Глава 65
Попятившись на шаг от Ноа, Либби затрясла головой.
– Это твоя очередная ложь, правда? – выпалила она. – Ты омерзителен!
Не давая ему шанса оправдаться, развернулась и зашагала к двери. У нее за спиной заскрежетали по полу ножки стула. Напружинившись всем телом, Либби покрепче сжала рукоятку ножа.
– Не уходи, – попросил Ноа. – Пожалуйста! – И впервые за вечер она расслышала в его голосе подобие отчаяния. Этого оказалось довольно, чтобы заставить ее застыть на месте. – Я сказал, что ты заслуживаешь правды, и это и есть правда. Клянусь.
– Я тебе не верю, – покачав головой, Либби обернулась и увидела его стоящим. Что-то мешало ей сделать последние несколько шагов, чтобы покинуть кафе. И вдруг ее осенило, откуда она знает имя Ноа Харриса. Не он один умеет хранить секреты. Этот она до поры до времени придержит при себе.
– Стефени, Грейси и Мэри; моя жена, дочь и мама. Я был на работе, когда мне позвонила медсестра из больницы Королевы Елизаветы, чтобы сообщить, что они пострадали в ДТП. И лишь приехав туда, я узнал, что потерял всех троих.
– Их имена были в общем доступе, – безучастным тоном заявила Либби.
Ноа поднял со стола телефон, попросил операционную систему открыть папку и направился к Либби, вытянув руку, чтобы передать ей аппарат для ближайшего рассмотрения. Она снова стиснула нож и попятилась на три шага. Ноа, огорченный ее опасениями, положил телефон на ближайший к ней столик и вернулся на свое место.
Внутри Либби нашла десятки альбомов, каждый битком набитый семейными фотографиями. Пролистала папки, открывая их наугад. В одной были снимки Ноа в отрочестве с мужиком постарше и молодой женщиной, которая при ней в более зрелом возрасте попала под машину – надо полагать, мать Ноа. В других папках лежали свадебные фотографии, снимки их медового месяца и фото новорожденного ребенка и Ноа.
– Посмотри видео, – настаивал он, и Либби нажала на кнопку воспроизведения. В первом ролике Стефени сидела на скамейке в саду, баюкая дитя. Голос ее принадлежал той самой женщине, которую Либби успокаивала на Монро-стрит. Либби никогда не забудет ее предсмертных вдохов; та лишь хотела знать, что дочь не пострадала.
Либби помешкала, прежде чем заговорить снова:
– Сожалею о том, что с ними случилось, но это не объясняет твою роль в захвате и почему ты причинил вред такому множеству невинных людей.
– Это не должно было случиться. Никто не должен был умереть. Все просто… пошло вразнос… в общем, события совершенно вышли из-под моего контроля. Я не мог его остановить.
– Кого?
– Алекса.
– Это еще кто?
– Мой брат.
– И какова же была его роль?
– Он был одним из тех, кого вы звали Хакером.
– Твой брат был Хакером? – медленно проговорила она.
– Одним из Хакеров. Хакер был вовсе не одним человеком. Голос, который вы слышали, был создан речевым синтезатором – искусственным воспроизведением человеческого голоса. Горстка людей – мужчин и женщин разного возраста, говоривших с разными акцентами, диалектами и на разных языках – по очереди диктовали, что должен сказать Хакер, а другие управляли тем, что вы видели на экранах. Чтобы с успехом довести дело до конца, потребовалась глобальная людская сеть. Прошу тебя, может, сядешь, чтобы я мог объяснить?
Либби помедлила. Снова оглянулась через плечо на дверь за спиной и решила, что если почувствует какую-то угрозу со стороны Ноа, то вполне успеет добежать до двери раньше, чем он доберется до нее. Ослабив хватку на рукоятке ножа, выбрала стул в паре столиков от него. Потом, скрипнув зубами, постаралась не расклеиться на глазах у того, кого когда-то так жаждала увидеть вновь.
