Виталий Буняк
Наступил апрель. Весеннее солнце быстро растопило снег, аэродром раскис. В этот период у нас началась парашютная подготовка. Мы изучили парашют МПЛК (морской парашют летчика комбинированный), с которым мы летали. Прыгать нам предстояло с парашютом ПД-47 (парашют десантный образца 47-го года). До прыжков мы ежедневно тренировались, как правильно приземляться, занимались укладкой парашюта, изучали запасной парашют. Парашютные прыжки несколько раз откладывались из-за низкой облачности, но подготовка к прыжкам проводилась в полном объеме, растягивая тревожное ожидание первого прыжка. Командиры понимали наше напряженное состояние и старались нас подбодрить. Подполковник Тимофеев, из политотдела полка, бывший летчик, наблюдая наши частые «рейсы» за бензозаправщик, куда мы бегали «по-маленькому», как бы между прочим, заметил:
- Я тоже перед первым прыжком с парашютом нервничал, так что вы не стесняйтесь бегать за заправщик, это все естественно.
Еще на базе, как мы теперь в лагерях называли наше училище, каждую неделю на политинформации перед курсантами в актовом зале выступал кто-нибудь из командного состава. Выступал и начальник парашютно-десантной службы училища, сухощавый выше среднего роста подполковник. Помню, как после его выступления, когда ему кто-то из курсантов задал вопрос, как ему удалось сохранить здоровье до столь почтенного возраста (подполковнику тогда было пятьдесят шесть лет) он бодро ответил:
- Способствует летному долголетию регулярное употребление спиртных напитков и умеренное занятие спортом … - затем, спохватившись, под дружный смех зала, поправился, - отставить, регулярное занятие спортом и умеренное употребление спиртных напитков…
16 апреля 1960 года наша группа из десяти человек поднялась в небо на зеленом краснозвездном самолете Ан-2. Инструктор парашютно-десантной службы полка на первом заходе вытолкнул за борт «Ивана Ивановича», как называли пристрелочный груз. На втором заходе мы по команде инструктора по очереди покидали самолет. Настала моя очередь. Для подстраховки, в первом прыжке упражнением предусматривалось принудительное открытие парашюта вытяжной фалой, и последующая отработка порядка действий в свободном падении. Я подошел к открытой двери, передвигая по натянутому в самолете тросу карабин фалы, и шагнул в пропасть. Резкий ветер ударил в лицо. Выждав, как учили, на счет «пять» я рванул кольцо.
Прошло несколько томительных секунд, прежде чем открылся купол парашюта. Я всем телом ощутил динамический удар, натянутые стропы меня подбросили куда-то вверх, а потом все стихло. Я осмотрел снизу белый купол парашюта, поудобней уселся на подвесной системе и посмотрел вниз и вокруг. Меня захлестнул восторг от открывшейся панорамы. Последним покинул самолет инструктор. Затяжным прыжком он обогнал всех парашютистов и приземлился первым. Уже с земли по мегафону он давал советы приземлявшимся парашютистам. Кому напоминал сгруппироваться и держать ноги вместе, кому развернуться по ветру.
Накануне инструктор рассказал нам случай, когда один курсант, покидая самолет, сильно оттолкнулся, поэтому начал сальтировать в воздухе. В момент раскрытия парашюта он запутался ногами в стропах. Парашют раскрылся нормально, но парашютист, пытаясь распутаться, спускался вниз головой. На такой случай у каждого парашютиста был с собой изогнутый садовый нож, чтобы можно было перерезать стропу. С земли через мегафон инструктор ему посоветовал:
- Достань нож и перережь стропу!
Через несколько секунд сверху послышалось:
- Все резать?
Инструктор признался, что был так ошарашен этим вопросом, что не нашел, что ответить. А кончилось все благополучно. У самой земли бедняга выпутался и шмякнулся задницей на пахоту, но перерезать стропу без разрешения так и не решился.
На следующий день мы выполнили по второму прыжку. Все получили значки парашютиста и теперь с гордостью носили их на груди.
