Разгрузив в Нижнеянске речную гальку, помыв от грязи грузовой короб судна, маршрут лежал на «Бар» Янского залива моря Лаптевых. Бар — это песчаная подводная отмель в устье реки, образованная в результате осаждения речных и морских наносов. Теплоходы река – море имеют килевую конструкцию, прежде всего для жесткости и сохранению плавучести в штормовых условиях моря. Одним словом — это морские суда. Недостатком таких конструкций является, то, что они имеют большую осадку и могут использоваться только на больших (морских) глубинах. Речные плоскодонки имели осадку два метра при полной загрузке и могли ходить по относительному мелководью, регулируя осадку загрузкой. Из-за эти особенностей суда река – море доставляли грузы с материка только до устья реки, до бара, а там к ним подходили мы, на плоскодонках и перегружали на себя груз, предназначенный жителям верховий. Стоя в рубке, я обратил внимание как после удара волны, поднимается нос судна, а рубка остается на месте. Железный корпус судна почти складывался, что меня конечно удивило. Закончив погрузку угля, наш теплоход дымя дизелями отправился в верх по Яне. Погода в устье тоже была сказочной, - жаркое солнце, заставлявшее скинуть тельник и подставить тело жгучим лучам, вдруг закрывала свинцовая туча, рассыпая снежные хлопья. Мы закрывали двери в рубку, одевали телогрейки и все равно не могли согреться.
В таком темпе, ритме продолжалась навигация, а вместе с ней и наша плавпрактика. Выходных у нас не было, они, как и все переработки плюсовались к расчетному дню, для начисления компенсаций. График работы был достаточно жестким, капитану просыпаться становилось все тяжелее и тяжелее. Сменный моторист бегал к нему в каюту до пяти раз, чтобы разбудить на очередную вахту, а Геннадий Владимирович, - поднимался, одевал штаны и опять засыпал, выходил из спальни в кабинет и снова байлюлю.
Подготовка к передаче вахты между мотористами, начиналась за час до окончания вахты. Расходный топливный бак должен быть обязательно полным, его хватало без подкачки на сорок минут работы дизелей. Машинное отделение должно быть вымытым от следов мазута, полы в твиндеке, жилых помещениях надраены.
Стоя на вахте, дозволялось попить чая или кофе. Капитан любил, что бы кофе был с пенкой, типа сегодняшнего капучино. Я насыпал в стакан пару ложек растворимого кофе, пару ложек сахарного песку, чуть – чуть кипятку и взбивал эту смесь до образования рыжей пены, потом доливал стакан кипятком. Когда кэп меня доставал, я сыпал на стакан по шесть ложек кофе, который бодрил его за штурвалом. Штурвал это конечно условно сказано, на теплоходах, уже тогда была конструкция гидроусилителя. В рубке у пульта управления, рядом со штурвалом (который на нашем теплоходе был отключен) стоял рычаг -джойстик, наклоняя его в лево рули перекладывались на левый борт и судно поворачивало в лево и наоборот, а в машинном отделении работал гидронасос и гонял туда-сюда масло.
Однажды я спустился в машинное отделение (оно располагалось на три этажа ниже рубки) для закачки топлива в расходный бак. Все суда оборудованы звуковой аварийной сигнализацией, члены экипажа должны знать эту сигнализацию на зубок. Так вот, как только я спустился в машинное отделение, прозвучала команда, - мотористу срочно явиться в рубку. Взлетев по лестничным маршам в рубку, кэп спокойно сказал,
- правый дизель задымил, очевидно, завис клапан, дерни его.
