко, Иль слезою всплакнет душа. Прах хочу свой развеять над речкой, Что б он плыл неизвестно куда...
***
Горькой каплей разлуки и боли, Пролетели мои года. Будто в рану насыпали соли, И друзья ушли навсегда. Я пред образом стал на колени, Что б помиловал он за грехи. Но напрасно - такие пени Набежали за жизни дни. И уйду я, уйду далече, Вас не жду, не по пути. Лишь простите, что стал бессердечен К вашим чувствам и к нашей - любви.
* * *
Навевает тоска одиночество, Уж не думаю я ни о чем. Смерть близка и ее высочество Будет музыкой в доме моем. Да не надо ребята мне музыки, Я без стона уйду в мир иной. Лишь ковыль зацветет и до одури Будет ветер горланить над мной.
* * *
Когда-то, как-то, кем-то, где-то Придуман образ милой был. С тех пор влюбляются поэты Да я и сам влюбленным слыл. Ах, слыл и был - к чему нелепость В чудных прошедших временах. И та зловещая отпетость В немыслимых и странных снах.
* * *
Чудным трепетом утки встревоженной Вмиг вспорхнули косые лучи. Лучик солнца судьбы обмороженной В мире бурь промигал мне: не жди. Не пытайся, не надо, все в прошлое Уж давно пылью тени ушло. ...Попрощался с ней осторожно я, Поняв вдруг - не мое, не мое...
* * *
Таинственно, мрачно, уныло и... серо. Вокруг - никого, а в душе - пустота. Внезапно грусти накатила волна, И кажется прожита жизнь... Да так неумело...
* * *
1
Как я хотел бы заглянуть Во глубину прекрасных глаз, И циферблата повернуть Назад ход стрелок хоть на час. Побудь еще чуть-чуть со мной, Хотя бы просто посиди, И тайну мне свою открой, Но подожди, не уходи. Я не успел еще спросить Где мне теперь тебя найти? И сколько жизни до тебя Мне предстоит еще пройти?
2
...Исчезла в дымке сновидений Моя несбыточная фея. А может в пелене мгновений, Мне это все мечта навеяла?..
* * *
За потаенностью желаний, За чередой ненастных дней; Отбрасывая мотив исканий, Я все равно грущу о ней. И пусть для сердца не услада, Воспоминаний тяжкий груз; И за неверием - расплата Придет, ее я не боюсь. И оживет былая рана, Ошибки, боли, крутизна Влетевшей мысли поражала, Но мы расстались... Навсегда.
* * *
Не век утраченных иллюзий, Не суматошность бытия, Услада горестных коллизий Прошла навек мимо меня. Мне не догнать ее, напрасно Печально вслед лишь ей смотрю. Как будто кажется забавно Что до сих пор еще живу...
* * *
В израненном сердце волна беспокойства, И нерв призывом звучит в ночи. Среди многочисленного многоголосья Один я, но что-то говорит: подожди. Но как же устал я, душа беспокойно Жмется, ежится, просит, скулит. И я одиноко бреду в бездорожье, И сердце печалью мое болит. А мне говорят - за тобой не угнаться, Ты сам сжигаешь за собою мосты. А мне так хочется порой разрыдаться, И хоть кому-то признаться в любви.
* * *
Ведь не сказать, что я боюсь, О вас не думаю почти, Ко мне приходит только грусть От осознания беды. Да боль какая-то в груди Не отпускает ни на миг, Ты подожди, не уходи, Признаюсь я сейчас в любви. Но что-то сдерживает вдруг, Как и когда-то, и всегда Мы говорим друг другу "вы", И любите вы не меня...
* * *
Вы говорите - все напрасно, Вам отчего-то верю я. Но боязливо и негласно Стремлюсь вернуть вас для себя. Ах, эта чудная нелепость, Неспешный шум шагов, туман. И позабыта на миг верность, И нет меня, и словно пьян Я от любви, от этой тайны, От недописанных стихов. И как-то грустно возвращаться Обратно мне из мира снов.
