Модернизационный переход, пройденный Россией в XXвеке, без сомнения, был одним из самых тяжёлых вызовов, что отразился на всех сферах отечественной культуры и в народной ментальности. Сюжет о царе-старце Александре Iпод именем Фёдора Кузьмича, возникший в Сибири периода великих реформ Александра II, в настоящее время является символом не только Томска, где благочестивый старец провёл последние годы, но и России в целом, и прежде всего, ‒ её традиционной народной православной идентичности.
В условиях современности, когда перед Россией встали всесторонние вызовы переходного периода, особенно актуальны становятся исследования процессов и явлений народной ментальности, рождённых переходным периодом, поскольку они позволяют правильно построить необходимый в наших условиях диалог власти и общества. При этом, говоря об истории имперского периода, важно обратить внимание не только на явления столичной общественной мысли, но и на явления провинциальной и окраинной ментальности в их неразрывной связи с глобальными историческими тенденциями внутри страны.
Сюжет о царе-старце возник на основе одной из свойственных российской народной ментальности периода империи легенд о «возвращающемся избавителе». Типологическое родство сюжета о царе-старце с этим явлением традиционных народных представлений впервые была отмечено в работе К. В. Чистова [9, с. 201] и, в последующей историографии, убедительно доказано Е. Б. Гайдуковой [1, с. 4]. Именно в этом аспекте рассматривает интересующий нас сюжет большая часть авторов, затрагивающих его в своих работах, прямо или косвенно. Изучение народно-сказовых и житийных элементов, появившихся в легенде о царе-старце в результате деятельности томского кружка почитателей Фёдора Кузьмича, имеет менее объёмную историографию. Кроме того, большая её часть относится не к исторической науке. Например, труды, связанные с сюжетом о Федоре Кузьмиче, В. Мамаева [4] и М. М. Громыко посвящены богословским вопросам. В работе последнего представлен подробный список источников [2, с. 52-172], отразивших сюжет о царе-старце в периоды его актуализации. Ещё меньше исследователей пытались составить комплексную характеристику сюжета о царе-старце как явления народных представлений.
Цель доклада – обозначить возможную перспективу для продолжения нашего исследования сюжета о царе-старце.
В качестве методологической основы нашего исследования были привлечены концепции истории ментальностей и конструктивизма.
Середина и вторая половина XIXвека в России была эпохой целого комплекса процессов в экономической, политической, социальной структуре общества, которые в совокупности составляли явление модернизационного перехода. Этот переход не мог не отразиться в культурной сфере страны, однако, в связи со спецификой модернизационных процессов в разных регионах империи, он порождал и разные явления в культуре. Не случайно именно на этот период пришёлся расцвет духовных исканий российских интеллектуалов и возрождение массового интереса к институту православной церкви после столетнего упадка начиная с упразднения патриаршества. Ярчайшим проявлением этих духовных исканий был рост влияния Оптиной пустыни в системе российского православия: «Прибыль шла от монастырских промыслов (в первую очередь от рыбной ловли). В аренду сдавались монастырские угодья (мельницы, лес, сенокосы, сады), которые в 50—80-х гг. XIX в. существенно расширились за счет покупок и пожертвований. Наконец, самым внушительным источником доходов выступали частные подаяния и вклады, которые росли вместе с известностью обители. В 1820—1840-х гг. было еще актуально посылать сборщиков за подаянием в Калужскую и соседние с ней губернии, позже мы не встречаем упоминаний об этой практике» [3, с. 50]. Оптина пустынь с её устойчивой и непрерывной традицией старчества [3, с. 53] была центром, куда обращались по вопросам веры и духовным делам многие представители Серебряного века русской культуры.
На окраинах же Российской империи, в том числе в Сибири, отражение модернизационного перехода в культуре имело свою специфику. Одним из проявлений осмысления процессов перехода в Томске и стал сюжет о царе-старце Александре I под именем Фёдора Кузьмича. Эта легенда была созвучна духовным исканиям столичной интеллигенции, однако отражала, прежде всего, духовные запросы, сформированные в народной ментальности переходного периода. Л. Н. Толстой не случайно обратился именно к этому сюжету [8, с. 359-377], когда сам пребывал в поисках новой концепции духовности и спасения души вне контекста государства и церкви.