Я спустился в машину, клапанные крышки на дизелях были постоянно сняты, зависший клапан был виден. Взяв монтажку, придавил его, и он снова начал двигаться под воздействием коромысла. Что бы убедиться в исправлении поломки, пришлось подняться в рубку, посмотреть на выхлоп дизеля и доложить кэпу. Тот кивнул и отпустил меня продолжить исполнять свои обязанности. Спустившись в машинное отделение, снова прозвучал сигнал, - мотористу срочно явиться в рубку, уже медленнее, но все же я поднялся на три этажа. Теперь дымил левый дизель. Повторил процедуру. Но она стала повторятся и повторяться. В очередной раз подниматься на верх я передумал и сразу приступил к поиску отказавшего клапана, но обнаружить его никак не мог, все клапана работали как часики, а вызовы от капитана, в виде звонков все продолжали поступать., он вызывал меня в рубку. Повинуясь приказу, поднялся, глазам предстала следующая картина, - двери рубки распахнуты, ветер хлопает ими пытая закрыть или оторвать, капитана за штурвалом не было, так же его не было и в рубке. Судно двигалось прямым курсом в берег. Мы были загружены топливом, страшно было даже представить, что может произойти в случае столкновения с берегом. Забежав в рубку, голова заработала на автомате, пытаясь осознать происходящее, взгляд поймал движение вне рубки, - Геннадий Владимирович бежал как спринтер по правому борту на нос судна. Рыжие волосы развивались, грудь выпирала колесом вперед. Он бежал что бы отдать якорь, во избежание столкновения с берегом. На пульте управления теплоходом, рычаги регулировки работы главных дизелей стояли на отметке – перед, полный ход. Два взаимоисключающих действия разворачивались на моих глазах, или остановка с постановкой на якорь или полный вперед… Я остоповал дизеля, переведя рычаги управления дизелями в нейтральное положение, но остановить груженое судно мгновенно и даже переведя работу дизелей в режим реверса (задний ход) под силу только бетонной стене, с массой большей чем наш теплоход.
Капитан тем временим ослабил зажимы брашпиля, якорь плюхнулся в воду, уходя под корпус судна. Якорная цепь весело бренча по зажимам брашпиля исчезала в якорном клюзе. В обычной постановке на якорь, как только последний достигал дна, роспуск якорной цепи начинали придерживать, стягивая зажимы. Оставляли такой длину цепи, что бы судно не оторвало якорь от грунта, а якорь при росте продольной силы зарывался в дно, удерживая судно. Это в теории, в данный момент цепь летела, якорь покоился на дне без какой-либо нагрузки, теплоход готовился к удару о берег.
Кэп был явно крайне растерян…, подбежав к брашпилю, я стал зажимать тормоза, пытаясь остановить цепь. Как только последняя застыла в зажимах, распущенный конец натянулся, якорь принял нагрузку, судно стало разворачиваться кормой по ходу движения, к берегу, гася силу инерции. Все хорошо…, - мы стали на якорь. Поднявшись в рубку, мне открылась следующая картина, - капитан метал молнии на механика, стоявшего тут же в трусах и майке. Как оказалось позже, на гидроусилителе, отвечающем за управление рулями теплохода, лопнул шланг, масло вылетело из системы в подсланевое пространство машинного отделения (этого я заметить не мог) и судно потеряло управление. Мне, конечно, тоже досталось за то, что не поднялся в рубку на вызов капитана, хоть он и был шестой или седьмой раз. До конца вахты оставалось полтора часа, мы вместе с механиком заменили трубку гидроусилителя, залили масло и снялись с якоря, продолжив движение, но это еще не конец истории…
Геннадий Владимирович приказал мне в дальнейшем не покидать рубку, а находиться возле него, до окончания вахты. Когда истекла сороковая минута моего присутствия, я позволил себе напомнить капитану, что необходимо закачать топливо для дизелей в машинном отделении, - тот буркнул, что-то резкое, не отпустив меня для исполнения регламента. Продолжая сидеть возле капитана, я начал следить за настенными часами, в ожидании остановки дизелей. В какой-то момент, теплоход накрыла тишина, плеск воды, шум ветра, как под парусом, - стало тихо и спокойно. Судно в очередной раз потеряло управление. Кэп орал, - на якорь!!!
