Что такое автобиография?
Понятно, для отдела кадров есть шаблон. А если пишешь для потомков? О чём писать? Чем отмерять жизненные циклы - местами работы, переездами, романами и дружбами, увлечениями и хобби? Прямо по Пикассо - то у меня был голубой период, а это - розовый, тут - африканский, там классический, дальше сплошной кубизм, а вот в переходном возрасте я совсем, помню, впал в сюрреализм.
Но как ни отмеряй, всё равно что-то отсеется, полной картины не получится. Так и с дедушкой Лёней. Хоть мы и пытаемся восполнять пробелы его автобиографии архивными документами и устными рассказами очевидцев, дедушка всё равно ускользает. Что остаётся? Пожалуй, его принципы. Дедушка напоминал статуэтку, которая стояла на Надином пианино: на вид хрупкую, но отлитую из чугуна фигурку Дон-Кихота.
"Ну, так на чём я остановилась?" - как говаривала Люба. А остановились мы на Кыштымской аварии. Авария ускорила отъезд семьи с Урала в подмосковный наукоград. Но дедушка там задержался ненадолго. Они с Любой развелись, и он уехал, оставив ей квартиру.
Люба рассказывала, что позднее дедушка предлагал снова сойтись, и она отказалась. Если так, это был храбрый поступок в то время, когда статус разведённой для женщины почти равнялся социальной смерти. Люба хлебнула презрительной жалости семейных приятельниц:
- Знаешь, как обидно! - жаловалась она Маше. - Вот сидим за столом в гостях: все парами, а я одна. И какая-нибудь говорит своему мужу: “Поухаживай за Любой!” Потому что за мной и поухаживать некому.
С дедушкой уехала и бабушка Маня, которая до этого вела всё хозяйство семьи. На первое время Люба нашла домработницу. Та в отсутствие хозяев приобщалась к хозяйской водке и доливала в графинчик воды до нужного уровня; идя в гости, несла всегда полные сумки хозяйских продуктов, а её готовка не радовала даже непритязательного и всеядного папу.
- Покушайте, я там блов приготовила, - приглашала домработница.
Папа, вскормленный настоящим ташкентским пловом, пробовал и бурчал под нос:
- И правда, что блов.
В общем, Люба навсегда осталась в городе, где стала всем известной и всем своей, где потом родились мы, и где и сейчас живут наши мама с папой.
А дедушка Лёня уехал. Впрочем, дадим слово ему самому, этот этап есть в дедушкиной “Биографии”:
“Алма-Ата, 1961 – 1967 гг. Институт ядерной физики Казахской Академии наук. Я главный инженер, самый нудный контролёр, потому что уже обжёгся в другом месте и не хочу, чтобы другие получили то же.”
На снимке - бетонирование сердцевины реактора и его пуск. Дедушка Лёня позади всех, справа, в белом халате, ссутулившийся, озабоченный и нахмуренный.
А в начале 1970-х дедушка уже переехал в Курск, на строительство атомной электростанции в Курчатове. В Курске жили родители нашего папы - Фрося и Мотя. Дедушка Лёня сначала остановился у них, а уже потом, получив квартиру, перевёз бабушку Маню и вторую жену. Так, по удивительному совпадению, в Курске на некоторое время пересеклись две ветки нашей семьи.
Дедушка Лёня навещал Фросю и Мотю, а летом брал на прогулки Машу, которая проводила у них каникулы. Глядя на дедушкино хмурое лицо, Маша не понимала, почему он дуется.
А дело-то было вот в чём. Курск, как в своё время Челябинск-40, стоил дедушке нервов и здоровья. На объекте, по его выражению, “творился бардак”, который мешал закончить работу вовремя. При въезде на стройку повесили транспорант: “До пуска реактора осталось 40 дней”. Число меняли каждый день: 39, 38, 37, - пока оно не уменьшилось до десяти, после чего транспорант сняли.
Дедушку и его коллег, ответственных за строительство, регулярно вызывали на ковер в обком партии и устраивали взбучку. Учитывая дедушкин перфекционизм, можно догадаться, что халтурить он не мог. А зная его самолюбие и чувство собственного достоинства, трудно представить, как он выносил эти выволочки. После очередной он зашёл к Фросе:
- Весь белый, на нём лица не было, - вспоминала она.
В тот день его свалил инфаркт. “Биография”, разумеется, об этом умалчивает. Курску там посвящена только одна фотография: дедушка вручает пионерам портрет И. Курчатова - человека, который, по его словам, сам того не ведая, определил его жизнь.
Курчатов, наверное, повлиял на ход ещё многих жизней, а сам оказался лишь винтиком, хоть и крупнее других, в могучей мясорубке советской атомной промышленности, которая перемолола тысячи Дон-Кихотов и Санчо: учёных, рабочих, военных, спецпоселенцев и заключённых.
Дедушкина “Биография в фотографиях” закончилась на вручении портрета, словно после Курска ничего значительного с дедушкой уже не происходило. Но это было не так. Впереди ждала увлекательная работа, крутые сюжетные повороты и любовные романы. Но тут мы, наверное, выберем тактику дедушки и промолчим. Из скромности и из уважения к Любе.