Кругом стихло. Григорий лежал на своей постели в одиночестве. Он вспоминал о том, что было на этих праздничных, уже ушедших выходных. Они так скоро минули его и не оставили от себя никакого особого следа, ни весточки, лишь небольшое послевкусие, что он, словно и не заметил того, что они были. А были ли они? Не сон ли те все прогулки на улице с товарищами, поход в кино, новогодний стол с семьёй? И снова его накрыло по уши работой, что уж никак ни передохнуть, ни заняться собственными домашними делами, а в голове лишь одни мысли и те не о творчестве, а о работе, на которую ему необходимо будет каждый день рано вставать. Мало времени было и на его творчество. Лишь раз в день, но и то только вечером, он позволял себе небольшой отдых. Хоть что-то для него, хоть десять, хоть двадцать минут есть, а так бы всё время пропадало, а ещё вскоре отчёты сдавать, к которым он должен был быть готов, ему необходимо было привести всё в порядок к тому времени. Он уже перестроился на рабочий режим, ведь ему предстояло многое впереди.
Глаза Гриши были карие, впрочем, как и волосы. У него были ровные брови такого же цвета, не отличавшегося от волос и глаз. Кроме того, Григорий имел прямой узкий нос, гладкое лицо, спортивную фигуру, так как он нередко занимался спортом, и сырые вкусные салаты, к которым на праздники люди пили соки дивного аромата, не смогли его как-то испортить, ведь он не употреблял их в чрезмерном количестве. Он знал меру всему. Но диет особых не соблюдал всё равно, занимаясь на тренировках легкоатлетическим спортом, но и не только им. Ему это было совершенно не нужно, так как внутреннее ограничение в нём уже было до этого, он понимал, когда надо окончить что-либо, оценивая самостоятельно, на глаз. Рост же его составлял сто девяносто один сантиметр. Он был, хоть и не сильно внушительный, есть мужчины, ещё выше него, но всё же в норме, гигантизма у него не было, карликовости, конечно, тоже не было, это правда.
Редко, когда проведёшь так праздники. Воспоминания об ушедшем всё же надолго остались в просторной жизненной копилке памяти Григория. А те вечера с товарищами, как тёплые, несмотря на сильные морозы на улице, воспоминания о нечто хорошем, но ушедшем, вряд ли им удастся повторить эти весьма необычные времена. И всё же, нельзя не сказать об одном. Григорий редко обсуждал то, что было в прошлом, редко говорил о том, что ему было близко, с другими людьми. Он скрывал это в своей просторной жизненной копилке памяти, думая, что другим это будет не особо интересно слушать, его монологи, которые дальше никуда и не зайдут.