Автор: Мария Григорьева
Автор статьи анализирует письма М.М. Пришвина, сохранившиеся в архиве К.А. Федина и охватывающие период с 1939 по 1953 гг. В письмах речь идёт об устройстве быта, о хлопотах за друзей и знакомых, литературной деятельности. Освещена история публикации романа-сказки Пришвина «Осударева дорога». Автор привлёк материалы из неопубликованных дневников К.А. Федина.
Фонды Государственного музея К.А. Федина обладают обширной коллекцией эпистолярия, большую часть которой составляет переписка Федина с русскими и зарубежными писателями. Ее изучение помогает восстановить историю взаимоотношений коллег по литературному цеху, обозначить круг важнейших тем в их общении.
Одним из корреспондентов Федина был Михаил Михайлович Пришвин. Их взаимоотношения нельзя охарактеризовать однозначно, поскольку слишком велики разногласия между содержанием писем и личными дневниковыми записями. Писатели были знакомы с 1920-х гг., вращались в одних кругах в Петрограде (затем в Ленинграде), время от времени встречались на различных литературных мероприятиях. С 1937 г. они жили в знаменитом писательском доме в Лаврушинском переулке в Москве. Запись в дневнике Пришвина от 12 октября 1938 г.: «Вчера Федин позвонил мне и с удивлением сказал: “Я сейчас только узнал, что вы живете со мной в одном доме”. – “И целый год!” – сказал я. – “Целый год!” – повторил он.
И я ему уже нарочно: “Тоже вот и я не знал, что Вы переехали из Ленинграда сюда”.
А раньше, бывая в Ленинграде, я заезжал к нему, и он, бывая в Москве, заезжал.
И так все писатели живут, скрывая друг от друга свою личную жизнь, как будто вместе сообща делают какое-то скверное дело и в частной жизни им противно друг на друга глядеть»[1]. На протяжении многих лет Федин и Пришвин существовали рядом в едином литературном пространстве, но не были друзьями и единомышленниками.
В фондах музея хранятся девять писем Пришвина, которые охватывают период с 1939 по 1953 гг.
Первое письмо от 18 января 1939 г. начинается так:
«Дорогой Константин Александрович, просьба 1-я: Боков[2] не имеет жилплощади, подал в Литфонд, чтобы ему дали комнату в Переделкине. Просит меня Вам об этом напомнить[3], <…> Просьба 2-я: Дочь В.В. Розанова, Татьяна Васильевна, терпит большую нужду. В.В. Розанов, Вам известно, какой большой писатель: сейчас он не ко времени, а время его придет еще…»[4]
Так в одном коротком письме он обозначил, может быть неосознанно для себя, смену поколений, протянув нить от своего ученика Бокова к учителю Розанову[5].
В 1926 г. в Сергиевом Посаде Пришвин впервые встретился с Татьяной Васильевной, и это знакомство стало важным в переосмыслении его взаимоотношений с самим Розановым. «У этой девушки и у меня силы ушли на преодоление боли, причиненной одним и тем же (впоследствии любимым) человеком, ее отцом и моим учителем»[6]. Он говорил о ней: «Совсем Розановская манера, лицом и натурой совсем Розанов»[7]. И к этому добавлялась радость от духовной близости с глубоко верующим человеком: «Т.В. Розанова, истеричка, замухрышка и прочее, все-таки в моих глазах имеет какую-то значительность и чем-то превышает множество людей… Я думаю, это у нее от христианства»[8].
Несмотря на нелицеприятные эпитеты, употребленные для ее характеристики, он все же отзывается о ней с теплотой:
«В Т. Розановой есть нечто чрезвычайно близкое моей собственной индивидуальности, что это, еще не могу разобрать <…> может быть это живость, расположенность к душевной беседе. Может быть, углубленность переживания интеллигентских тем»[9].
Среди писем Пришвина есть еще одно «просительное» письмо. На нем не указана точная дата, но по его содержанию мы можем сделать предположение, что написано оно в середине 1940-х гг.
