Виталий Буняк
В память о моей маме
Какое все-таки удивительное это свойство нашей памяти – возвращать нас в прошлое колдовством воспоминаний!
… Было это много лет назад, в пору моей юности. Я, тогда еще молодой и не целованный, стал курсантом летного училища гражданской авиации, о чем сразу письмами известил родных и знакомых. Почтовое отделение находилось на территории училища, и в первые дни я, вместе с другими курсантами, часто ходил туда узнать, нет ли для меня писем. Запомнилась красивая, с волнистыми светлыми волосами женщина, сидящая за стойкой. Она спрашивала фамилию, и спокойно, несмотря на то, что за день к ней обращались десятки курсантов, с улыбкой чаще всего отвечала:
- А вам, молодой человек, еще пишут…
Голос был мелодичный, запоминающийся. И сама она была из тех женщин, о которых говорят – глаз не отвести. Она многим нравилась, и первокурсникам тоже. Потом старшекурсники нам объяснили, что эта красивая дама - жена одного из командиров учебного летного отряда училища. Но и после этого многие заглядывали на почту просто, чтобы на неё полюбоваться. Конечно, она это чувствовала, и только снисходительно улыбалась.
Потом в отремонтированном вестибюле здания учебно-летного отдела повесили свежевыкрашенные ячейки для писем, с крупными буквами алфавита. В учебных эскадрильях первокурсников были назначены почтальоны, и ходить на почту за письмами нам запретили.
Теперь каждое утро, заскакивая в вестибюль, я с надеждой проверял письма своей ячейки. Чаще всего приходили письма от мамы. Реже приходили конверты, знакомый почерк на которых, приводил меня в трепет.
…Про себя, я её называл «моя Голубоглазая». Хотя моей Инна, как бы мне этого не хотелось, никогда не была. За месяц перед моим поступлением в училище я познакомился с ней на танцах. Заметил её сразу, но подойти не решался. Она танцевала с подружкой, и только один раз на меня взглянула. Когда был объявлен белый танец, она неожиданно пригласила меня. Я заглянул в её голубые глаза, и меня словно ударило током. Я трепетно обнимал её гибкий стан, боясь прикоснуться к девичьей груди, и меня то и дело накрывало горячей волной. Танцевал я из рук вон плохо, но она тонко угадывала мое малейшее движение, и с легкостью откликаясь, казалась невесомой. Мы с ней болтали, сейчас уже не помню о чем, и танцевали весь вечер, К концу я даже поверил, что тоже умею танцевать.
Мы условились встретиться на следующий день. Проводить себя она разрешила только до автобуса.
Назавтра я с нетерпением ждал вечера. Потом еще долго ждал в условленном месте, но она так и не пришла. Я корил себя, что не спросил ни ее адрес, ни телефон. Я был так ею ослеплен, что совсем не запомнил её подруг, через которых можно было бы с ней связаться.
Ночью мне не спалось. Я включил светильник, наугад раскрыл томик стихов Генриха Гейне и начал читать:
Юность кончена. Приходит
Дерзкой зрелости пора,
И рука смелее бродит
Вдоль прелестного бедра.
Стихи сразу взбудоражили мое воображение, и я продолжал:
Не одна, вспылив сначала,
Мне сдавалась, ослабев,
Лесть и дерзость побеждала
Ложный стыд и милый гнев.
Но в блаженствах наслажденья
Прелесть чувства умерла.
Где вы, сладкие томленья,
Робость юного осла?
Тогда мне еще не приходило в голову, что «юный осел» - это я сам и есть.
Конечно, я уже встречался с девчонками и даже влюблялся, но как только начинал чувствовать, что нравлюсь, мой интерес к ним угасал. Так что любовный опыт у меня был никакой. Когда вечером следующего дня мы встретились, я оказался на верху блаженства. Инна была старше меня и училась в пединституте. Очень обрадовалась, когда я ей сказал, что моя мама тоже окончила педагогический и работает учительницей. С замиранием сердца я вспоминал после наших встреч, как она невзначай касалась меня тугой девичьей грудью, отчего меня обдавало дрожащее томление. Но все мои инициативы она мягко останавливала, что ещё больше меня заводило.
И вот теперь, находясь в училище, я вспоминал о ней каждый день. На самоподготовке или в личное время я, как и все, писал письма. Иногда, я сначала писал маме. Писал кратко, торопливо излагая все в общих чертах: жив, здоров, сыт, одет, не забудь передать привет… - всего на одну страничку. Затем, я обстоятельно сочинял послание Голубоглазой. Мучительно подбирал нужные слова, зачеркивая и изменяя чуть ли не каждое предложение. После, все старательно переписывал на чистовик, и несколько раз проверял, нет ли ошибок. Я тогда еще не догадывался, что Голубоглазой были не интересны мои творческие мучения. Только позже я узнал, что все это время она продолжала встречаться с другим парнем, а меня имела на примете, как «запасной аэродром».
Письма от Голубоглазой приходили все реже и реже. Каждый день я с волнением заглядывал в ячейку в надежде увидеть знакомый почерк, но тщетно.
…В то утро я получил письмо от мамы, но читать его сразу не стал. Кто бы мог подумать, что это письмо я буду вспоминать долгие годы, каждый раз, когда буду что-то писать! А тогда о нем я вспомнил только вечером. Каково же было мое удивление, когда, распечатав конверт, я увидел вместе с письмом от мамы и свое последнее к ней письмо. Оно было все пестрым от красных чернил, которыми мама исправляла мои ошибки. Мне стало неприятно. На обратной стороне, все теми же красными чернилами мама писала, что писать я стал более грамотно (!). По правде говоря, моя писанина не тянула даже на двойку, поскольку я никогда не проверял письма, написанные маме. Далее мама советовала, что мне все же следует обратить внимание, на чередование гласных в закрытом слоге в каком-то
там падеже, и еще что-то про деепричастный оборот.
В конце, как бы извиняясь, мама добавила: «Сыночек, писать с ошибками будущему летчику, как и любому культурному человеку, – стыдно. Вспомни, что я тебе говорила: чтобы научиться писать грамотно, надо всегда, даже самую маленькую записочку писать с соблюдением правил грамматики и орфографии, тогда это войдет в привычку. Я знаю, что за эти исправления ты на меня не обидишься, ведь ты же у меня - умница!».
Я почувствовал, что покраснел. Меня неприятно задело это существительное – «умница», я, все-таки, «он», а не «она». Потом, подумав, понял: напиши она «умник», - это была бы уже насмешка.
…Нет, мама написала все правильно. Ведь она была учительницей русского языка!
13.12.1997
https://proza.ru/2018/12/14/94