– Я должен начать с самого начала, – повел Ноа. – В сороковых, во время Второй мировой войны, мой дедушка основал бизнес, делавший двигатели для армейских автомобилей. Потом тот с годами диверсифицировался и перешел к нашему папе. Когда мы с Алексом окончили университет, то начали работать на него компьютерными программистами, создававшими софт и разрабатывавшими хард – радары, датчики ориентации и лидары для машин Пятого уровня. У папы наклевывался контракт на много миллионов фунтов на поставки программного обеспечения и камер для автомобилей экстренных служб. Это была величайшая сделка в истории нашей компании. А поскольку Британия должна была стать первой страной, полностью перешедшей на автономники, планировались глобальные продажи нашего софта и систем. Через годы после Брексита[23] нас еще потряхивало, но это означало надежную работу для наших шестисот работников. А потом раз, – Ноа щелкнул пальцами, – и все накрылось.
– Почему?
– Мы были готовы к запуску – у нас имелись и штат, и технологии, и мы расширили свои площади. Именно Алекс заметил изъян в софте, разработанном другими, над которым мы тогда и пахали. Вроде крохотной лазейки в заборе, но все-таки лазейки. Это означало, что так называемое надежное, не поддающееся взлому программное обеспечение теоретически можно было взломать. Мы сообщили об этом, и нас заверили, что уязвимость устранят. Потом, за неделю до подписания контрактов, объявилась конкурирующая компания из Индии, перехватив у нас контракт более дешевым тендером. Мы шли на уступки, пока не уравняли цену с ними, но они повторили этот номер, и все было кончено. Мы работали бы в грандиозный минус. Так что правительство отдало контракт им. Мы были уверены, что индийцы не в состоянии предложить лучший продукт, чем мы, – и оказались правы. Поскольку когда декомпилировали их софтину, она оказалась идентичной нашей. Индийцы украли нашу работу, и единственное место, где они могли ее получить, – от кого-то из правительства.
– Тогда почему вы не подали иск о нарушении авторских прав?
– Важнейшие части нашей заявки на патент «потерялись», как только дошли до Агентства по интеллектуальной собственности. К моменту, когда мы их разыскали, было слишком поздно. Индийцы запатентовали нашу работу в ускоренном порядке. Все адвокаты-международники, к которым мы обращались, в один голос твердили, что у нас нет ни шанса на выигрыш тяжбы или компенсацию.
– А бизнес вашего отца?
– Не прошло и полугода, как акционеры потребовали его перевода под внешнее управление и провели сокращение штата. Большинство наших работников жили в поселках поблизости от завода, и через считаные годы эти населенные пункты пришли в запустение. Люди были вынуждены переехать ради поисков работы, цены на дома обрушились так, что у оставшихся долги по залогу превысили цену самого жилья, начался рост алкоголизма и даже числа самоубийств. Некоторые из этих людей работали на папу и его отца всю свою жизнь. А папа во всем этом винил только себя. Угрызения совести и стресс доконали его, он перенес удар и меньше чем через год скончался от осложнений после воспаления легких.
Ноа примолк, чтобы подхватить с пола бутылку. Отвинтил крышку и протянул ее Либби. От пыли в зале в горле свербило, но она отказалась.
– Брата это подкосило куда сильней, чем меня, – продолжил он рассказ. – Мы оба были близки с папой, но Алекс был первенцем и яблочком от яблони. На моих глазах он утопал в депрессии все глубже и глубже. В юности у него диагностировали биполярное расстройство, и он перестал принимать прописанные лекарства и начал закладывать за воротник. Стал неуравновешенным, мрачным и озлобленным, начал срываться по пустякам. Несколько раз его арестовывали за драки и в конце концов упекли за решетку на несколько месяцев. После освобождения он исчез. Мы не могли его разыскать; его не было на квартире, он не отвечал ни на звонки, ни на текстовые сообщения. А когда и полиция не смогла его отыскать, мы начали опасаться худшего. Но потом он объявился так же внезапно, как и исчез.
Помимо воли Либби ощутила, что рассказ Ноа ее захватил.
– Где же он был? – спросила она.
