Величайший композитор ХХ века однажды в шутку позавидовал «Гордости финского народа» – коллеге Яну Сибелиусу
24 января в 19:00 Государственный симфонический оркестр Удмуртской республики и маэстро Николай Роготнев представят программу из музыки Сергея Прокофьева и Яна Сибелиуса. Удмуртская филармония дает превью для Первой симфонии безусловно первого композитора в ряду финских художников звуков. Дает вместе с несколькими яркими и острыми сюжетами из его большой во всех отношениях биографии…
Янне по следам Петра Ильича
Одно только поверхностное изучение биографии Яна Сибелиуса приводит к пониманию того, что в жизненных и творческих моментах финский композитор нередко как будто «шел по стопам» Чайковского, повторяя его путь.
К наглядному примеру даже в том, что близкие люди юного Янне, как называли Сибелиуса в родительской семье, не разделяли чаяний сына посвятить себя музыке. Как тут не вспомнить хрестоматийный и сакраментальный возглас строгого дяди Петра Ильича – Петра Петровича Чайковского, сокрушавшегося по поводу профессионального выбора племянника: «А Петя-то, Петя! Какой срам! Юриспруденцию на гудок променял!»
И в жизни Сибелиуса произошел аналогичный эпизод, когда юноша после школы поступил одновременно на юридический факультет Хельсинкского университета и в Музыкальный институт сразу по двум классам – скрипки и теории композиции.
Обучение «параллельными» курсами не могло продолжаться долго. Поэтому после того как однажды дядюшка Яна (опять сходство с Чайковским) обнаружил в комнате племянника открытый учебник правоведения с пожелтевшими запыленными страницами – было заметно, что студент давно не прикасался к «источнику знаний», был собран семейный совет и мать Сибелиуса «зажгла зеленый свет» на дороге сына к музыкальному творчеству.
Жалобный кларнет под напряженный гул
Окончив институт в Хельсинки, где фортепиано преподавал именитый итальянский пианист Ферруччо Бузони, Сибелиус завершал образование в Берлине и Вене. Вернувшись на родину, молодой композитор продолжил сочинять музыку и одновременно приступил к преподавательской работе в alma mater.
Когда в 1897 году Императорский финляндский сенат – по сути, правительство Великого княжества Финляндского, назначил будущему «великому сыну финского народа» ежегодную стипендию, Ян Сибелиус смог значительно сократить свои педагогические занятия и сосредоточился на дебюте в симфоническом жанре, к которому испытывал давнюю страстную тягу.
– Первая симфония стала начальным звеном в цепи вершин, высоко поднимающимися над всеми остальными сферами творчества Сибелиуса, – в популярной монографии о финском композиторе подчеркивал советский музыковед Александр Ступель, отмечая заодно, что она открывается печальным жалобным соло кларнета на фоне чуть слышного, но напряженного гула литавр.
– Внимательному слушателю в Первой симфонии Сибелиуса не трудно обнаружить следы влияний Брамса и Чайковского, – нарочито заостряла внимание коллега товарища Ступеля Маргарита Вачнадзе, мнение которой разделял авторитетный Сесил Грей.
Этот британский музыкальный критик и композитор дружил с Сибелиусом, не раз бывал у него в гостях и, видимо, имел право заявить о том, что в тематических материалах Первой симфонии финского художника «улавливаются отголоски звучаний русской музыки». Причем не только Чайковского, но Бородина, Глазунова и Рахманинова.
Снежные вихри с пиццикато белых нот
Странно лишь то, что каждый из этих исследователей как будто забывал о признании самого автора.
– Не могу понять, почему мои симфонии так часто сравнивают с музыкой Чайковского?! – недоумевал Сибелиус в прямой речи, приведенной в книге американского музыковеда Гарольда Эдгара Джонсона. – Симфонии Чайковского очень человечны, но в них воплощена нежная сторона человеческой натуры, а в моих отражена её суровая сторона.
– Я никогда не состоял с симфоническим оркестром в законном браке. Я всегда был его любовником! – бравировал композитор в разговоре со своим студентом Бенгтом де Торном.
