Овдовела Алена рано, всего полтора месяца мужней женой побыла. Вся деревня собралась на похороны супруга, что на зимней рыбалке под лед провалился. Бывалые мужики удивлялись: лед на реке полметра толщиной, а он в промоину угодил. Течением сразу под лед затянуло… За плесом, на каменном перекате топорами тело утопшего потом вырубали. Хоть похоронить по-людски можно.
Горевала Алена сильно. Плакала постоянно. Ходила вся почерневшая от слез, с опухшими глазами и носом. В свои двадцать лет на тридцать пять стала выглядеть. Деревенские бабы ее утешали как могли. Ночевать в ее избе на окраине села оставались. Боялись, что оставшись одна Алена руки на себя наложит и вслед за мужем в могилу отправиться.
Так прошло несколько месяцев. Девушка перестала лить слезы, вела свое хозяйство и ходила в колхоз на работу, коров доить. Только черную вдовью одежду не снимала.
Когда на деревьях появились первые листочки, то расцвела и Аленка. Неожиданно сняла мрачный наряд и пришла к утренней дойке в цветастом ситцевом платье. Женщины-подруги удивились и обрадовались:
— Наконец-то девка от горя отошла. Совсем молодая, а чуть себя живьем не схоронила.
А Алена ходит по деревне нарядная, глаза весельем светятся. Стали бабы у нее выпытывать, что за радость такая, тут девушка и проговорилась, что объявился у нее ухажер. Сам статный, руки сильные, а лицом на покойного мужа похож. Только хромает на правую ногу немного.
— Это кто же такой? — удивились женщины. — У нас в деревне таких нет.
— Из Авдеевки ходит, — пояснила молодая вдова, — работу у себя закончит и ко мне спешит. Только по ночам и видимся.
Осуждающе глянули бабы на Алену: хоть и не девка на выданье, но и вдовице не по чести по ночам мужика у себя привечать. Спрашивают:
— А чего он в выходной день при свете не приходит? Познакомила бы. И раз он так на тебя запал, то пусть и женится, как у порядочных людей принято.
— У него свое хозяйство большое дома, — отвечает Алена, — некогда ему днем по гостям ходить. А жениться… Он сказал, что меня к себе скоро заберет.
На том от вдовы и отстали, только присматривать начали. Любопытные бабы, как стемнеет, с задов огорода во двор Аленки заглядывают — жуть, как любопытно на тайного ухажера поглядеть. А только разглядеть не могут! Приходит кто-то темный, стучит и исчезает за дверью избы. Странно…
К середине лета начала вдова себя странно вести, на работу опаздывала, а то и прогуливала. Врала, что приболела, а от самой перегаром несет. Ругаться со всеми начала. Как подменили добрую девушку. А если приходила на работу, то только и бормотала:
— Скоро он меня к себе заберет…
Время было хоть и советское, все верили в коммунизм и светлое будущее, да только и прошлое не забывали. Стали бабы вспоминать истории, что старики еще рассказывали, как к горюющим вдовам нечистый приходит — утешает да развратничает. Решили изловить тайного ухаря и проверить: черт он или нет.
Церквей и батюшек давно уже в округе не было, советская власть мракобесие по всей стране из людей повыгнало. Воду святую не наберешь, соль не освятишь… Зато есть тетка Прасковья. Ее отец священником был, и был за то убит сразу после революции. Сама Проша в юности ему у алтаря помогала. Теперь у нее были взрослые дети и даже маленький внучок. И Орден Трудового Красного Знамени на выходном костюме.
Собрались деревенские женщины и пошли к Прасковье совета просить. Не забыла Проша отцовых молитв, и крест святой припрятанный достала… Велела мужикам вилы в печах прокалить, читая молитвы и каясь в грехах.
В назначенный вечер люди дождались прихода темного незнакомца. А когда он в дом Алены вошел, то залили крыльцо святой водой, знаки божьи всюду нарисовали. Стали ждать. Уходил нечистый еще до рассвета, а летом ночи короткие.
Только черное небо на востоке начало синеть, вышел ухажер на крыльцо, вступил в сырость святой воды копытами и зашипел, закричал, что свинья на забое. Выскочили из укрытий мужики и бабы, стали вилами его колоть, топорами рубить. А Прасковья в сторонке стоит, крест над головой держит и молитвы читает.