– Он не говорил, но что-то в нем изменилось. Не только то, что он стал трезвее и вернулся к приему лекарств, – он будто обрел некий стержень, которого я давно в нем не замечал. В конце концов брат признался, что провел это время в группе «единомышленников». Смахивало на то, что он вступил в какой-то культ или типа того, но это было сообщество хакеров, таившееся в Темной паутине, которое он разыскал. Алекс вступил в организацию, поставившую своей целью подрыв британской индустрии беспилотных авто. Он узнал, что не одну нашу компанию правительство развело с помощью более дешевых иностранных тендеров. Как минимум у дюжины предприятий, сыгравших важную роль на начальных этапах Дорожной революции, тоже украли их продукты прямо из-под носа благодаря махинациям с патентами и воровству. Алекса призывали вступить в их ряды и потрудиться вместе, чтобы отыскать способ поставить индустрию на колени и предать гласности, что учинили с отечественными предприятиями. А он умолял подключиться меня.
– И ты ответил согласием.
– Нет, не сразу. Как и Алекса, меня возмущало то, как разделались с папиным бизнесом, но я не мог себе позволить все бросить и выступить в крестовый поход. У нас со Стеф уже появилась Грейси, и они стояли для меня на первом месте.
– И что же заставило тебя передумать?
– День, когда беспилотное авто Пятого уровня сгубило всю мою семью. Нам не сказали, почему погибли мои девочки, – лишь то, что следственное жюри возложило вину на них. Оно даже не дало рекомендации проверить программное обеспечение.
– И Алекс предложил увоз в качестве возмездия?
Ноа позволил вопросу на время повиснуть в воздухе, прежде чем ответить:
– Нет, Либби. Идея целиком моя.
Глава 66
Либби застыла. Ее гнев на Ноа поднялся с новой силой. На кратчайший миг она прониклась пониманием его негодования на правительство за то, что оно учинило с его семейным бизнесом, и его отчаяния, когда вину за происшествие, погубившее их, возложили на его жену и мать. Но едва он признался, что увоз был его идеей, сочувствия как не бывало.
Должно быть, ощутив разделивший их леденящий мороз, Ноа почувствовал себя неловко, потер ладонями лицо и покачал головой:
– Позволь мне объяснить. Первоначально планировалось вывести машины из строя. Все автомобили, независимо от марки и модели, имеют кое-какой общий софт, позволяющий им связываться между собой – скажем, чтобы предупредить о пробках или дорожных работах впереди. Поскольку мы приложили руку к программированию, мы знали, как в него внедриться, добравшись прямиком до этих датчиков. Алекс с остальными должны были внедрить инородный фрагмент кода в верификационный софт. Это давало нам возможность получить доступ к исходным кодам любой модели любого авто Пятого уровня и заразить его вирусом, чтобы оно подчинялось нашим командам. Тормознуть одно авто с фиктивной проблемой – и пошло-поехало, дальше и дальше, заставив тысячу за тысячей сделать то же самое. К моменту, когда хак будет выявлен и устранен, ущерб уже будет причинен. Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы застопорить всю Британию напрочь, выставив отрасль на посмешище.
– И что же переменилось? – осведомилась Либби. – Как это переросло в массовое убийство?
– Когда Алекс влез в софт, то обнаружил, что машины считывают наши национальные идентификационные карты и все фенечки, которые мы носим. Вот тогда-то мы и узнали, что произошло с моими девочками на самом деле. Ими пожертвовали, потому что Пассажир, машина которого врезалась в них, был пилотом Королевских ВВС и ИИ его защищал. А раз он служит стране, значит, его жизнь дороже, чем всей моей семьи.
Ноа подождал реакции Либби, но она продолжала взирать на него с прежней настороженностью.
– Меня сжигала ненависть ко всем и вся, имевшему отношение к этим машинам. Их воздействие зашло чересчур далеко. Даже потом – ведь моя малышка умерла, потому что не получила печени, в которой нуждалась, потому что чем меньше катастроф в более безопасных машинах, тем меньше донорских органов.