«Дорогой Константин Александрович, я хочу похлопотать о пенсии племянникам покойного Мамина-Сибиряка, хорошим людям, так как я их хорошо знаю, и знаю их тяжелое положение»[10].
Речь идет, прежде всего, о Борисе Дмитриевиче Удинцеве – литературоведе, исследователе жизни и творчества Д.Н. Мамина-Сибиряка, с которым Пришвин познакомился в первых числах января 1940 г. Удинцев, возглавляющий в тот момент Маминскую комиссию[11], обратился к Михаилу Михайловичу с просьбой выступить с докладом на очередном заседании[12]. В это же время Удинцев узнал, что писатель ищет себе нового секретаря, и порекомендовал ему свою знакомую – Валерию Дмитриевну Лебедеву. Впоследствии она стала женой, музой, верным другом Пришвина и даже «соавтором» его произведений.
Оценочные характеристики Константина Александровича и его творчества крайне редко встречается на страницах пришвинских дневников. В 1927 г.:
«Читал “Трансвааль” Федина. Умный человек Федин, достойный ученик Замятина. <…> Читается, впрочем, и с большим увлечением, хорошо, но не увлекательно, больше ума в мастерстве, чем таланта»[13].
И в 1941 г.:
«Федин очень умный светский человек, но его ум и светскость встречаются с очень ограниченным талантом, и от этого получается чрезвычайно заостренное самолюбие. Глубже корректных отношений с ним ни в коем случае не надо входить»[14].
Однако жизненные ситуации зачастую складываются неожиданно. 16 января 1941 г. Пришвин отмечал годовщину встречи с будущей супругой: «Праздновали с одной бутылкой шампанского и с одним Фединым»[15]. Возможно, с этого момента начался период постепенного «сближения» – насколько это было возможным – писателей.
В 1944 г. выходит отдельное издание книги Федина «Горький среди нас». Сразу же после публикации мемуаров, 24 июля 1944 г. в «Правде» появилась разгромная статья Ю. Лукина «Ложная мораль и искаженная перспектива». 26 июня 1944 г. Пришвин пишет письмо Федину:
«Дорогой Константин Александрович, мне нужно прочитать Вашу книгу о Горьком <…> Прошу Вас, я читатель хороший и к Вам весьма расположенный»[16].
После прочтения книги 28 августа он отправил Федину ответное письмо. К сожалению, оно не сохранилось в архиве Константина Александровича, но мы знаем о его содержании из дневниковых записей Пришвина:
«Перечитал письмо к Федину о Горьком, в котором называл Горького резонером и дьяконом от культуры»[17]. Два дня спустя он снова возвращается к прочитанному: «Сила Горького вся состоит в приспособлении, а не в вере и знании. Он силен был тем, что постиг слабость основ самодержавия, равно как и русского мужицкого быта. <…> И так всю жизнь провел не как работник искусства и знания, а как наивный посредник между народом и интеллигенцией. <…> Время Горького теперь проходит. Федин опоздал со своей книжкой»[18].
Травля Федина продолжилась и на страницах других центральных изданий, и каждый новый отзыв выявлял новые грани «аполитичности» его книги. Пришвин, несмотря на то, что назвал себя «хорошим читателем и весьма расположенным», не встал открыто на защиту Федина. Свою позицию он обозначил снова на страницах дневника:
«Читал в Литературной газете нападение на Федина за книгу о Горьком. Читал почти без неприязненного чувства к нападающим: до того уж в прошлом и сам Горький, и его барабаны. Может быть, очень бы кстати было бы выступить мне со скандальной речью вроде такой: – Вы нападаете на Федина, который отдал должное писателю А.М. Ремизову, вы понимаете защиту Ремизова, как уклон от современности к прошлому. Но Ремизов ведь единственный из русских писателей, кто сознательно писал о родине нашей, о лучшем и низком в России. <…> А что Горький у Федина изображен как робот мудрости, распределявший ее в тысячах писем малообразованным и простодушным пишущим гражданам, то ведь это же и правда: Горький был именно роботом пропаганды. И почему нападают на Федина, если мне же самому в личной беседе в Кремле по поводу чествования Чехова М.И. Калинин сказал: – А Горький вовсе не был так талантлив, как Чехов, как вообще об этом говорят: он был “публицистом”. – Может быть правдоискателем? – возразили мы. – Да, да, публицистом, – ответил Михаил Иванович – Так вот Калинин в Кремле может искренно высказываться, почему же писатель не может и не должен исходить из своего мнения, а танцевать от печки?»[19]
Пройдет совсем немного времени, и сам Пришвин, до того успешно пишущий и публикующийся, столкнется с непреодолимой преградой на главном жизненном пути.
