Через месяц работы и общения со своими коллегами понял, что сильно переоценил их квалификацию широкого профиля. Каждый из них был узким специалистом в своей профессии и никто до этого не имел опыта работы на крупорушках и маслобойне. Больше того, им было не интересно углубляться в подробности конструкции механизмов и тонкости технологии переработки. Они заметили, что я интересуюсь чертежами, читаю техническую документацию и стали этим пользоваться, если возникала какая-то нужда по ремонту или настройке механизмов. И новичков ко мне отправляли наставлять. Начальник тоже заметил мою страсть всё разбирать и разбираться и, кажется, не жалел о том, что принял меня на работу, стал понемногу посвящать во внешние дела нашего производства: общение с надзорными органами, с местной властью и учредителями. Мне это тоже было интересно, ведь жизнь на глазах менялась и неизвестно с чем придётся столкнуться мне.
Когда у нас стали появляться новички, я обращался в свой «отдел кадров» - к сестре с зятем, чтобы получить полную информацию о новых работниках. И обнаружил, что добрая половина этих работников были родственниками ответственных или полезных нашему производству чиновников районных организаций. Изредка в нашем помещении появлялись кандидаты-самозванцы и начальник не торопился их принимать на работу, сначала собирал сведения о них где только мог. Если наш механик мог за кандидата поручиться, то человека могли принять оператором. Я тоже воспользовался своим положением и, едва начальник заикнулся о необходимости сторожа, предложил на это место своего отца-пенсионера. В августе он вышел на пенсию и остался без работы. Летом ему хлопот и по своему хозяйству хватало, а вот в зимнее время он заскучал. И жил он ещё ближе к нашему производству, чем я или мой напарник — в пяти минутах ходьбы. Начальник согласился, и отец был доволен — лишняя копейка не помешает, да и производство имеет ценные для личного хозяйства отходы, а в селе такая работа всегда имела приоритет выбора.
Признаться, в этот период мне было не до московских новостей, своих забот хватало. Кроме обустройства на новом месте и работы, добавились в начале декабря радостные хлопоты и дома: у нас родился сын. Слава Богу, у нас была крыша над головой, у меня — работа, в доме было тепло и сытно, по дорогам не грохочут танки и БТРы, что ещё надо для простого счастья!
Кстати, про тепло… Впервые мы не мёрзли в комнатах зимой, топил от души, не экономил, да и уголь купил хороший - «орешек». Быстро приспособился к печке, научился поддерживать в ней огонь неделю, а то и две. В комнатах можно было ходить, как у нас говорят, телешом, а культурно сказать — в майке и трусах. Мы этой первой зимой на гражданке отогревались за все годы службы в армии. Ладно, Орловка в Амурской области с температурой в комнате восемь градусов, что с неё взять — страшное место для службы, но ведь и в Западной Грузии в зимние месяцы в квартирах температуру комфортной не назовёшь. А я там собирался отогреться зимой после службы в ГСВГ, где восточные немцы предпочитали жить зимой с насморком, синими, как тушки наших магазинных кур. Ни разу мы не вспотели в отопительные сезоны за пять лет житья в квартирах с центральным отоплением немецкой постройки.
Печка в доме — великое дело, и для здоровья полезней, поскольку создаёт в комнате градиент температуры, всегда можно найти местечко комфортное для себя. А уж если к печи лежанка прилагается… Мать рассказывала, что во времена её детства печь-лежанка уберегала их от простуды после выпаса скотины босиком в осенние дни, когда уже блюдца луж схватывались ночами ледком. Пока пасли коров, детвора спасалась от холода в свежих коровьих «лепёшках», становясь на тёплую жижу босыми ногами и перебегая к новой, как только она появлялась на земле. Вечером приходили домой продрогшие, не чувствуя ног, и заваливались спать на лежанку, укрывшись овчинным полушубком, а утром вставали как ни в чём не бывало.
Я ещё застал русскую печь в саманном доме моей бабки, которую топили кизяками. До сих пор запах сухой коровьей «лепёшки», брошенной в огонь костра, возвращает меня в безмятежные времена дошкольного возраста. Я просыпаюсь на лежанке от шума: бабка начинает шуровать кочергой в печи, вычищая тёплую золу и укладывая свежую порцию кизяков и щепок для растопки. В хате ещё темно, но скоро по стене напротив печи начинают плясать сполохи огня и появляется запах приятного дымка с нотками вербы, а потом — соломы и полыни. Бабка начинает клацать рогачом, рассовывая чугунки и сковороды по печи, но самый приятный момент, когда ноздри начинает щекотать аромат бабкиных тонких ажурных блинцов. Вижу, как она бросает готовый блинец на стопку и смазывает его топлёным маслом при помощи трёх гусиных перьев, связанных шерстяной ниткой...