Теперь уже я летел по потопчине, в носовую оконечность судна, действия те же, отдал якорь, натянул и зажал цепь брашпилем, судно развернулось по течению в очередной раз. Возвращаться в рубку не было никакого желания. Шел медленно, нехотя, в рубке все так же стояла тишина, капитан сидел на баке - расширителе, во рту торчала не прикуренная сигарета, кончик которой мелко дрожал. Отрешенным голосом мне сказал,
- подними механика, пусть достоит вахту, я отдыхать.
В моем рюкзаке все так же хранилась водка, правда только одна бутылка. Одну капитан попросил, для улаживания вопросов с инспектором речного регистра, прибывшего для освидетельствования судна перед навигацией, выдаче акта. Так бутылка водки повлияла на толщину акта, СПНка получила «зеленый свет» в навигацию 1987 года. Тронуть вторую бутылку желания ни у кого в экипаже не появлялось, не смотря на возникающие ситуации, все жестко блюли сухой закон. Она хранилась на протяжении всей навигации, до возвращения вместе со мной в дом родителей, папа свернет бутылке голову, нальет стопки, скажет,
- с возвращением!
Какой бы длинной не казалась жизнь в нашем детстве, она как цепочка или четки, сложена из звеньев разных жизненных событий. В начале жизненного пути эти звенья у всех имеют одинаковую длину, но по окончании школы, института, длины звеньев у всех становятся разными. Мудрец, перебирающий четки, перебирает фрагменты своей жизни, яркие и не очень - жизненные моменты, оценивая свою роль, поступки, проживая снова и снова в мыслях события, составившие его жизнь. Возможно, сейчас с высоты мудрых лет, он поступил бы иначе, вот только как это могло повлиять на длину, укоротив или удлинив, а может и оборвав…?
Практика подходила к концу. Во время последнего рейса на Бар, я снял расползающуюся на спине тельняшку, аккуратно расстелил ее поверхности воды, за бортом теплохода и она медленно набирая воду погружалась, топя с собой полгода напряжений, удары сердца, то учащенные, волнительные, то спокойные, сонные, согревая душу рулевого – моториста, окрепшую на просторах суровой и прекрасной Сибирской реки, с женским именем ЯНА. Тельняшка своим происхождением уходит корнями в средневековья. Ее носили заключенные, больные, шуты, скоморохи, жрицы любви. Флотскому люду было запрещено ношение такой формы. В 1858 году Наполеон третий, утвердил морской костюм, так на французской тельняшке была двадцать одна полоса, по количеству крупных побед Наполеона. На голландской тельняшке всего двенадцать полос, по количеству ребер. Первые русские тельняшки описывались так: «рубаха, вязанная из шерсти пополам с бумагою; цвет рубахи белый с синими поперечными полосами, отстоящими одна от другой на один вершок (44.45 мм). Ширина синих полос – четверть вершка. Вес рубахи полагается не менее восьмидесяти золотников (один золотник 4.266 грамм), т.е. 341,28 грамм. С 1912 года одну половину ниток тельника должна составлять шерсть, другую – высококачественный хлопок.
В управлении порта выплатили расчет, - две с половиной тысячи рублей, по тем временам огромная сумма. Многие переводили деньги на аккредитив, планируя снять на материке, чтобы не рисковать в дороге. Я не мог довериться финансовому механизму, деньги распихал по карманам одежды. Так мне было спокойней. В столовой купил кулек печенья, разместил его в рюкзаке и направился к буксиру, снующему с одного берега на другой, - от поселка до аэропорта. Будет ли самолет и когда, - никто не знал. Осенняя метеосводка не очень располагала к полетам. Здание аэропорт Нижнеянска в то время, это деревянный дом, окрашен коричневой краской, - суриком, небольшой зал для пассажиров с окошком кассы в стене. В здании толпилось не больше десятка пассажиров, мечтающих о чуде, - самолете. По рассказам бывалых, ждать рейса могли до месяца. Приходили с утра, уходили на ночлег и опять возвращались. Купить билет, из-за их отсутствия возможности просто не было. Спасало действительно только чудо, так полюбившее нас русских.