В 1948 г. Пришвин заканчивает работу над романом-сказкой «Осударева дорога» о строительстве Беломорско-Балтийского канала. Все последующие годы проходят под знаком борьбы за его публикацию. Этот период освещен в письмах Пришвина Федину наиболее полно.
13 ноября 1948 г. он отдает «Осудареву дорогу» Ф.И. Панферову – главному редактору журнала «Октябрь». Спустя несколько дней, не дождавшись скорого ответа, он пишет: «Панферов не звонит, и от этого я сам мало-помалу прихожу в себя и расстаюсь с надеждой выйти на большую дорогу»[20].
В конце ноября отдает читать литературным критикам В.О. Перцову[21] и Н.И. Замошкину, Л.И. Скорино – заместителю главного редактора журнала «Знамя», в «Детгиз». Все они указывают на необходимость мелких и несущественных доработок, но главное разочарование было впереди.
14 декабря 1948 г. Михаил Михайлович записывает в дневнике:
«Ильенков[22] объявил, что “Канал” нецензурен, нельзя писать о канале: он скомпрометирован. Немного [надо переделать. – М.Г.]: выдернуть всю географо-историческую часть и навертеть все на другое. Это был такой удар по голове, что я заболел»[23].
В конце концов, Пришвин согласился переработать «Осудареву дорогу», которая во второй редакции получила другое название – «Новый свет». И начались новые попытки «устроить» роман.
Письмо Федину от 12 апреля 1949 г.:
«Дорогой Константин Александрович! Во-первых, поздравляю Вас[24], уверенный в том, что Вы поймете мое поздравление не официально. Конечно, своему успеху я радовался бы несколько больше, но все-таки и Вашему успеху я радуюсь тоже по правде и даже почти, как себе.
Обращаюсь к Вам с просьбой, помогите мне узнать правду о своем романе: он размером не велик, 15 листов и знаю, читается легко, Вас с этой стороны он не затруднит.
Но вот в чем трудность. <…> По уговору Панферова (за водкой), но без договора и аванса, я обещал роман “Октябрю” и держусь своего слова, несмотря на многочисленные и соблазнительные предложения “Нового Мира”. Еще в конце прошлого года (в сентябре и октябре) я передал роман в “Октябрь” и, несмотря на все мои приставания, не получил ответа до января 49-го.
Наконец мне ответили, что роман есть выдающееся произведение, но необходимо переделать в нем все, что относится к принудительному труду. Я сел в Малеевку[25] и в 11/2 месяца сделал указанные изменения. И вот опять та же история: больше месяца роман в “Октябре”, редакция отвечает, что без Панферова она не может ничего ответить. На все звонки к Панферову отвечают: болен. Я делаю вывод, что Панферов “боится”.
Я бы Вас очень просил прочитать роман и решить: убрать ли его с очень огорченным сердцем в стол, или же Вы сделаете четкие указания для спасения вещи. Представляю, как Вам будет трудно последнее, но если Вы убедитесь в том, что вещь спасти все-таки можно, то почему бы Вам не постараться для русской литературы, как Вы привыкли стараться, и не привлечь к делу Симонова[26]»[27].