– Да, Ян Сибелиус очень своеобразен в плане оркестровки и техники письма. По образному содержанию в его музыке я тоже слышу влияние Чайковского – во второй части Первой симфонии Сибелиуса явственно слышатся интонации Шестой «Патетической» симфонии нашего выдающегося земляка – и других русских композиторов. При этом использование Сибелиусом низких напряженных тембров напоминает мне интонации, характерные для творений романтического периода в музыке. И как раз низкий фоновый гул, который Сибелиус создает с использованием нисходящих вихревых глиссандо, рисуют в моем воображении картины суровой северной природы, с порывами метельного ветра и снежными бурями где-нибудь на крайнем финском севере, в сказочной Лапландии, – в эксклюзивном интервью Удмуртской филармонии с помощью художественных образов и метафор дирижер Государственного симфонического оркестра республики Николай Роготнев раскрыл личные ощущения и впечатления, в которых словно примирил тонкие уши музыковедов и внутренние чувства самого знаменитого композитора страны Суоми.
– У Сибелиуса часто можно увидеть пиццикато, записанные белыми нотами, что сразу подсказывает характер звукоизвлечения, – в первой авторской книжке «Дирижерская аппликатура», изданной в 1974 году, великий маэстро и музыкальный педагог Геннадий Рождественский говорил совсем не о длительности целой ноты или её половинном делении со штилем, а о том, что оптическое восприятие нотного текста неразрывно связано с эмоциональными реакциями.
И белые ноты у Сибелиуса вполне можно было воспринимать как аллегорическое изображение снежинок. Причем в зависимости от темпов внешних обстоятельств, внутренних состояний или «природных условий», эти снежинки в музыке финского композитора были способны менять скорость от медленного умиротворяющего снегопада до хлесткой вьюги.
– Интересно, что для создания картин хаоса, ненормальности и неустойчивости в своих произведениях Чайковский тоже применял полиритмику и политональность, делая это классическими выразительными средствами. И вслед за Петром Ильичом Ян Сибелиус повторял этот подход, но делал это очень по-своему! – заключал сюжет Николай Серафимович.
Закрытая книга Яна Сибелиуса
– В музыке его ми-минорной – Первой – симфонии чувствуется личностная драматическая история и душевная боль композитора, – поделился дирижер и отталкиваясь от этой мысли можно предположить, что в собственных серьезных переживаниях, положенных на симфоническую партитуру, Ян Сибелиус мечтал о полной независимости для своей Родины.
Как от западных – шведских – соседей, так и от российского имперского диктата. Более того, это предположение в какой-то мере может послужить если не ключом к окончательной расшифровке биографической загадки Сибелиуса, то шагом, позволяющим продвинуться в этом направлении.
Здесь не лишним будет напомнить, что вскоре после того как в декабре 1917 года Совет народных комиссаров Российской советской республики за подписью Ленина официально признал независимость, финский композитор полностью (sic!) утратил мотивацию для продолжения творчества!
В 1929 году он «поставил точку» не только в последнем из опубликованных опусов за номером 116 («Четыре пьесы для скрипки и фортепиано»), но и в целом в композиции. Вплоть до самой смерти, последовавшей на десятом десятке жизни осенью 1957 года, Ян Сибелиус больше не обнародовал ни единой ноты.
– Это закрытая книга! – без устали восклицал замолчавший в сочинении музыки композитор, собеседники которого много раз пробовали разговорить Сибелиуса на заповедную для него тему для передачи в публичном пространстве.
Правда и раньше Сибелиус не отличался особой разговорчивостью в объяснении своей музыки, и как-то в беседе с личным биографом Эрнстом Танцбергером намекнул на то, что «его произведения должны говорить сами за себя».
Музыкальный поэт и гражданин
Версий вольной или невольной творческой «немоты» Сибелиуса выдвигалось очень много, но ни одна из них не предусматривала вариант, при котором его молчание не исключало достижения им адекватности по отношении к самому себе при достижении главной сущностной цели этого человека и гражданина – суверенитета для родной Финляндии.
И вполне допустимо, что решение этой гражданской сверхзадачи могло погасить либо уменьшить огонь творческих импульсов и мотиваций музыкального поэта.
Кстати сказать, косвенным подтверждением этой гипотезы оказалось мнение маэстро Роготнева о неравноценности музыкального наследия Сибелиуса.