Спустя пару часов за стенкой зала послышалась возня, через мгновение распахнулось окно кассы, и кассирша объявила, - летит из Якутска самолет, кому нужны билеты подходите. Моя семья, - дочка и жена находились у родителей в Архангельской области, до начала осенней сессии в институте был еще небольшой запас времени. Попросил билет у кассирши до Якутска. Полный билет на самолет в один конец, обходился в двести рублей, что тоже было весомо, почти пять стипендий. Отойдя в сторону, ожидал объявления регистрации. Вдруг кто-то выдернул меня за рукав из моих размышлений, обернувшись я увидел девушку, чуть моложе меня, она была в сером пальто, с темными распущенными волосами, спросила, - ты до Одессы летишь? На, что я ответил, - лечу в Архангельск к семье, хотя, учусь в Николаеве.
- можно я буду держаться тебя, мне надо в Измаил добраться, я оттуда?
Как выяснилось позже, при общении, ее звали Валентина с фамилией Васильева. Она студентка Измаильского кулинарного института (могу ошибаться), проходила практику на теплоходе Шахтер (река-море). Они таскали к нам уголь. В Нижнеянске она сошла на берег и так же, как все пытается выбраться домой, при отсутствии билетов.
Тем временем объявили регистрацию, к каждому подходил милиционер и ручным металлоискателем, прозванивал, вещи и одежду, предотвращая расхищение социалистической собственности. Очевидно, драгоценных металлов. Галечная взлетная полоса успокаивала запыхавшийся самолет АН-24, который гостеприимно распахнул свои двери. Сдав багаж, мы разместились в салоне, еще не веря в чудо, нашего вылета. Корпус стальной птицы вздрогнул, задрожал играя мускулами, разогнался и отрывал нас, навсегда, от полоски земли толщиной тридцать сантиметров, уместившейся между вечной мерзлотой и низким свинцовым небом Якутии. ПРОЩАЙ ЯНА, - ДЕВОЧКА, ЖЕНЩИНА, МАЧЕХА,ТЕЩА и конечно МАМА!
Валентина сказала, что хочет есть, в сумке есть рыба «кандевка», так местные называют ряпушку, но сумка в багаже, как и мой рюкзак, в котором лежит кулек печенья.
- два с небольшим часа полета до Якутска придётся потерпеть, там поедим. На борту нам не предложили ни легких завтраков-ужинов, ни чая, рейс - дополнительный. Попутчики в самолете были разношёрстные, геологи в резиновых сапогах, бичеватого и обычного вида пассажиры. Кто-то уже спал, разложив сиденья, нам чувство голода не давало заснуть. Подлетая к столице Якутска, Валентина засуетилась,
- а что будет дальше? А вдруг билетов не возьмем? Нет самолета? Думаешь летают? Где ночевать…?
Вопросы просто сыпались как в передаче: "что, где, когда".
Меня тоже донимали эти вопросы, но я знал лишь одно, что ориентироваться буду по обстановке. Ей же предложил,
- рюкзак мой запомнила, синего цвета?
- да, ответила Валентина.
- давай свой паспорт,
- как только начнут выпускать из самолета, я побегу в кассы, чтобы обогнать наших попутчиков, желающих тоже улететь.
- ты получай багаж, и мой рюкзак не забудь, поскольку тебе его не утащить жди меня здесь, у самолета!