К общим признакам сюжета о царе-старце в каждый период его актуализации, помимо появления на фоне процессов модернизационного перехода, следует отнести имманентную связь с историей о некоем высокопоставленном заступнике простых людей в лице монарха, наследника или их приближённого. На основе нашего исследования можно предположить, что этот признак связан не только с традиционными народными представлениями о власти, но и с более глубокой психологической проблемой «героя» и «маленького человека», известной всем классикам отечественной литературы. Одно из самых острых выражений этой проблемы в литературе мы можем найти в романе Н. В. Гоголя «Мёртвые души», точнее во включённой в роман новелле «Повесть о капитане Копейкине». На глубокий социальный смысл этой новеллы обратили внимание ещё советские исследователи литературы. С. И. Машинский написал: «Поэма о героическом защитнике отечества, ставшем жертвой попранной справедливости, как бы венчает всю страшную картину поместно-чиновно-полицейской России, нарисованную в «Мертвых душах»» [5, с. 3]. Эту мысль продолжил Н. Л. Степанов, согласившись, что именно в истории отставного капитана Копейкина писатель воплотил кульминацию социальной темы романа: «Тема несправедливости социальных отношений, глубоко волновавшая Гоголя, решалась им в демократическом плане, в плане гуманистического протеста против сильных и богатых хозяев жизни» [7, с. 40-44]. Разумеется, современному читателю персонажи этого типа, воплощающие коллективного «маленького человека», вовсе не кажутся привлекательными. Желание Копейкина доказать свои права присоединиться к элитным «праздникам жизни», даже ценой разбоя [5, с. 317], встретит вполне обоснованное непонимание.
Но в XIX веке отечественной истории, с его сословностью и множеством привилегий, вопрос «маленького человека» находил широкий отклик в общественном мнении. Модернизационные процессы 1860-х гг. и сопутствующая им урбанизация, когда впервые в русской истории крестьяне массово пошли на заработки в города, актуализировали эту тему ещё больше. В связи с чем допустимо предположить, что сквозная тема «маленького человека» перед лицом несправедливости в русской классической литературе, стала одной из главных причин столь широкой популярности сюжета о царе-старце, имевшего тот же смысл в народных представлениях.
То, что тема «маленького человека» перед лицом процессов модернизации актуализируется в сюжете о царе-старце становится ещё очевиднее при сравнении с другим схожим сюжетом из середины XIXв., произошедшим за океаном от России в частности, и славянского мира в целом. 17 сентября 1859 г., своего царя-старца получил американский город Сан-Франциско в Калифорнии, когда бродяга по имени Джошуа Абрахам Нортон явился в редакции нескольких газет, чтобы объявить себя «Императором этих Соединённых Штатов» по просьбе большинства жителей страны. И хотя объявление это никто не взялся опубликовать, сам его факт получил огласку и сделал из самопровозглашённого «императора Нортона I» местную знаменитость и городскую легенду.
На протяжении 21 года своего «правления» Нортон участвовал во всех городских мероприятиях, «инспектировал» работу полиции и городских служб во время своих прогулок, часто в компании двух не менее знаменитых собак-крысоловов, Бумера и Лазаря. Самопровозглашённый император писал от своего имени «указы» и расплачивался банкнотами с собственным изображением, которые, однако, охотно принимались к оплате, поскольку быстро приобрели коллекционную ценность. Известно, что своим авторитетом «городской легенды» Нортон, будучи, по сути, обычным городским сумасшедшим, смог повлиять на общественное мнение горожан, остановив погромы китайских эмигрантов также, как своими советами и духовным авторитетом смирял дух своих почитателей старец Фёдор Кузьмич. Его авторитет городской знаменитости был столь велик, что после его смерти в 1880 г. городские общественные круги и администрация сочли возможным организовать торжественные похороны, процессия на которых растянулась почти на три километра [10].
Следует отметить, что Калифорния для США второй половины XIXв. также была, по сути своей окраиной, недавно приобретённой в ходе войны с Мексикой, а потому в Сан-Франциско на волне модернизационных процессов вполне могли появиться родственные сюжету о царе-старце явления в народных представлениях. С поправкой на социально-политическое развитие и климат, они имели общую функцию, так как воплощали стремление «маленького человека» получить высокопоставленного личного заступника перед государством и советника в предприятиях, способного привести к личному успеху. И это не единственное, что объединяет эти сюжеты. «Правление» Нортона I имеет зловещую схожую деталь с сюжетом о царе-старце. Оба этих явления стали предвестием обострения противоречий, связанных с модернизационным переходом, что привело к трагедии гражданской войны. В связи с чем можно говорить о перспективе исследования отражения модернизационного перехода в народных представлениях в виде цикла противостояния, вырванного из традиционного уклада жизни «маленького человека» с социумом, необратимо изменившимся под влиянием экономических процессов. Этот антагонизм имеет несколько этапов развития, которые ещё предстоит обозначить будущим исследователям, но наше исследование позволило выявить отражение его первого этапа в народной ментальности. Изначально он проявляется только в духовной сфере, и выглядит со стороны как поиск «маленькими людьми» высокопоставленного заступника в новых, непривычных условиях экономических отношений и культуры.