– Нельзя же наказывать людей за то, что они не гибнут! – перебила Либби. – Это безумие.
– Понимаю, но это демонстрирует, что тогда творилось у меня с мозгами. Например, уверенность, что поломка машин не окажет достаточного влияния. Я решил, что наш хак должен пережить трехдневный новостной цикл. Нужно, чтобы он стал событием, запомнившимся всем очевидцам до самой смерти. Увоз. Я сказал Алексу, что мы должны перехватить полный контроль над горсткой машин и держать их ради выкупа, угрожая убить Пассажиров, если правительство не сознается в своих деяниях. И мы заставили бы следственное жюри сделать то же, что делает ИИ, – выбрать, кого оставить в живых, исходя только из тенденциозной информации, которую впарим ему мы. Но пострадать ни в коем случае не должен был никто. – На это Либби недоверчиво склонила голову к плечу. – Клянусь тебе, я думал, мы только подымем бучу против этих «невзламываемых» машин. А потом все переменилось в вечер моей встречи с тобой…
– Со мной?
– Я пересматривал материалы того дня, когда погибли мои девочки, раз сто, пока не выучил их наизусть. Я подсчитал, сколько шагов тебе потребовалось, чтобы перейти от одной к другой, сколько времени ты провела с моей мамой и Стеф и как ты пыталась утешить их. Видя твою доброту и как тебя потрясла смерть незнакомых тебе людей, я сразу понял, что ты нужна в жюри. Но потом, когда мы встретились в Манчестере, я – уж не помню, за какое время, – впервые поговорил с человеком, не варящимся в той же ядовитой похлебке, что и я. В нашем с тобой поцелуе я ощутил неразрывную связь с тобой, как и ты. Ты пробудила меня, напомнила мне, кто я на самом деле, и заставила понять, что я могу добиться всего желаемого, больше никому не угрожая. Но переубедить Алекса и остальных нечего было и пытаться. Как объяснил тебе тот другой присяжный, Мэттью, из-за стадного чувства в компании люди делаются храбрее, чем по отдельности.
– Надо было постараться, – пренебрежительно отозвалась Либби.
– Я старался.
– Ты должен был дать им понять, что это неправильно.
– Я пытался.
– Тогда почему они не слушали?
– Потому что к тому времени мы потратили на планирование увоза восемнадцать месяцев, и никто не хотел идти на попятный! И я боялся, что, если воздержусь от участия, все может совсем выйти из-под контроля. Я думал, что если останусь в деле, то хотя бы смогу держать их в узде, если потребуется.
– И удалось? – припечатала Либби.
Ноа потупил взор.
– Я даже не воображал, до каких крайностей они дойдут.
– Где ты-то был в тот день? Потому что в машине, за которой мы следили, тебя не было.
– В реальном времени меня снимали в неподвижной машине в амбаре в западной Ирландии под хромакей[24]. Фоном служила прямая трансляция окружающих ландшафтов с камер другой машины, как будто я ехал по тем дорогам. Моей реакцией на гибель Виктора был стопроцентно искренний ужас; я даже попытался выбраться из машины, в которой меня заперли. Мне вырубили звук и закольцевали предыдущие съемки, чтобы вы не слышали, как я умоляю их остановиться и угрожаю признаться зрителям во всем. Меня предупредили, что, если я не подыграю, они прикончат всех Пассажиров – и тебя заодно. Позволить им сделать это я не мог. И, конечно, не представлял, что они собираются устроить сшибить машины лоб в лоб по всей стране.
– Где вы скрывались?
– В разных странах. Лично я встречался лишь с полудюжиной из причастных. Они устроили конспиративные квартиры в странах, у которых нет договоров с Великобританией об экстрадиции. Пока я не стану высовываться, не стану привлекать к себе внимания и чинить их правительствам неприятности, меня будут скрывать. Но страховки у меня никакой. Меня могут бросить волкам на съедение, как только вздумается.
– А твой брат?
– Без понятия. Я не мог связаться с ним с самого дня увоза.