* * *
Вы мне не скажете теперь Пред вами в чем я виноват; Лишь затворите молча дверь, И спуститесь с крыльца вы в сад. Я выбегу за вами вслед, Но вас я больше не найду. И мучаюсь, ища ответ Не нахожу, и признаю Одну ошибку за другой И так я больше не могу, Мне не вернуть вас, и прости Я каждый день произношу. Но полноте, нелепость все Мне вас и правда не вернуть; Давно за нас все решено Но что тогда? Уснуть? Уснуть и видеть сны, сказал поэт, Но не до снов мне, не пойму - Прошло с тех пор немало лет, А я все жду тебя и жду.
* * *
Да, я выдумал для себя ваш образ, Но от того люблю вас не меньше. Ну а вы все твердите: сколько раз Говорила вам, что не верю я. Да ну бросьте, оставьте как есть все, Вы поймите, если мне от того легче, Что пред этим все слова мне на свете, Если хочется быть с вами вместе. Пусть обман, пусть нелепость, пусть игра, Где-то так вы говорите и меня ругаете, А я скажу - вы такая хорошая, И что ничего про себя и не знаете.
* * *
Не обижайтесь на меня, Обидеть вас я не хотел. Быть может только иногда Чуть свысока на вас смотрел. Но в этом нет моей вины, И ни о чем вас не молю; Лишь признаюсь я вам в любви, И ухожу, и ухожу...
* * *
Не пишите мне больше, не надо, Я забыть о вас хочу. Напишите хоть строчку, когда-то Я любил вас, до сих пор люблю. Правда, что-то вдруг надломилось, Чья-то тень пронеслась надо мной. И как-то у нас не сложилось, К вам стремлюсь, - попадаю к другой. Я запутан, унижен, разверзлась Предо мной в ухмылке земля. И я вспомнил, как когда-то смеялись Вы над тем как любил вас я.
* * *
Признайтесь мне, что любите меня, Мне этого так долго не хватало. При всех скажите, громко, не тая: Любимый! Я давно тебя искала! И пусть наивны нежные слова, Но для меня их нет сейчас дороже. Пусть даже скажете о том вы не любя, Так вышло, что для меня одно и то же. Почти одно и то же, ведь я вас люблю, И вновь в каком-то жутком изможденье, Теряя силы к вам бегу, бегу, А вы смеетесь в нервном исступленье. Да я и сам смеюсь как никогда, Смеюсь себе и про себя и все же Скажите мне, что любите меня - Нет этих слов для меня сейчас дороже.
* * *
Я живу в иллюзорном мире, А в другом и жить не хочу. И верхушки берез голубые Ближе мне, чем заря поутру. Точно так же и вами любуюсь, Представляя совсем вас иной. А потом смеюсь и чаруюсь Неземной такой красотой. Но скажите - насколько возможно Продолжать мне и дальше так жить? Ведь все время одно непреложно - Вас искать мне и не находить.
* * *
Являться стали мне виденья, И кажется - я их боюсь. Они рождали вдохновенье, И я подумал: ну и пусть. Потом задумался: быть может На все иначе мне смотреть? Душа болит, обида гложет И вас понять мне не суметь. Нелепо все и слишком странно, И видимо, не суждено Нам встретится; и вдруг нежданно Пришли вы сами; не дано Понять мне многого как будто, Что не дано - то не дано. И вспомнил только я под утро: А вы ведь замужем давно.
* * *
Я пьян, и на кухне сижу полуночной, Читая стихи сам себе. Я пьян, и в отпуск уехал бессрочный, Поставив крест на судьбе. И как будто давно - расписался в бессилии, И нет уж меня - один лишь обман. И только бродят кругом в изобилии Тени событий, мрак и туман. Но полно! Устал успокаивать себя же! Но полно! Зубами вены на запястьях рву! Но полно! И все же, и все же когда же Помянешь ты Господи душу мою...