Результаты общего анализа отражения сюжета о царе-старце в источниках периода его актуализации привело нас к выводам, позволяющим оспорить тезис Н. М. Михайлова о причине устойчивости этой легенды в народных представлениях и отечественной культуре. Пытаясь сложить воедино сведения об историческом императоре Александре I, старце Фёдоре Кузьмиче и сюжет о царе-старце, автор написал о живучести сюжета о царе-старце в народной памяти следующее: «Русский народ создал себе идеал царя кающегося, богобоязненного, униженного, битого кнутами, как и он сам, народ русский, мудрого, аскетического, подающего верные житейские советы и спасшего себя от грехопадения, царя-святого» [6, с. 292]. Наше исследование сюжета о царе-старце как явления народных представлений не позволяет полностью согласиться с подобной оценкой.
Проникаясь сюжетом о царе-старце Александре Iпод именем Фёдора Кузьмича, народ вовсе не считал себя униженным и битым кнутами. Скорее он ощущал себя, в большинстве, «маленьким человеком», оказавшимся перед лицом непонятных ему процессов модернизационного перехода. Но едва ли этот коллективный «маленький человек» ощущал себя униженным. Напротив, перед ним открывались разные возможности. Он чувствовал страх перед неизвестным, он мог каяться в своих деяниях, но при этом не был чужд и желания воспользоваться новыми возможностями для достижения успеха, а не только стремился сохранить ценности своей традиционной ментальности. Именно для примирения этих разнонаправленных моделей реакции на процессы модернизации мог возникнуть образ заступника из высших слоёв социума, «большого человека», который бы не противостоял «маленькому», а, напротив, протянул бы ему руку помощи и защиты. Разумеется, этот заступник должен был обладать как светской, так и духовной силой, чтобы помочь «маленькому человеку» как реализовать свой потенциал в мирских делах, так и в вопросах веры и сохранения традиционных ценностей.
Список использованной литературы
1. Гайдукова, Е. Б. Сюжет о царе-старце в русской литературной традиции (на материале корпуса текстов о праведнике Фёдоре Кузьмиче); дисс. … канд. филол. н. – 10.01.01 / Е. Б. Гайдукова; науч. рук. Б. А. Чмыхало. ГОУ ВПО «Красноярский государственный педагогический университет им. В. П. Астафьева» – Красноярск, 2008. – 215 с.
2. Громыко, М. М. Святой праведный Феодор Кузьмич – Александр I Благословенный. Исследования и материалы к житию / М. М. Громыко. – М.: Паломник, 2007. – 512 с.
3. Запальский, Г. М. Оптина пустынь и её воспитанники в 1825–1917 годах / Г. М. Запальский. – М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. – 416 с.
4. Мамаев, В. Легенда о царе Александре Благословенном и старце Фёдоре Кузьмиче. Ч. 2. / В. Мамаев. – Текст: электронный // История Отечества. – URL: http://www.rusvera.mrezha.ru/386/13.htm (дата обращения: 20.10.2021).
5. Машинский, С. И. Художественный мир Гоголя: Пособие для учителей. – 2-е изд. / C. И. Машинский. – М.: Просвещение, 1979. – 432 с.
6. Михайлов, К. Н. Император Александр I; Старец Феодор Козьмич: историческое исследование / К. Н. Михайлов. – Санкт-Петербург: Прометей, 1914. – 295 с., [1] л. фронт. (портр.), [4] л. ил.
7. Степанов, Н. Л. Гоголевская «Повесть о капитане Копейкине» и ее источники / Н. Л. Степанов. – Текст: непосредственный // «Известия АН СССР», ОЛЯ, 1959, т. XVIII, вып. 1, С. 40–44.
8. Толстой, Л. Н. Посмертные записки старца Федора Кузмича // Толстой Л. Н. Собрание сочинений в 22 тт. – М.: Художественная литература, 1983. Т. 14. С. 359—377.
9. Чистов, К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв. / К. В. Чистов. – М.: Наука, 1967. – 342 с.
10. Le Roi Est Mort, San Francisco Chronicle (11 января 1880). Архивировано24 мая 2011 года. Дата обращения: 04 января 2023. (англ.)
Информация об авторе: Путилин Михаил Сергеевич, аспирант 2 года обучения, Томский государственный университет; e-mail: mish.put.1997@gmail.com.