Либби крепко зажмурилась, пытаясь усвоить версию событий в изложении Ноа. Нельзя отрицать, что он представил убедительные доводы, а язык его тела свидетельствовал о мучительных угрызениях совести.
– Почему теперь? – спросила она. – Зачем ты явился и разыскал меня?
– Мне плевать, что обо мне думает остальной мир, но мне не все равно, что думаешь ты. Я хочу, чтобы ты знала: в тот вечер в Манчестере и в роли Пассажира я был настоящим собой, а не тем, в ком ты сомневалась последние полгода.
– Сомневалась? – переспросила Либби, приподняв бровь. – Чертовски колоссальное преуменьшение. Ты манипулировал мной, воспользовавшись для этого смертью моего брата. Ты взял кошмарнейший момент моей жизни и употребил Никки, чтобы заставить меня купиться на твою ложь. Разве не этот ты настоящий?
– Вовсе нет, клянусь. Позволь доказать. Уезжай со мной.
Либби подумала, что ослышалась:
– Что?
– У меня есть контакты, которые могут устроить нас в любом уголке мира, где только нам захочется. И тогда, вдали от этого всего, мы сможем узнать друг друга по-настоящему. Сможем начать снова.
Собственный смех застал врасплох саму Либби, так же как и Ноа.
– Ты серьезно?! С какой стати?
– Потому что ты не хуже меня знаешь, что, вопреки всему, между нами до сих пор что-то есть. Это нечто я прежде ощущал лишь раз в жизни, со своей женой. И я должен увидеть, куда это заведет. Ты не можешь отрицать, что тебя по-прежнему тянет ко мне. Несмотря на твою браваду и на все то, что ты якобы знаешь обо мне, ты все-таки пришла сюда, потому что в твоей душе есть уголок, желающий верить, что человек, к которому ты питаешь чувства, вовсе не негодяй.
– Чушь полнейшая, – Либби энергично затрясла головой. – У меня есть своя жизнь, есть новая цель в жизни, дела идут отлично, я заставляю мир меняться к лучшему. С какой радости мне бросать все это ради типа, чьи друзья сгубили больше тысячи человек? Ты рехнулся.
– Либби, Богом клянусь, я не хотел, чтобы это случилось. И потрачу остаток жизни на исправление содеянного, если ты мне позволишь. Ты можешь помочь мне искупить чудовищные последствия моей затеи.
Поднявшись на ноги, Либби принялась выхаживать по залу.
– Как я могу? – спросила она наконец. – Даже если ты говоришь правду, катализатором-то все равно послужил ты. Если ты действительно раскаиваешься в случившемся, так почему не сдаться полиции? Объяснишь им все, что рассказал мне сегодня вечером. Докажи не только словами, что ты действительно такой, каким я тебя считала поначалу.
Ноа провел ладонями по волосам, а потом сцепил руки, будто в молитве.
– Не могу, Либби, – взмолился он. – На меня повесят все, чем располагают, и малость сверх того. Я могу назвать им лишь пару имен – и никаких сведений о том, где найти кого бы то ни было, никаких доказательств, что не я дирижировал всем от начала до конца. На свободе я могу сделать больше добра, чем за решеткой. Да, я знаю, что кое-кто посчитает, что правосудие свершилось, если меня посадят, но с твоей помощью я могу дать куда больше, будучи свободным человеком.
Ноа второй раз двинулся к ней, и Либби снова попятилась.
– Как насчет того, чтобы я записал свое признание и предал его гласности, как только мы доберемся туда, куда отправимся? – предложил он. – Это поможет тебе передумать?
– Джуд… – начала она, но тут же поправилась: – Ноа, ты сам-то себя слышишь? Нам придется постоянно оглядываться, нам не будет ни минуты покоя. Я не могу, не хочу всю жизнь прожить вот так. Я хочу того же, чего хотят нормальные люди, а все это… во всем этом… нет ничего нормального.