Пока аэродром был покрыт снежным покровом, мы отрабатывали технику пилотирования в зоне, а обучаться посадке должны были начать, когда подсохнет аэродром.
Прошло несколько дней, и вот ранним утром мы, как обычно, пришли на стоянки. Первые лучи восходящего солнца позолотили кромки редких облаков, вытянутых грядой вдоль горизонта на вотоке, заиграли отблеском на фонарях кабин расчехлённых самолётов. Техником нашего самолёта был старшина-сверхсрочник. От нас он требовал, чтобы самолёт и стоянка были, что называется, вылизаны и при оплошности грозил нам «рябчиком», так он называл наряд вне очереди. Наша лётная группа, как и другие группы, быстро подготовила самолёт, и техник запустил двигатель. Вскоре вся стоянка заполнилась многократным рокотом. Забегая вперед, замечу, что на долгие годы рокот самолётных двигателей будет будить во мне волнующее предчувствие полёта…
Курсанты из стартового наряда красными флажками обозначили линии старта и посадочную полосу. В тот день к нам прилетел на обычном самолёте Як-18А, как его называли «спарке», командир полка, небольшого роста полноватый полковник. Вместе с ним прилетел замполит Дёмин.
Ему недавно присвоили звание подполковника, но он по привычке все еще называл себя майором, каждый раз потом поправляясь. Курсанты сидели в «квадрате» (ограниченный длинными лавками прямоугольник) и наблюдали, как полковник ставил задачу офицерам. Потом он вместе с замполитом направился к самолёту. В квадрате на столбе висел динамик, чтобы курсанты могли прослушивать радиообмен между лётчиком и руководителем полетов. Кто-то из офицеров связи обратил внимание курсантов:
- Слушайте эфир. Сейчас командир запросит запуск.
Но запуск никто не запросил и самолет с линии заправки порулил на старт.
- А сейчас он запросит разрешение занять исполнительный старт, - продолжал офицер.
Но динамик молчал. Самолёт, не останавливаясь, начал разбег и неожиданно ударил винтом тумбу с красным флажком, обозначающим линию исполнительного старта. В динамике раздался голос командира эскадрильи Шубина о запрещении взлёта. Винт на самолёте деревянный и, наверное, был поврежден, потому что самолёт, развернувшись, медленно порулил на стоянку.
Мне пришлось быть свидетелем заключительной фазы этого конфуза. После полётов я заступил в наряд дежурным по штабу. Дверь кабинета командира полка была приоткрыта, и я слышал, как полковник докладывал по телефону о происшествии начальнику училища генералу Михевичеву. Генерал-майор авиации Михевичев Николай Германович в декабре 1959 года сменил генерала Кузнецова, ушедшего на повышение. Судя по коротким репликам, командир терпеливо выслушивал генеральский разнос.
Помню, в классе аэродинамики висел плакат: "Самолёт - величайшее творение рук человеческих. Он не подвластен никаким авторитетам, кроме лиц, знающих и уважающих лётные законы", (профессор Н.Е. Жуковский). Лётные законы должны быть незыблемы для всех…
Пока аэродром был покрыт снежным покровом, мы отрабатывали технику пилотирования в зоне, а обучаться посадке должны были начать, когда подсохнет аэродром.
Прошло несколько дней, и вот ранним утром мы, как обычно, пришли на стоянки. Первые лучи восходящего солнца позолотили кромки редких облаков, вытянутых грядой вдоль горизонта на воcтоке, заиграли отблеском на фонарях кабин расчехлённых самолётов. Техником нашего самолёта был старшина-сверхсрочник. От нас он требовал, чтобы самолёт и стоянка были, что называется, вылизаны и при оплошности грозил нам «рябчиком», так он называл наряд вне очереди. Наша лётная группа, как и другие группы, быстро подготовила самолёт, и техник запустил двигатель. Вскоре вся стоянка заполнилась многократным рокотом. Забегая вперед, замечу, что на долгие годы рокот самолётных двигателей будет будить во мне волнующее предчувствие полёта…
Курсанты из стартового наряда красными флажками обозначили линии старта и посадочную полосу. В тот день к нам прилетел на обычном самолёте Як-18А, как его называли «спарке», командир полка, небольшого роста полноватый полковник. Вместе с ним прилетел замполит Дёмин.