Через месяц Пришвин снова напоминает о себе Федину:
«Дорогой Константин Александрович, моя идея была в том, чтобы принять на себя, на свою совесть необходимость принудительного труда и указать каждому путь выхода в царство свободы творческого труда. <…> Я переработал “Осудареву дорогу” в “Новый свет”, который Вам и посылаю. Работу мою не отвергли, но опять потребовали ряд изменений. Я бы сделал их, но боюсь, что поддамся мнениям людей несвободных, не видящих из-за дерева леса, и потом будет стыдно, как человеку, продавшему первенство, как человеку свободному, сдавшему свои позиции “в борьбе свободного с освобождателями человечества” (Герцен)»[28].
Ответ от Федина пришел 10 июня 1949 г.:
«Дорогой Михаил Михайлович, прочитал Ваш роман-сказку с великим удовольствием читателя, наслаждающегося искусством, с каким житейская правда превращается у него на глазах в легенду, а природа – в философию, и с восторгом писателя, любующегося мастерством другого писателя-виртуоза. Редко в жизни встретишь рукопись, в которой ни за что не хотелось бы поменять местами хоть каких-нибудь два словечка! А у Вас ни одного не подвинул бы ни на линеечку.
Но это мое желание. А необходимость потребует, вероятно, маленьких изменений и, возможно, некоторого дополнения…»[29]
В конце письма Федин приглашает Пришвина в Переделкино, чтобы при личной встрече обсудить все подробно. 14 июня Пришвины были в гостях у Федина, а уже 17 июня Михаил Михайлович записал в дневнике: «Ляля [Валерия Дмитриевна. – М.Г.] подгоняет по замечаниям Федина “Новый свет” к “Звезде”»[30].
Одно из писем Пришвина представляло загадку для исследователя, так как на нем была четко указана дата: «27 июня 1948», но по его содержанию становится понятно, что автор ошибся, так как письмо является прямым продолжением предыдущего:
«Дорогой Константин Александрович! Валерия Дмитриевна заканчивает работу над рукописью по Вашему совету, и мне останется только принять ее работу и отправить к Симонову. Очень прошу Вас обещанный отзыв не задержать и опустить в ящик моей квартиры в Москве»[31].
Почтовый штемпель на конверте «28.6.49» и помета красным карандашом рукой Федина «Отзыв!» только подтверждают версию об ошибке автора в датировке.
Федин неоднозначно воспринял «замещение» автора его супругой. В письме И.С. Соколову-Микитову 22 июня 1949 г. он пишет:
«Неделю назад приезжал из своего Дунина Пришвин в сопровождении жены. Говорили о романе. Ему хотелось бы больше не касаться рукописи: он свое сделал. Замечания мои он принимает <…> однако, ему приятнее писать, а не исправлять написанное. Ho madame, на которую он оглядывается с робостью старого мужа, думает иначе, – ей хочется любой ценой (которую заплатит, конечно, муж) превратить поэзию в товар. У меня было отчетливое чувство, что я говорю не с ним, а с ней, и в этом вдруг укрепил меня сам Михаил Михайлович, со светлой улыбкой объявив, что поправки в рукописи отлично сделает madame! Она, оказывается, написала в романе целую главу, и вообще настолько вжилась в манеру и стиль мужа, что вполне его может заменить, если потребуется!»[32]
И сам Пришвин подмечал в жене тягу к «самостоятельности» писательства:
«Собирается все больше и больше признаков того, что Ляля при всяком прикосновении к моей литературной работе, особенно когда ей удается в чем-то мне помочь, больно вздыхает о том, что она только помогает, но не делается автором. (И у Федина попалась…)»[33].
Несмотря на множество внесенных изменений, роман по-прежнему не был отдан в печать. Запись в дневнике Федина 23 сентября 1949 г.:
«Заходил к Пришвину <…> Разговор о романе, который – с исправлениями по моим советам – был дан Симонову, не прочитан им и передан в секретариат, то есть в долгий ящик.