– Мы можем получить все, что пожелаем, даже в ненормальных обстоятельствах. И ты можешь продолжить свою кампанию, опираясь на достойное финансирование и расширенный глобальный размах. Ты даже можешь организовать благотворительный фонд имени брата в помощь людям с психическими отклонениями, если пожелаешь: у меня есть доступ к деньгам, которые помогут это осуществить. Я предлагаю тебе мир, Либби, и в обмен предлагаю себя. Настоящего себя. Умоляю, пожалуйста, подумай об этом.
Глаза Либби переполняли слезы, и она утерла их рукавом.
– Знаешь, отчего больнее всего? Что ты одурачил меня… что я дала слабину и ты заставил меня поверить, что ты не тот, кто есть. Смогу ли я вообще свыкнуться с ложью и манипуляциями? Ты на моем месте смог бы?
– Я рискнул очень многим, чтобы прийти сюда; это тебе ни о чем не говорит?
Этого Либби отрицать не могла. Застыв на месте, она очень внимательно разглядывала Ноа. В его взгляде по-прежнему светились надежда и отчаяние. Будь перед ней человек, которого Либби повстречала в Манчестере, она бы ему поверила. Но это Ноа, и она знает его не лучше, чем любого другого чужака. Но как ни старалась, не могла отрицать, что испытывает какую-то тягу к нему, невидимый магнит, заставляющий поверить ему вопреки доводам разума.
– Да как же я хоть когда-нибудь смогу простить тебе случившееся? – спросила она. – Против нас всё – то есть абсолютно всё.
– Мы сумеем с этим справиться; я знаю, что сумеем. Просто скажи, что дашь мне шанс. Я вдруг являюсь ниоткуда, делаю тебе это предложение… Понимаю, что то, о чем я прошу, – полнейшее безумие; я сознаю это на все сто процентов. Но я готов был пожертвовать своей свободой, чтобы прийти сюда, потому что уверен: между нами что-то есть.
По затылку Либби за шиворот сбежала струйка пота. Она не позволяла себе отвести взгляд от Ноа, пока не будет готова ответить ему.
Потом, почти незаметно для глаз, кивнула. В ответ глаза Ноа широко распахнулись, и лицо его засияло.
– Правда? – спросил он. – Ты уверена?
– Да, – тихонько проронила она. – Но мы должны уйти сейчас же, пока я не очнулась.
На сей раз Либби не отпрянула, когда Ноа к ней приблизился. Позволила ему обнять себя и привлечь к груди. А когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, Либби закрыла глаза и забыла обо всем, что было прежде. На минутку она перенеслась на год назад, обратно в садик паба, окруженный маслянистым сиянием фонариков, свисающих с деревьев. Губы чужака сомкнулись с ее губами, и она вдыхала аромат его одеколона и его теплой кожи. Тогда это было началом новой главы, подумала она; внутри нее нечто пробудилось. Воспоминание было мимолетным, и когда оно миновало, Либби отстранилась от Ноа.
– Куда отправимся сначала? – спросила.
– Я знаю людей, которые могут вывезти нас из страны сегодня ночью.
– Но мне нужен мой паспорт; и потом, как же работа, дом, семья, друзья… как я им объясню?
– Сориентируемся по ходу, обещаю. – Ноа расплылся в улыбке и, сплетя свои пальцы с ее, двинулся к выходу.
– Не забудь свой телефон. – Либби указала на столик, где лежал аппарат.
– Вот видишь, как ты на меня действуешь! – заметил Ноа, направляясь к столику.
– Можно задать еще вопрос? – внезапно сказала Либби.
– Какой угодно.
– Что на самом деле стряслось с Ноа Харрисом после гибели его семьи?
Либби увидела, что этот человек вдруг застыл как вкопанный, к ней спиной.
– Не понял! – сказал он, хотя тон его выдавал обратное.
– Я была на похоронах его семьи. Не могла отвести глаз от Ноа, стоявшего у алтаря, и друзьям приходилось поддерживать его в самом буквальном смысле, потому что он был убит горем. Я видела, как он положил по белой розе на каждый гроб, а потом проводил владельцев похоронного бюро до машин, прежде чем удалиться в крематорий на частную панихиду. На секунду наши взгляды встретились. Образ этого несчастного, отчаявшегося человека никогда не изгладится из моей памяти. А ты совершенно определенно не Ноа Харрис. Правда?