***
Теперь все чаще вспоминаю я былое, Этапы, переклички, лай собак. Скулит душа, воображение больное Рисует жизнь, да все не так. Из памяти не выбросишь срокА, И этот запах затхлый казематов. Всё ни к чему, и не поднимется рука Перечеркнуть все, и распятый. Перед собою сам я предстаю, И хочется напиться с горя водки, И все забыть, но все чего-то жду, Быть может снова новой ходки. И по этапам я шагаю улыбаясь, И зоны я по кругу обхожу, И на суде уже так не теряюсь Как в первый раз, и приговора жду. Кассационных жалоб не пишу, устал Суду пытаться правду донести. И в жизни столько раз я умирал От пули, от ножа, и от тоски. Пусть кто-то скажет: он со всем смирился, Я соглашусь: наверно это так. Но в ноги куму никогда я не клонился, И бил предателей и сук, чудак. И жизнь все больше стала походить На остов мыслей о хорошем; И я стремлюсь о прошлом позабыть, Хозяина забыть, и лагерь, впрочем У нас наивные какие-то мечты, За столько ходок - с зоной породнился, И вот теперь стал безразличен до молвы, И никогда ни перед кем я не таился. Открытый, честный, и простой, Без гонора, и без бандитской спеси, Я и сейчас по-прежнему такой, Живу как есть, и душу не калечу.
***
Я себя потерял, и найти не могу, Отовсюду бегу без оглядки. На коленях стою и о счастье молю, Но напрасно, душа не в порядке. И тебя я ищу, и сквозь лес прохожу, Из болот выбираться пытаюсь. Сам себе уготовил такую судьбу, Вам об этом с болью признаюсь. Так спасите меня, заберите к себе, Подарите любовь без остатка. Пустота безысходностью бьется в душе, И жизнь все та же загадка.
***
Опять эта ночь, до удержи нежная Пришла, чтоб убить меня. И ты ушла в поле безбрежное, Желанная, как никогда. И снова один, в паутине безверия Не веря сейчас и себе. И хочется, чтоб наступило поветрие, А в прочем, не в нашей судьбе. Судьба как икона, сразила безгрешием, И вновь я на свете один. А ты все также чудишь безразличием, А я вроде непогрешим. Но ложь это все, обман и нелепица, Ошибка в жизни моей. А за окном все та же метелица, И люблю я тебя - поверь!
***
1
Наелся досыта мечтами, Любовь оставил позади. Не говорите мне устами Люби, люби, ее люби. Ее уж нет, а те далече, Их прах развеяла судьба. Совсем уж мир наш быстротечен, Не задаю вопрос: когда Когда я снова встречу счастье, Да нет его, один обман. И ненавистен и ужасен Мне этот мир - один бедлам.
2
Но еще я на что-то надеюсь, Но еще я чего-то жду. Но во что-то еще я верю, Но кого-то еще люблю... Тут уж, видимо, как говориться, без комментариев.
Глава 10
Поэзия действительно выражает душу автора. Занимаясь анализом творчества того или иного писателя, я часто удивлялся, насколько авторы все-таки умеют врать. Точнее, пытаются это сделать, чтобы нельзя (якобы "нельзя") было догадаться что-то об их жизни. Но вопрос ведь в том, что писатели пишут не одно сочинение. И анализируя все, ими написанное (включая письма, хотя к любого рода переписке как
правнук царского генерала отношусь крайне негативно, ибо "воспитание не позволяет", да и в жизни никогда не читаю "не мне предназначенное", что меня подсознательно радует), так вот, у автора всегда бывает не одно произведение, поэтому если скрупулезно прочитать все (именно все) им написанное, то вполне можно сделать анализ его состояния души (в свое время я проделал такую работу с величайшим, на мой взгляд, Францем Кафкой; до сих пор жалею, что подобное не проделал с Владимиром
Набоковым - два единственных автора, про которых я прочитал все, что было в мире о них написано - помимо их произведений, разумеется; почему "разумеется", - потому что если мне нравится писатель - я читаю все, что он написал. Примеры? Довлатов, Воннегут, Достоевский, - да много; того же Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Джека Лондона,
Александра Дюма, Марка Твена и других - я прочитал в совсем детском возрасте; также, впрочем, как и Стендаля, Мериме, Монтеня и других - в десять лет уже все собрания сочинений, благо у родителей библиотека насчитывала несколько тысяч томов, что в советское время, когда многие авторы были негласно запрещены или печатались ограниченным тиражом, было определенной редкостью).