Перед мной распахнулись двери Якутского аэропорта и в тоже мгновение по громкой связи голос дежурного проскрипел,
- заканчивается регистрация на дополнительный рейс Якутск – Москва. Пару секунд и я был в кассе, еще мгновение, уже с билетами и паспортами зажатыми в руке бежал назад, к взлетной полосе, где одиноко стояла случайная попутчица-Валентина, ветер трепал ее волосы и подол плаща, рядом у ног лежал огромный рюкзак, синего цвета, а в больших глазах испуг, радость, надежда,
- ну что?
- скажи...
- бегом! - крикнул я
схватил вещи, и мы рванули на регистрацию.
В самолете пришло осознание, что вещи в багаже вместе с нашей незамысловатой снедью.
- пакет с рыбой «кандевкой» я взяла в салон, вот только хлеба нет, - сказала Валентина.
Командир самолета выдал информацию о полете, после паузы добавил, что в полете нам будет предложен легкий ужин. Салон был на половину пуст, кто-то разложился и уже спал, кто-то пил горькую, а мы смотрели в проход салона в ожидании стюардессы с наши легким ужином. Дошла очередь и до нас, я сразу попросил у стюардессы дополнительно хлеба, как можно больше, она принесла четвертинку буханки. Уничтожив легкий ужин, мы принялись за рыбу с черным хлебом, в тот миг казалось, что это самая вкусная рыба на Белом свете. Лететь предстояло шесть часов, после приема пищи, полет прошел в дреме и разговорах. Валентина летела тоже к семье, муж работал в Измаиле, водителем, там же жили ее родители. За разговорами время прошло не заметно, самолет уже катился по взлетной полосе аэропорта Домодедово. Конечная точка, нашего совместного путешествия, дальше пути-дороги расходились. Из Домодедова автобус довез нас до Аэровокзала, в то время в Москве была такая схема доставки пассажиров между аэропортами. Из аэровокзала мне нужно было добраться до Шереметьево и самолетом на Архангельск. Валентине во Внуково и на Одессу. На остановке автобусов, мы пожелали друг, другу хорошего пути, пожали руки и разошлись в разных направлениях.
Жива ли, помнит ли, та девчушка наше путешествие? надеюсь, что у нее удачно сложилась не только дорога домой, но и жизнь.
Приземлившись в Архангельске, вспоминая расписание поездов, понял, что могу успеть на пассажирский поезд Архангельск – Москва. Конечно, были и другие поезда, но пришлось бы ждать на вокзале до вечера, очень хотелось успеть на этот, - дневной. Таксист прочувствовал мою тревогу и угрозу опоздания на поезд, предложил сразу ехать на станцию Исакогорка, и там уже сесть в поезд. В общем вагоне было много пассажиров из нашего поселка, в основном женщин. Они возвращались из города, кто с покупками, кто из больницы, в общем вагон шумел разговорами и рассказами, кто и что купил, кто кого видел, кто куда не успел.
Петрова тетя Нина признала меня, не смотря на бороду-бородищу. Начались расспросы откуда я еду, надолго ли, знают ли родители о приезде?
В Ломовом накинув рюкзак на плечи, я летел к родному дому, там не подозревая моего возвращения жили повседневной жизнью, мама и папа, а также уже полгода проживали моя жена и дочурка, которой не было еще двух лет. Только сейчас я почувствовал, как сильно соскучился за время разлуки. Папа мыл возле двора мотоцикл, мама суетилась на летней кухне. Неля с Аней были в доме. Папа глянул на меня мельком, не признал, и продолжил свое занятие.
Конечно, все были рады встрече, только дочка Аня не признавала меня, убегала с куклой и называла дядя-папа. Куклу купила моя мама и сунула тайком мне в руки, предвидя мой промах. За столом, папа скажет,
- выпей стопку, ты же хрен знает откуда вернулся…, ну с возвращением!
Я, съев пару вилок картошки, заснул прямо за столом, разница во времени с Нижнеянском составляла восемь часов…
«Нет ничего лучше, чем возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам»
28.12.22