Мне грустно видеть в таком состоянии неуверенности, почти страха за свою судьбу человека глубоко талантливого, заслуженного, по-своему тонкого и оригинального. <…> Я не мог дать никакого совета – как быть с романом»[34].
Сам Пришвин еще долго остро переживал свое неопределенное положение:
«Неудача с романом во время болезни ощущалась по-разному, начиная с раздражения и обиды на рабское положение литературы, кончая трезвым сознанием, что вещь эта не приходится к нашему времени и, может быть, слабым намеком наводит внимание на неотвратимую сущность, является лепетом ребенка вслух, о чем в страшном напряжении все молчат»[35].
Роман «Осударева дорога» (именно с таким названием согласно авторской воле) был напечатан в 1957 г., уже после смерти Пришвина. Он умер 16 января 1954 г. – в годовщину знакомства со своей женой. В последующие годы Валерия Дмитриевна неоднократно обращалась к Федину с различными просьбами, касающимися сохранения памяти и литературного наследия Пришвина. Она же занималась изданием его дневников. 22 марта 1954 г. Федин сделал такую запись:
«Начал прочитывать один из томов “Дневника” М. Пришвина, который мне дала Валерия Дмитриевна. Интересно почти все, что касается наблюдения за природой и бытом. Странно и слегка мизантропично почти все, что относится к рассуждениям. Всегда рискованно давать заглядывать в тайники маленьких личных желаний, умалчивая о желаниях больших. Искажаются пропорции: чего в человеке больше – эгоизма, или гуманности? И в чем главное?
Мне стыдно было бы подбирать записывание фактов, показывающих меня в наилучшем свете. Стыдно думать, что я “умнее” всех. Михаилу Михайловичу было как будто не стыдно и все время очень хотелось быть непременно умнее.
Любопытно видеть себя в представлении других: обо мне есть упоминание у Михаила Михайловича…»[36]
И заканчивает свою мысль пророчески, как будто угадывая задачи будущих исследователей:
«Кто-то, когда-то сложит настоящее представление обо всех нас, современниках, – какими мы хотели казаться себе и другим, и какими были»[37].
Литература
Пришвин М.М. Письма К.А. Федину 1939-1953 гг. // ГМФ 4872, ГМФ 31236-31242, ГМФ 39023.
Пришвин М.М… Дневники. 1926-1927 / Подгот. текста Л.А. Рязановой, коммент. Я.З. Гришиной и Л.А. Рязановой. М., 2003.
Пришвин М.М. Дневники. 1936-1937 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. СПб., 2010.
Пришвин М.М. Дневники. 1938-1939 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. СПб., 2010.
Пришвин М.М. Дневники. 1940-1941 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой, Л.А. Рязановой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. М., 2012.
Пришвин М.М. Дневники. 1944-1945 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой, Л.А. Рязановой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. М., 2013.
Пришвин М.М. Дневники. 1948-1949 / Подг. текста Я.З. Гришиной, Л.А. Рязановой; коммент. Я.З. Гришиной. М., 2014.
Федин К.А. Собр. соч.: в 12 т. М., 1986. Т. 11. Письма 1909-1977.
«Свела нас Россия». Переписка К.А. Федина и И.С. Соколова-Микитова. 1922-1974 / Под ред. И.Э. Кабановой и И.В. Ткачевой. М., 2008.
Архивные источники
Федин К.А. Дневники. 1948-1954 // НВГМФ 5610/13, НВГМФ 5610/20.
Сноски:
[1] Пришвин М.М. Дневники, 1938-1939 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. СПб., 2010. С. 186.
[2] Боков Виктор Федорович (1914-2009) – поэт. Будучи студентом Загорского педагогического техникума, посещал литературный кружок, которым руководил Пришвин. В 1934 г. по рекомендации Пришвина поступил в Литературный институт им. А.М. Горького.
[3] Федин был председателем Литфонда СССР в 1937-1939 гг. В 1939 г. Боков получил комнату в общежитии Литинститута в Переделкине.
