Тбилиси тридцатых годов 20го века
Дом, в котором жила и работала в качестве домоработницы моя мать, находился на восточной стороне города. Практически, на окраине. Население многонациональное. Грузины, в основном, имели свои дома и, как правило, небольшие участки земли. Многие позже пристраивали к своим домам комнатки и сдавали их в наем бежавшим из деревень крестьянам. Рядом жили грузины, абхазы, осетины и другие. В этом районе много было курдов. Они в горе вырывали небольшое помещении и толпами жили там без водопровода, электричества и канализации. Никакая администрация, городская или милиция, скорая помощь там не появлялись. В Тбилиси этот огромный район назывался « Сванетис убани». Хотя если там и были кто из сванов, может быть, две-три семьи. Сваны в те годы жили несколько изолировано от власти. Дорог не было. Так же как в Осетии.
Перед домом, где мы жили, был большой пустырь. Примерно, как стадион. Иногда там мальчишки играли футбол. Мяч делали сами, из носков. Соседей у нас никого не было. Рядом с нами в отдельном большом доме жил сторож, у которого была дочь, мне ровесница. Нам было по пять лет и мы сней играли в мамки-папки. Нивесть откуда, но мы уже знали, чем занимались мамки и папки. Сторожа звали Виктор. Он был довольно представительный мужчина и самый грамотный в округе. К нему часто приходили из близ лежащих домов и просили написать какие-то заявления, бумаги, письма… И он писал. При этом у него обе руки были отрезаны по локоть. Ему на остаток руки цепляли резину. Под резину просовывали ручку и он писал. Это он меня научил в возрасте четырех-пяти лет читать и писать. Вот почему я так рано начал читать.
А потом чтение стало моим самым сильным пристрастием в жизни. Не знаю, возможно, потому что чтение меня переносило в другой мир и я забывал о том тяжелом и скудном мире, в котором я жил. Я себя ощущал одним из героев этой книги и представлял, чтобы я сделал на месте героя и чтобы я сказал. Я очень преживал и сочувствовал действующим героям книги. У меня и сейчас такое же отношение к чтению. Я помню некоторые полуразорваные книги, валяющиеся на полу. Полы в комнатах были покрыты вырванными страницами. Я помню книги в мягкой обложке «Как жили и боролись наши деды», « семеро с ложкой один с сошкой» И рисунок, кто с ложкой и кто с сошкой. Но я читал и сейчас я не помню откуда мне могли достаться книги. У нас не было возможности их покупать. Наверно, брал у Виктора.
Кажется, в 1935 году вдруг на нашем пустыре начали рыть землю. Появились какие-то траншеи. Я не понимал почему. Днем около этих траншей видел мальчика, мне ровесника. Я подошел, познакомился. Мы подружились. Он мне объяснил, что будут строить школу. В этом заброшенном замызганном районе Советская власть начала строить школу. То есть выполнять одну из главных задач для построения социализма-совершать культурную революцию. Без которой социализм невозможно построить. Забегая вперед, скажу, что, действительно, к 1936му учебному году построили прекрасную четырехэтажную огромную школу. Во время войны мне пришлось поменять несколько школ. Да и затем в жизни пришлось посещать много школ. Но равную этой школе я не видел.
Моего нового друга звали Джунико, а на самом деле Бенито. Я всю жизнь звал его только Джунико. Я потом узнал, что он сын будущего директора школы. Его мать была директором этой замечательной школы. У меня на всю жизнь остались в памяти те первые мои четыре школьние годы, проведенные в этой школе. Наверно, эти четыре года были самими лучшими моего тяжелого детства.
В 1936 году под бурные аплодисменты местного населения открыли тбилисскую среднюю школу N 52. Эта школа, действительно, стала какой-то объединяющей силой населения этого района. Моего брата приняли. Ему уже было 8 лет. Он не очень-то и хотел учиться. Я просился, но мне только 6 лет. Я в школу шел с братом и до прихода учительницы прятался на задних партах и там слушал уроки. Потом меня разоблачили и не допускали. Директор школы Лили Меладзе жила в школе. На первом этаже ей сделали хорошую квариру и, конечно, Джунико тоже учился в нашей школе. Мы очень хорошо понимали друг друга. Он был как-то более развитый, чем я и многие общие вопросы понимал лучше, чем я.
Наступил 1937 год решивший многое в нашей жизни. Я в школу, а меня не принимают. Потому что мне еще нет 7 лет Начало учебы с первого сентября а мне 7 лет только 15 сентября. Примут только через год. Конечно, я возмутился и попросил мать отвести меня к директору. А она лежит дома, болеет. Я настаиваю. Мать рискнула и повела к ней домой. Да, она действительно болела и лежала в постели. Джунико был в городской квартире. У них почти в центре Тбилиси была своя квартира. Я об этом узнал позже и многократно бывал там. У директора была прислуга, русская девушка и она открыла на двери. Тогда очень много русских приезжали в Грузию и устраивались на работу где только можно было. Мать представила меня директору и плача попросила решить проблему. Директор знала мою мать, так как она работала в школе уборщицей. Лили не знала о моей дружбе с ее сыном. Она решила проверить меня знаю ли я буквы и сколько будет 2 плюс 2. Но для меня это уже была детская забава. Я показал свои знания по арифметике и прочитал какой-то стих наизусть. Она поняла и, к моей великой радости, приняла меня в школу.