Но в хуторе на тот момент почти не осталось таких печей: уголь вошёл в обиход и хуторяне убрали громоздкие дровяные печи с лежанками. А бабка пристроила угольную печь рядом с русской. Отец в нашей первой хатке тоже устроил угольную печь с небольшой лежанкой, там можно было разместиться только согнувшись, но и в таком виде не раз она меня выручала после выхода на тонкий лёд или попыток поплавать на льдинах в ледоход. Ещё была у нас, пацанов, мода плавать в половодье по затопленным левадам на всякого рода корытах, поскольку в нашем степном хуторе лодок не водилось. За счастье было успеть обсушиться на этой лежанке до прихода родителей.
Конечно, есть у печного отопления и недостатки: требует постоянного пригляда, да и обслуживать печку без пыли и копоти не получится. Но я мечтаю когда-нибудь заиметь в собственном доме печь с лежанкой, чтобы греть свою поясницу. Мечтай, Толя, это — не вредно!
На маслобойне начались пуско-наладочные работы, и начальник, не удовлетворившись моей поездкой на каргинскую маслобойню, отправил меня в областной центр, там в Чалтыре было солидное производство подсолнечного масла. Трудно сказать зачем так далеко было ехать, наверняка, где-то и в ближних городах были маслобойни — Миллерово, Каменск, например, но мне пришлось ехать за 360 км на автобусе больше восьми часов. На осмотр маслобойни и наблюдение за процессом ушло три часа, возвращаться пришлось ночью, к утру был дома. Сутки наша печка была без моего присмотра, и к моему приезду в ней едва теплился мизерный огонёк, но тепла хватило, чем был очень доволен и сразу принялся раскочегаривать печку.
Поездка моя в Чалтырь была не более полезной, чем в Каргинскую — оборудование тоже было другим, а хотелось бы понаблюдать за работой операторов на таком же оборудовании, что у нас. Получается, что «вылетать» нам придётся на нашем оборудовании без «провозки» на спарке, и инструкторский допуск на маслобойню мне получить не удалось. Ладно, не боги горшки обжигают. Перехожу в разряд испытателей новой техники, благо, что она на земле стоит.
И встретили меня армяне в цеху очень недружелюбно, название нашей станицы оказалось им не знакомо. Решив, что они видят во мне представителя конкурирующей фирмы, стал растолковывать им где находится наша станица от Чалтыря и какие у нас планируются объёмы производства. Только после этого хозяева подобрели и стали отвечать на мои вопросы. Во как в городе конкуренция свой оскал мне показала, у нас ещё не дошло людям как надо при капитализме вести дело.
Признаться время провел в цеху больше из приличия — приехал же опыт перенимать, у армян и объёмы значительней, и механизации больше, и приборный контроль за параметрами имеется, и лаборатория на приёме сырья имеется. Да и деваться мне некуда было до ночного автобуса, а в цеху — тепло.
А у нас всё будет в ручном режиме, на глазок. Единственное взял на заметку, что надо быть бдительным при приёме семечек и уменьшать долю масла на выдачу заказчику, если у него сырьё плохо очищено. Как показала дальнейшая практика, такое бывало, ведь не у всех наших мелких клиентов был доступ к очищенному подсолнечнику на токах, кто-то брал семечку из бункеров комбайнов. А тут уж качество зависит от того, на каком поле убирался подсолнечник — в сорняках оно было, или у совхоза имеются силы и средства, чтобы хорошо ухаживать за посевами, вовремя культивировать и обрабатывать гербицидами.
Забавно, что в Чалтыре тоже заподозрили во мне армейского кадра, но я, почему-то, этот раз отказался от своего прошлого. Что-то из закавказского опыта во мне воспротивилось признанию.
Странное дело — пока служил в армии, то случайные попутчики, обычно, удивлялись тому, что я — офицер. Одни говорили, мол, ты не похож на офицера, другие — не похож на лётчика. Ладно, признаю: на лётчика я комплекцией не вышел, вон каких красавцев в кино показывают! А я, как выразился один из моих дивизионных начальников, - метр вместе с фуражкой, и то — в прыжке. Начальник, конечно, — гад, целых шестьдесят восемь сантиметров не заметил в моём росте! Но, что есть, то есть, не удалось мне подрасти на курсантских харчах, так и остался при своём.
Но почему не похож на офицера, мне ни разу внятно не объяснили. Ходи в форме в отпуске, Толя, и будешь похож на офицера!
Стоило уволиться из армии и — пожалуйста...
Ну, что, маслобойня, иду на вы!