[4] ГМФ 31236. Здесь и далее даются ссылки на учетные номера предметов основного (ГМФ) и научно-вспомогательного (НВГМФ) фондов музея.
[5] Розанов Василий Васильевич (1856-1919) – философ, публицист. Преподавал историю и географию в гимназии в Ельце, где учился Пришвин. В результате конфликта, возникшего между ними, Пришвин был отчислен без права поступления в другое учебное заведение. Обиду на учителя и свое отношение к нему он выразил на страницах автобиографического романа «Кащеева цепь» (1923-1927). В 1910 г. в Петербурге Пришвин и Розанов неоднократно встречались на собраниях Религиозно-философского общества. Несмотря ни на что, Пришвин чувствует в Розанове близкого по духу человека и переосмысляет его идеи в своем творчестве.
[6] Пришвин М.М. Дневники. 1926-1927 / Подгот. текста Л.А. Рязановой, коммент. Я.З. Гришиной и Л.А. Рязановой. М., 2003. С. 232.
[7] Пришвин М.М. Дневники. 1936-1937 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. СПб., 2010. С. 922.
[8] Там же. С. 509.
[9] Там же. С. 470.
[10] ГМФ 31242.
[11] Комиссия по литературному наследию Д.Н. Мамина-Сибиряка, организованная в 1926 г. при Румянцевском музее в Москве.
[12] Выступление Пришвина со «Словом о Мамине-Сибиряке» состоялось 10 февраля 1940 г. в Государственном литературном музее.
[13] Пришвин М.М. Диевники, 1926-1927. С. 524.
[14] Пришвин М.М. Дневники, 1940-1941 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой; Л.А. Рязановой; ст., коммент, Я.З. Гришиной, М., 2012, С. 340.
[15] Там же. С. 356.
[16] ГМФ 31238.
[17] Пришвин М.М. Дневники. 1944-1945 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой, Л.А. Рязановой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. М., 2013. С. 249.
[18] Там же.
[19] Там же. С. 269.
[20] Пришвин М.М. Дневники. 1948-1949 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, Л.А. Рязановой; ст., коммент. Я.З. Гришиной. М., 2014. С. 325.
[21] Перцов Виктор Осипович (1898-1980) – один из авторов книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства» (1934).
[22] Ильенков Василий Павлович (1897-1967) – писатель, в 1947-1949 гг. работал в редакции ж. «Октябрь».
[23] Пришвин М.М. Дневники. 1948-1949, С. 341.
[24] В 1949 г. Федину была присуждена Сталинская премия первой степени за романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето».
[25] Дом творчества писателей, организованный Литературным фондом СССР на территории бывшей усадьбы «Малеевка», до революции принадлежавшей издателю журнала «Русская мысль» В.М. Лаврову.
[26] В этот же день Пришвин делает в дневнике такую запись: «…я решил попробовать устроить роман в “Новый мир” через Федина, написал ему и получил ответ, что он может прочесть роман только через три недели» (Пришвин М.М. Дневники. 1948-1949. С. 455).
[27] ГМФ 4872.
[28] ГМФ 31240.
[29] Федин К.А. Собр. соч.: в 12 т. Т. 11. Письма 1909-1977. М., 1986. С. 283.
[30] Пришвин М.М. Дневники. 1948-1949. С. 516.
[31] ГМФ 31239.
[32] «Свела нас Россия». Переписка К.А. Федина и И.С. Соколова-Микитова. 1922-1974 / Под ред. И.Э. Кабановой и И.В. Ткачевой. М., 2008. С. 336.
[33]Пришвин М.М… Дневники. 1948-1949. С. 533.
[34] НВГМФ 5610/13.
[35] Пришвин М.М., Дневники, 1948-1949, С. 595.
[36] НВГМФ 5610/20.
[37] Там же.
Текст опубликован: Эго-документы XX века. Литература, культура, история (Фединские чтения. Выпуск 7): Коллективная монография / Отв. ред. и сост. И.Э. Кабанова. Саратов: ИЦ «Наука», 2020. С.: 50-57.