Я учился в 52ой школе, к сожалению, только 4 года. В 1941 году школа превращается в госпиталь. А нас, учеников, разбросали по разным школам Тбилиси. В доме, где у нас было жилье с 1935 года открыли детский сад и мы должны были уйти оттуда. И вопрос стоял: куда? У нас не было никакого жилья. Но власть-то рабоче-крестьянская! Нельзя рабочего человека выбросить на улицу. Поэтому местная власть быстренько находит какого-то троцкиста и его с семьей выселяют по известному направлению. Домик с хорошим двором на улице Сакарская 8 отдается Чигоевой Анне Ивановне. Но на Сакарской, дом 4 живет в дрянной халупе заведующая детским садом армянка. Не знаю, чем она запугала мою мать, но она отдала домик со двором этой женщине. Отец, который вернулся из ссылки имел еще 5 лет поражение по праву и не имел право подать голос.
Таким образом, с 1937 года до 1950 года я жил на улице Сакарская 4.
В 1950 году 3го октября я был призван в Советскую армию, где прослужил до середины марта 1981 года. Мои родители жили там дольше, пока отец не построил неплохую хижину на самой окраине Тбилиси. Правый берег Мтквари. Так по грузинский называется главная река Грузии. Вокруг которой построен Тбилиси. Там, в основном, все самые старинные строения. И аристократия, в основном, живет на правом берегу, на проспекте Руставели. На левом берегу тоже жили и живут состоятельная часть грузинской знати. Но большую часть составляют дома, построение самовольно. Не случайно огромную часть левобережья назвали Нахаловкой. Люди там строились без всякого разрешения. И мои отец свою хавиру построил без всякого разрешения. А потом умудрился провести водопровод, электричество, газ от ближайших соседей, у которых все это было. Правда, не все 13 лет мы жили там, на Сакрской 4. Во время войны пришлось нам помотаться. О чем, конечно, я буду писать дальше. Современному городскому жителю трудно представить себе квартиру без туалета и водопровода. Хотя бы, какой-то общей кухни и т. д. На Сакарской, 4 мы, 4 человека, вселились в комнату около 12 кв метров. Комната была пристроена к коридору хозяйского дома. Мы нанимали эту комнату. Стены были построены из сырого кирпича. Крыша перекрыта разбитой черепицей. Дверь в трещинах. Главным строением был старый большой дом, который наполовину принадлежал нашему хозяину. У другой половины был другой хозяин. Двор и все другие строения также принадлежали нашему хозяину. Я оттуда ходил в школу. Расстояние до школы около 300 метров. Мы с братом не ходили в школу вместе. Смены были разные. Собственно, я и не хотел ходить вместе. Ничего общего между нами не было.
Во дворе взаимоотношения были дружелюбные. Мы все знали друг о друге. Во дворе еще были подобные нашему жилищу комнатки и, таким образом, проживало 12-14 человек. До этого мы жили отдельно, без соседей, а тут начали жить в коллективе и, конечно, надо было знать и соблюдать какие-то правила коллективной жизни. В центре двора росла тута. Это дерево было наше спасенье в жаркие дни. Кроме того плоды были очень вкусные. Хозяева запрещали рвать плоды, но, конечно, лично я к ним не прислушивался. Для всех нас у входа во двор стоял туалет, куда постоянно лилась вода из соседнего крана. Кран тоже был для всех. За воду никто не платил. Дворик был небольшой, но в жаркое лето все, кто хотел, устраивались спать прямо на земле. Я все время старался спать во дворе и кажде утро обмывался под краном по пояс. Даже в прохладные дни. Но интересно было другое. Как только меня увидели, сразу назначили чтецом газеты для жителей дворика. Вечерами жители собирались в кучу, мне газету в руки и — Шамиль, читай. Тогда уже во мне определился политический работник. Поэтому уже тогда я начинал разбираться, конечно, на своем уровне, в политике. Газеты наши писали в основном о трудовых подвигах советских людей. О героях труда на заводах, фабриках, колхозах . О стахановском движении. О социалистическом соревновании, о папанинцах, челюскинцах, о наших полярных летчиках, о Чкалове, о Карацупу и т.д. Восхваления Сталина в газетах было немного, но его много было в выступлениях на концертах, по радио на собраниях. Много было в средствах массовой информации о патриотизме, о социализме. О том, что мы самая лучшая страна в мире. Такое воспитание молодежи дало стране огромное количество героев во время войны. У нас был по настоящему массовый героизм.
Не знаю как в других странах, но мое поколение в нашей стране пережило разные социально-политические, экономические условия жизни. Я родился в период диктатуры пролетариата. Подрос в эпоху победы социализма в нашей стране. Период войны, голода, людское горе, конец детства, работа в колхозе. Победа. Образование социалистического лагеря, культ личности. Начало медленного угасания социализма, начало ростков национализма, фашизма в наших «братских» союзных республиках... Распад Советского союза, бурный рост русофобии. Объявление России европейскими странами страной - спонсором терроризма. И все это пережило мое поколение. Я это пишу, чтобы подрастающее поколение понимало, как складывалась личная жизнь каждого человека моего поколения в таких условиях.
С 1937го до лета 1941 года для меня тоже был особый период, который на мои характер и самосознание наложил отрицательное влияние. Здесь я говорю о животном отношении моего отца к нам. Ко мне, к моей матери и Шалико. К девочкам, которые появились в 1938 году, отношение было на много лучше.
Продолжение следует...