Таня очень плохо переносила одиночество. Персональный рояль, персональный шкаф, ну и всё прочее персональное…
Что до зарядки, то возможно, Таня в письме выдала благие намерения за действительность. Однако, справедливости ради, стоит сказать, что девочки время от времени предпринимали попытки приобщиться к физической культуре. Был период, когда они по утрам бегали на близлежащий стадион института физической культуры имени Лесгафта, туда же ходили кататься на коньках, несколько раз ездили на лыжную базу в Павловск. Таня в те годы страдала от сильного сценического волнения во время экзаменов. И катание с горки на лыжах вызывало у неё ассоциации с выходом на сцену. Начала спуск – страху не место, только следи хладнокровно за равновесием и успевай вписываться в повороты! Ну а в консерватории она и вовсе стала лыжницей: три раза в неделю ездила на лыжную базу в Кавголово, даже принимала участие в соревнованиях. Точнее в их стартах.
Начало Часть III Глава 1(15) "Утро" (окончание)
Таня очень плохо переносила одиночество. «Персональный рояль, персональный шкаф, ну и всё прочее персональное… Тоска, иной раз выть хочется! Но, к счастью, это бывает не слишком часто, т.к. дела держат всё время за горло, не давая подумать ни о чём, кроме них». Даже прекрасно поставленный голос диктора ленинградского радио, обращавшийся к ней как к одному из дорогих радиослушателей, не утешал.
Все главы автобиографической повести Татьяны Брунько "Прозрачная девочка" читайте здесь:
Главы повести в авторском чтении:
Части повести в тексте целиком публикуются:
Настроение подняло шипение электрочайника. Девочки называли это «приятные сердцу звуки». Чайник приобрели вскладчину ещё в девятом классе. Полированный алюминий, ручка и ножки из чёрной пластмассы, а внутри нагревательная спираль. Кажется, других разновидностей электрочайников в те времена не было.
Конечно же, в целях противопожарной безопасности, их нельзя было держать в интернате. Но девочки тщательно прятали его, да и воспитатели в старших классах на многое закрывали глаза. Хотя Таня давно потеряла счёт изъятым у неё электроприборам.
После радио, чайник был важнейшим моментом «одомашнивания» интерната. В старших классах девочки редко ходили на завтрак и ужин, только на обед. Как приятно было вместо «интерчая», как они называли вонючую столовскую жидкость, подкрашенную жжёным сахаром, пить настоящий чай! Грузинский высшего сорта. А ещё лучше тридцать шестой. Это была смесь грузинского и индийского чая, дефицит, но он иногда появлялся в булочной на Театральной площади. Никто не знал, почему именно 36-й. Ни 35-го, ни 10-го, ни какого бы то ни было другого номера чая не существовало. Только 36-й. Задавать лишние вопросы тогда вообще было не принято.
Свежий хлеб, особенно карельский, со свежим маслом – это было лучшее лакомство! А если сверху на него положить кусочки плавленого сыра «Дружба», то лучшего завтрака и представить невозможно! Девочки могли купить всё это сами, так же, как и колбасу, в ближайших гастрономах. Поскольку холодильника у них, конечно же, не было, они покупали по 50 граммов. Добрые ленинградские тётеньки- продавщицы знали девочек наизусть и с улыбкой отвешивали и тщательно заворачивали в грубую обёрточную бумагу эти крохотные кусочки.
Позавтракав, Таня сполоснула толстый гранёный стакан, позаимствованный из столовой, собрала ноты и прямо в шлёпанцах пошла в класс заниматься. Музыкальные классы, как мы помним, находились в том же здании, но по другой лестнице. Почему же ей надо было так тщательно готовиться к опросу по музыкальной литературе, которую девочки называли «музлошкой» (скорее для скорости, чем из непочтения)? Да потому что она снова стала теоретиком. В больнице имени Крупской, в которой мы оставили Таню конце второй части повести, она пролежала не недельку, а больше месяца. Это обстоятельство имело весьма неожиданные последствия. Следующий учебный год она встретила не как ученица повторного, восьмого класса фортепианного отделения, а как ученица девятого класса... теоретического отделения.
С сердцем всё было серьёзно: инфекционно-аллергический миокардит. Результат постоянных простуд. После больницы Таню отправили долечиваться в Детский ревматический санаторий «Дюны» под Ленинградом, до конца учебного года. Всё это означало только одно: академический отпуск. Но повторения восьмого класса, которое должно было логически следовать за академом, не было. Танин класс был самым малочисленным в школе, несколько человек на конкурсном экзамене были признаны профнепригодными (то есть, получили «четыре с минусом»), да ещё и её должны были перевести классом ниже после академа. В этом случае класс пришлось бы расформировать. На это школа не могла пойти, и было принято соломоново решение: перевести ученицу конкурсного восьмого класса Таню Жеребцову в следующий класс почти без экзаменов как круглую отличницу. Но… на теоретическое отделение. Всё-таки, она не играла программу на конкурсном экзамене. К тому же, у неё больное сердце! Сценическое волнение для неё вредно! А на теоретическом отделении выступать не надо. В общем, и волки сыты, и овцы целы. Только целы ли? Отныне девочке суждено было закопаться в горы оперных клавиров, симфонических партитур, музыковедческой литературы (что потом в консерватории называлось «чернокнижеством»). А сдавать каждый год вместо одного переводного экзамена по специальности теперь надо было пять: сольфеджио, музыкальная литература, гармония, композиция, фортепиано! Само собой разумеется, это была ещё бо́льшая нагрузка на сердце.
Что грозило девочкам, если они не курили и не водились с мальчиками? Почему они жили в кладовке и какие в ней были достопримечательности? Читайте в следующей главе.
Глава 1(15) окончание на видео в авторском чтении:
Выбирайте формат, который вам больше по душе, подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить продолжения истории прозрачной девочки Тани! А в вашем детстве были похожие моменты? Хотели бы вы оказаться на моём месте в детстве?