Глава 67
Единственным звуком, пульсировавшим в пространстве между Либби и человеком, в которого она когда-то была влюблена до безумия, было ее учащающееся сердцебиение.
– Ты – брат Ноа, Алекс, не так ли?
Его молчание послужило самым красноречивым ответом.
Лучшего момента для бегства и не придумаешь, и прежняя Либби ринулась бы из дверей за помощью очертя голову. Но Алекс еще не встречался с послезахватной версией Либби Диксон – решительной, непоколебимой женщиной, вознамерившейся выстоять в этом противостоянии вплоть до окончательного исхода. И теперь, когда козыри оказались на руках у нее, сдавать позиции она не собиралась.
– Ноа мертв, не так ли? – продолжала Либби. – Это твой брат передумал и не хотел доводить до конца план с захватом Пассажиров. Это ты вывел план на новый уровень и убил этих людей.
Алекс минутку помолчал, прежде чем ответить:
– Думай, что говоришь, Либби. Следующие слова, сорвавшиеся с твоих губ, могут поставить все с ног на голову.
Но Либби откровенно пропустила эту тонко завуалированную угрозу мимо ушей.
– Если б я не видела Ноа на похоронах, то поверила бы, что ты – это он. Особенно по тому, как ты смотрел на Стефени и Грейси на этих фото и видео. Потому что ты любил их, правда? Пусть Ноа и был твоим братом, но сердце твое принадлежало Стефени. И на ее дочь ты смотрел не как заботливый дядюшка, а как гордый отец. – Либби углядела, как Алекс едва заметно кивнул. – Когда они погибли, именно твое горе толкнуло тебя на такие крайние меры ради мести, а вовсе не Ноа.
– Ноа был слабаком, – ответил Алекс. – У него кишка была тонка сделать то, что необходимо, или довести дело до конца. Он не любил Стеф так, как она заслуживала; не проявлял к ней должного уважения, но она все-таки не ставила на нем крест. Даже когда узнала, насколько часто он ходил на сторону. Это я утирал ее слезы; я говорил ей, что она заслуживает большего; и это я заставил ее снова почувствовать себя любимой. Она даже призналась мне, что выбрала не того брата. Но когда забеременела нашей доченькой, то предпочла Ноа мне. А я, как круглый идиот, пообещал уйти в тень и дать им шанс, поскольку был уверен, что в один прекрасный день она предпочтет меня ему. Но этот день так и не настал.
– Я что-то не помню, чтобы видела тебя на похоронах вместе с остальными членами семьи.
– Я не ходил. Случившееся слишком подкосило меня, в отличие от брата. Он не горевал по ним так, как я. Не прошло и трех месяцев, как он уже начал выкладывать свои фотки в приложения для поиска перепихона.
Либби видела, как воспоминание омрачило его лицо. Пальцы задергались, выдавая растущее волнение.
– Ноа хотя бы поддерживал твой план на самом деле?
– Поначалу. Правду говоря, замашки у него были куда амбициознее: чтобы после того, как Пассажиры тормознут, столкнулось еще больше автомобилей. Потом, в своем репертуаре, он тут же пошел на попятный – вечно нагородит с три короба, а потом спохватится. Но тогда уже было замешано слишком много народу по всему миру, чтобы трубить отбой. Целая армия целеустремленных мужчин и женщин, группировки и ячейки, рискнувшие всем, чтобы достичь нашей цели. После полутора лет подготовительных работ никто из нас не хотел отыгрывать назад из-за одного-единственного человека. Будучи его братом, я пытался вразумить его, но он и слушать не хотел. Словно жизни Стеф, Грейси и нашей мамы для него ничего не стоили. Мы поспорили, он пригрозил вывести наш план на чистую воду, так что у меня не осталось иного выхода, как защитить программу.