....................................................
Погружаясь в детство, предположу, что именно тогда фактически произошло формирование меня. Через книги и посредством наблюдения за жизнью. Благо, что могу сказать спасибо папе и маме, которые мне обеспечили все на самом высшем уровне, ведь помимо их характера и генетики (отец - по своей маме, моей бабушке, внук царского генерала, мать - по своей маме - внучка золотопромышленников, - при царе... при царе...), так вот, помимо генетики родители передали мне и волю к жизни, и - управление жизнью. А "управление" как раз и состоит в том, чтобы
обстоятельства подчинять собственной воле, а не наоборот (как, к сожалению - или радости, ведь все относительно - случается в жизни у большинства из нас). И как раз те люди, которые хотят чего-то достигнуть - зачастую в свое время идут наперекор всему и вся; отстаивая именно собственные убеждения (а не идя в угоду другим). И хотя всегда и везде во всем есть исключения (в этом я давно убедился), и точно также как всегда
вообще возможна игра воли случая (случайность жизни - производное хаоса, а не какой-то равномерности - никто не отменял), но все равно (уже - несмотря ни на что), всю нашу жизнь формирует (влияет на ее направленность) как раз именно генетическая составляющая (родители и сила рода, то есть предки). И во всем этом я не раз убеждался, признаюсь вам.
Глава 11
В свое нынешнее сорокашестилетие (отец прожил ровно на десять лет дольше, из них семь лет пробыв в тюрьме по ложному обвинению; после признали ошибку и сняли судимость, признав невиновным, жертвой репрессий) я пишу эти строки и очень ясно и четко понимаю, что в чем-то фактически всегда повторял судьбу отца. Ведь мне тоже пришлось "там"
пробыть почти полтора года, пока не разобрались и не признали меня невиновным (извинения, как водится, в России традиционно никто не приносит, ибо жители страны итак счастливы, если их не посадили "ни за что", или освободили - потому что "наконец-то разобрались"). При том что как "там" знают те, кто "там" был, и совсем не понимают те, кто пока еще не был (помните старинную русскую
поговорку? От сумы и от тюрьмы не зарекайтесь).
Весна
Вот и пришла гражданочка весна; Раз в год она приходит на свиданку. Зазеленели за решеткой тополя; В тот день и я проснулся спозаранку. Я представлял красавицу весну И радовался ей я как девчонке; Как будто забрела она в тюрьму, Присела рядом на соседней шконке. Взахлеб весне спешил о чем-то рассказать, Она внимала с грустною улыбкой, Догадывался ли кто из нас что вспять Не поворотишь из пучины зыбкой. И мне хотелось плакать и смеяться, И понимал я иллюзорность бытия. Еще хотелось мне в комочек сжаться, И пожелать, весна чтоб не ушла. Весна, весна, через мою судьбу Прошла ты словно красной полосою. Весной я вышел на свободу и в тюрьму Я знаю, попаду опять весною.
Чемпион мира по боям без правил (США,1998), мастер спорта СССР по боксу, тренер-психолог 3-х чемпионов мира, доктор философии, профессор психологии, автор 250 книг.
Член союза журналистов, российской психотерапевтической ассоциации, ассоциации кинообразования и медиапедагогики, экспертного совета ЮНЕСКО "Информация для всех".
Директор и главный тренер Бойцовского клуба Сергея Зелинского (Санкт-Петербург, Россия).