Ему недавно присвоили звание подполковника, но он по привычке все еще называл себя майором, каждый раз потом поправляясь. Курсанты сидели в «квадрате» (ограниченный длинными лавками прямоугольник) и наблюдали, как полковник ставил задачу офицерам. Потом он вместе с замполитом направился к самолёту. В квадрате на столбе висел динамик, чтобы курсанты могли прослушивать радиообмен между лётчиком и руководителем полетов. Кто-то из офицеров связи обратил внимание курсантов:
- Слушайте эфир. Сейчас командир запросит запуск.
Но запуск никто не запросил и самолет с линии заправки порулил на старт.
- А сейчас он запросит разрешение занять исполнительный старт, - продолжал офицер.
Но динамик молчал. Самолёт, не останавливаясь, начал разбег и неожиданно ударил винтом тумбу с красным флажком, обозначающим линию исполнительного старта. В динамике раздался голос командира эскадрильи Шубина о запрещении взлёта. Винт на самолёте деревянный и, наверное, был поврежден, потому что самолёт, развернувшись, медленно порулил на стоянку.
Мне пришлось быть свидетелем заключительной фазы этого конфуза. После полётов я заступил в наряд дежурным по штабу. Дверь кабинета командира полка была приоткрыта, и я слышал, как полковник докладывал по телефону о происшествии начальнику училища генералу Михевичеву. Генерал-майор авиации Михевичев Николай Германович в декабре 1959 года сменил генерала Кузнецова, ушедшего на повышение. Судя по коротким репликам, командир терпеливо выслушивал генеральский разнос.
Помню, в классе аэродинамики висел плакат: "Самолёт - величайшее творение рук человеческих. Он не подвластен никаким авторитетам, кроме лиц, знающих и уважающих лётные законы", (профессор Н.Е. Жуковский). Лётные законы должны быть незыблемы для всех…
Подслушивать, конечно, не хорошо, но как-то, будучи в наряде по штабу, через приоткрытую дверь я узнал еще об одной составляющей нелегкого офицерского быта. Зам. командира полка закончил разбор полетов, и перешел к вопросу о подведении итогов подписки на периодическую печать. Слышно было, как он поднял кого-то из офицеров:
- Почему не подписались на газеты? Даже «Красную звезду» не выписали?
- Товарищ подполковник, вы же знаете, я на квартире живу, лишние расходы…, - оправдывался офицер.
- Ну и что? Я тоже живу на квартире, замполит живёт на квартире, многие живут на квартирах, но газеты выписали все.
- Товарищ подполковник, я же еще алименты плачу – отстаивал свое мнение офицер.
- Ну и что? Я плачу алименты, замполит платит алименты… - весёлое оживление в зале прервало выступление…
В то время у меня была безоблачная цель - стать военным летчиком, и такая проза жизни, как «безквартирность», «алименты» меня тогда не касалась.
Забегая вперед, не могу не вспомнить слова об алиментах Рафаила Ивановича Долматова, полковника в отставке, бывшего военного летчика, а потом начальника кафедры организации летной работы Ленинградской Ордена Ленина академии гражданской авиации. Я тогда был аспирантом, и мы всей кафедрой 9 Февраля отмечали День Аэрофлота. После нескольких рюмок Рафаил Иванович расчувствовался и обратился к нам:
- Молодые люди, хочу вас предостеречь: бойтесь алиментов. Бывает в жизни – умирает любимый человек. Страшно переживаешь, но проходит год-два, и боль утихает. Сложнее с алиментами: из месяца в месяц, вычетом 33 процентов из зарплаты, тебе годами напоминают, какой ты негодяй. Да еще и уверенности нет, а твои ли это дети?..
https://proza.ru/avtor/vibmailru&book=1#1