Алекс наконец-то обернулся к Либби с пылким, искренним выражением лица.
– Все, что я говорил о нас с тобой, чистая правда, и я хочу, чтобы у нас все наладилось. Я могу создать для нас будущее; тебе лишь нужно безоговорочно мне поверить. Даже сейчас, после всего, что узнала, ты не можешь закрыть глаза на то, что чувствуешь ко мне. Мы – Пара, и, по-моему, в глубине души ты это знаешь. Пойдем со мной.
Тело Либби прошила дрожь, и она затрясла головой при мысли, что им суждено быть вместе.
– Я не верю, что мы – Пара. – Она криво усмехнулась. – Это твоя очередная ложь. Ты лгал мне в роли Джуда, ты лгал мне в роли Ноа. С какой такой радости тебе втемяшилось, что я поверю тебе теперь? И потом, тебе самому не мешало бы последовать собственному совету.
– О чем?
– Раньше ты сказал мне, что я и не усомнилась в том, что вижу, когда предположила, что ты стоишь в баре с теми мужиками. Что ж, ты тоже не усомнился, когда вообразил, что у меня в кармане только нож. Я нажала на тревожную кнопку и включила трекер, установленный полицией в мой телефон и транслировавший туда все, что мы говорили. – Прищуренные глаза Алекса превратились в узкие щелочки, а Либби продолжала: – Единственное, чему я поверила из всего, что ты наговорил, – то, что ты чувствуешь связь между нами. Я тоже ее чувствовала. Вот только чувство это было ложным, потому что этот человек не существует. И это лишь одна из миллиона прочих причин, почему я не выйду с тобой за порог этого зала. Лучше я кончу, как твой брат, чем буду с тобой.
Алекс молнией устремился к ней, но Либби оказалась чересчур проворной для него. Развернувшись, она бросилась к двери, выхватив из кармана нож и сжав его в ладони, когда потянулась к ручке двери. Повернула ее и дернула, но дверь не поддалась.
Либби в панике поспешно обернулась, замахав оружием перед собой. Свет лампы, отразившись от клинка, мелькнул бликом на лице подступающего Алекса. И блеснул на ключе-брелоке у него в руке.
– В двери автоматический замок, открывающийся только этим, – прорычал он. – Никуда ты не уйдешь!
Либби хотелось кричать и звать на помощь, но она стойко держалась, рассекая воздух ножом снова и снова, слева направо, вперед и назад. Алекс отскакивал и уклонялся, как боксер на ринге.
– Можем заниматься этим всю ночь, если хочешь, – бросил он. – Но выйдет отсюда только один из нас.
– Полиция все равно уже наверняка ждет снаружи, – в отчаянии проговорила Либби. – Ты вполне можешь сдаться, Алекс, все кончено.
– Что бы со мной ни произошло, обещаю тебе одно: если выживешь, свободы тебе уже вовек не видать. Нас много, и мы всегда будем следить за тобой в готовности завалить, если придется, и тебя, и всех, кого ты любишь. Только подумай, какие мы сделаем заголовки, прикончив тебя.
Внезапно нож дотянулся до руки Алекса, полоснув по тыльной стороне ладони. Скривившись, тот сделал шаг назад, пытаясь разглядеть при свете лампы, насколько серьезно ранен.
– Ты только что приняла худшее решение в жизни, – произнес он наконец, сжимая кулаки.
Набрав в легкие побольше воздуха, Либби собрала все силы и сделала еще выпад, выставив нож перед собой. И промахнулась. Алексу удалось перехватить ее запястье и так сильно сдавить пальцы, что нож выпал из ее руки в его подставленную ладонь.
Они стояли лицом к лицу, и Алекс в последний раз усмехнулся, поджав губы в ниточку.
– Сожалею, что дошло до этого, искренне сожалею, – пробормотал он.
Но как только двинулся на нее, Либби увидела крохотную алую точку, вспыхнувшую у него на шее. И как только Алекс занес руку с ножом, чтобы вонзить в нее его лезвие, пуля, пробившая стекло двери, угодила ему прямо в горло.