Что от черта осталось, в мешок сложили и в лесу закопали, аккурат недалеко от Аленкиной ограды. Освященной водой все вокруг залили для большей надежности. Вдова во время расправы даже не вышла — спала пьяная и заморенная нечистым. Бабы все на ее крыльце прибрали, следа от чертова побоища не осталось.
Шли дни, Алена ходила грустная:
— Удрал мой жених, — вздыхала вдова, — а я уже свое свадебное платье из шкафа доставать хотела.
Женщины ее жалели, но видели, что Алена перестала пить, вновь глаза добротой засияли. В норму девка приходила.
Зато в деревне стали чудеса происходить. Вилы и топоры, которыми черта убивали, за месяц проржавели и превратились в труху. У людей лампочки в домах по три штуки на неделе перегорали и зеркала трескались. У всех, кроме Алены. У той в доме все хорошо, и в огороде тоже. На улице июль, солнце палит, огороды чахнут. А ночью набежит тучка и только ее урожай поливает. У всех в подполах и амбарах мыши шуршат, а к Аленке во двор даже комары и мухи не залетают. Только пчелки на цветах трудятся. А потом Алена в лотерею граммофон выиграла с набором пластинок.
Стал народ шептаться: «Видать, нечистый действительно Аленку любил, раз даже из могилы ее опекает».
Вскоре начали к молодой вдове нормальные женихи заглядывать. Молодая, красивая женщина, да хозяйка хорошая. В соседних деревнях и колхозах про черта не знали, а местные помалкивали.
Но вот беда, женихи и сваты поголовно во дворе на ровном месте падали, хорошо, если ноги не ломали. А если за стол Аленкин садились, что чаем ли, водкой ли так захлебывались, что чуть не помирали. Так и жила вдова одна.
Потом пришла война. Мужики на фронт поуходили, женщины всем в деревне заправляли. Стариков и детей берегли.
Однажды ночью забрела в деревню банда, что на людском горе тогда наживалась. Знали, что мужиков дома нет: грабили, женщин насильничали… Вот и вперлись они в крайний Аленкин дом. Стучат в двери, кричат:
— Открой, хозяйка! Впусти раненых фронтовиков!
Та к дверям и все замки отомкнула. Первый сразу ее в лицо кулаком ударил, чтобы не орала, остальные трое в избу кинулись — шкафы и сундуки потрошить. Вбежали в комнату, а там крышка тяжелая в погреб открыта. Они туда, в темноту заглядывают, толкаются. Да как сшибутся головами! Только треск в ушах пошел. Дружно свалились в подвал, а следом крышка захлопнулась… Шкаф дубовый, что у стены полвека стоял, накренился и завалился, придавив лаз. Теперь из погреба не выбраться.
Четвертый в сенях задирал Алене подол ночной сорочки. Женщина отбивалась, кричала, кровь сочилась из разбитого носа… Вдруг насильника развернуло и закружило, словно детский волчок, а потом с размаха приложило виском о самый уголок подоконника. Только сухой хруст раздался. Уже мертвым свалился подонок к ногам перепуганной Алены. Вдова кинулась будить соседей…
Война кончилась. Много женщин вдовами остались. Некоторые уже и черту рады были бы…
Однажды Алена полола сорняки в палисаднике и вдруг услышала за спиной:
— Красивые у тебя цветы, хозяюшка. А не найдется ли кружки воды для путника?
Женщина обернулась и встала, отряхивая землю с коленок. За заборчиком стоял мужчина в шинели с вещмешком за правым плечом. На левом глазу у него красовалась черная повязка, закрывая выбитый осколком глаз, а щеку пересекал криво зашитый шрам. Темные грязные волосы топорщились в разные стороны.
— Батюшки, — всплеснула руками Алена, — да ты на черта больше похож, чем на путника! Проходи в избу. А если дров наколешь, то и баню тебе истоплю.
Мужчина улыбнулся и, прихрамывая на правую ногу, зашел во двор. Так он и остался. Скоро свадьбу сыграли, потом дети пошли. Видать, духу мертвого четра глянулся страшный хромой чужак, вот и допустил он его к своей Аленке.
Читайте на канале: Три поломанных души