– Не стану скрывать, что для меня особо интересны его ранние симфонии, начальный период в творчестве, безусловно, великолепный Скрипичный концерт! – дирижер перечислил предпочтения, а затем деликатно и максимально дипломатично добавил. – А вот поздние произведения Сибелиуса мне, мягко говоря, не импонируют. Впрочем, как и в музыке Стравинского мне тоже гораздо интересней изучать его русский период, нежели последующие музыкальные мысли, а также порывы и скачки Игоря Федоровича по разным стилям…
Природа поздней «немоты»
Опять же если хотя бы легким рикошетом прикасаться к подробностям жизни Яна Сибелиуса, то не может не броситься в глаза его пристрастие к крепким напиткам, которые композитор принимал в качестве «проверенного средства» для выхода из частых депрессий. В основном в одиночестве и изредка с гостями, среди которых оказывался тот самый Сесил Грей.
– Мой самый верный друг, – подобным образом Сибелиус называл совсем не мистера Грея, а алкоголь.
В течение последних тридцати лет жизни вместе с женой Айно Ян Сибелиус уединился в глухом сельском местечке Айнола близ городка Ярвенпяя неподалеку от Хельсинки, где и старался преодолеть некую до конца неосознанную, но тяжкую доминанту.
Это был то ли глубокий творческий кризис, то ли обиды на всё и всех за непонимание и охлаждения интереса в социуме к его персоне, то ли гнев на то, что его музыка не соответствует новой моде. То ли это было болезненное желание продемонстрировать обществу оригинальное внутреннее успокоение и равновесие.
По крайней мере ряд объяснений в «не случайности» обращения Сибелиуса к тяжелой алкогольной артиллерии можно было найти в захватывающей объемной книге «Дальше – шум. Слушая ХХ век», написанной Алексом Россом и увидевшей свет в США в 2007 году, а чуть позже изданной и в России.
В главе «Одиночество Яна Сибелиуса» музыкальный критик журнала The New Yorker подробно остановился на генезисе «тишины» финского композитора и в качестве одного из «опорных сигналов» процитировал фразу из его дневника, датированную 1927 годом: «Изоляция и одиночество ведут меня к отчаянию… Выжить мне помогает алкоголь… Я одинок, оскорблен, все мои настоящие друзья умерли. Мой авторитет здесь упал ниже низкого. Невозможно работать. Если бы только был выход…»
Этим выходом для Сибелиуса могла стать Восьмая симфония, которая, как утверждали осведомленные знатоки, якобы лежала на его рабочем столе, начиная с 1924 года. Периодически композитор принимался за работу над этим полотном, но всякий раз ему не доставало решимости преодолеть себя.
Зато в начале 40-х годов, когда родная Финляндия стала сателлитом гитлеровской Германии, Сибелиусу хватило мужества уничтожить рукописи своих последних и никому неизвестных музыкальных детищ.
– У меня не было сил присутствовать при этом, и я ушла из комнаты. Я до сих пор не знаю, что он бросил в огонь. Но после этого муж стал спокойнее, и его настроение постепенно улучшилось, – эти воспоминания супруги Сибелиуса тоже привел в тексте фактурного фолианта Алекс Росс.
Как привел следующее дневниковое откровение композитора:
– Трагедия начинается. Мои тяжкие мысли парализуют меня. Причина? Одиночество, одиночество. Я никогда не позволю величайшему страданию сорваться с губ. Айно надо беречь…
Гениям присуще ошибаться
– Моя жизнь – это одиночество на людях, – данное признание Дмитрия Шостаковича уже в своем дневнике запишет его ученик и величайший композитор Георгий Свиридов.
По неизменной иронии судьбы, не ведая, конечно, о настоящей человеческой и художнической трагедии финского коллеги и современника, Дмитрий Дмитриевич Шостакович, сам как вынужденный образцовый полигон для страданий, мук, сложных испытаний духа и плоти, выпавших на человеческую долю, в добрую шутку однажды позавидовал «легкой» старости Яна Сибелиуса.
– Многие годы своей жизни он ничего не сочинял и занимал лишь должность «Гордости финского народа». Эта должность превосходно оплачивалась: квартира, дача, достойная субсидия и т.п. Сам же Сибелиус хлестал коньяк и слушал разного рода музыку на пластинках. Вот мне бы так. А то забот у меня много. Очень много, а вот сил мало… – эту фразу приписывали музыкальному гению ХХ века.
Зато теперь мы знаем, что гениям, как и всем нам – обыкновенным людям, тоже свойственно ошибаться…
Текст: Александр Поскребышев