О пьесе Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо» и одноименной постановке театра «Без вывески»
Вхожу в колхозы. Гляжу в углы.
Навстречу козы. Волы. Ослы.
И все - о смерти. Какой-то бред.
Хотите верьте, хотите нет.
Тогда чуть слышно реку им я:
"Ошибка вышла. Увы, друзья.
Ваш клич безумен. Мне с вас смешно.
Ведь я же умер. Причем давно".
Михаил Щербаков
В том, что происходящее с нами — бред, уже не надо никого убеждать. И так ясно, что рассудок и здравый смысл встречаются в современной действительности существенно реже, чем хаос и абсурд.
Так или примерно так же рассуждал ирландский писатель и драматург, лауреат Нобелевской премии Сэмюэль Беккет, когда создавал своего «Годо». Годы были послевоенные, и все, что произошло с человечеством за последнее десятилетие, требовало осмысления, даже переваривания. А переварить бред и хаос войны с позиций логики и здравого смысла практически невозможно, поэтому Беккет создал Театр абсурда.
Гениальность пьесы «В ожидании Годо» (1948-1949) в том и состоит, что в ней есть некая универсальная форма, абсолютно абсурдная и противоречащая здравому смыслу, и в эту форму каждый мало-мальски думающий индивид вкладывает свое понимание той меры абсурда, какую он в силах зафиксировать в своей и общественной жизни. Причем в той мере, какую он в состоянии отрефлексировать.
Перед нами великое произведение, в котором каждый узнает себя и свою жизнь. Конечно, желательно при этом иметь привычку думать. Иначе, пожалуй, не увидишь в своей жизни абсурда и дисгармонии. Для счастливчиков, которые всегда довольны «собой, своим обедом и женой» (А. С. Пушкин), Беккет необъясним. Но мы пишем для иной аудитории.
Абсурд бывает экзистенциальным (и не зависящим от тебя) и субъективным (лично сочиненным тобой абсурдом). С первым мы, как правило, ничего не можем сделать; к нему можно только приспособиться. А вот со вторым — есть варианты. Как правило, можно или нельзя одолеть свой личный, субъективный хаос и бред, зависит от тебя.
Можно ли изменить свою жизнь, чтобы избавиться от бессмыслицы существования, или жертвы абсурда приговорены к нему навсегда? Эти вопросы пытаются решить герои пьесы, бродяги Владимир и Эстрагон. Каждый день, когда всходит солнце, они встречаются под заповедным деревом и проводят время в ожидании Годо.
Внесценический персонаж Годо окутан тайной. Его можно трактовать как Мессию, которого иудеи (еврейская тема, излюбленная Беккетом) будут ждать до скончания века, или Спасителя, на Которого привыкли уповать и на всякий случай побаиваться, но в реальное пришествие Которого не вполне верится, или просто человек-избавитель от холода и голода, который может дать кров и кратковременное отдохновение?
Каждый зритель трактует образ некоего всемогущего Годо по-своему. Общее в трактовках только то, что само ожидание — полный абсурд, ибо как можно целыми днями ждать, неизвестно кого?
У героев Беккета есть еще один враг, помимо абсурда. Это — время. Не зря в народе говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Придет Годо или нет — непонятно, существует ли он в природе — неизвестно, но они его ждут. А когда ждешь неизвестно кого и неизвестно, сколько придется его ждать, время останавливается. Оно зависает и длится вечно.
Солнце всходит и заходит, дерево, под которое, возможно, придет Годо, зеленеет и осыпается, а процесс ожидания словно бы не зависит от природных явлений. Утром герои начинают ждать, а вечером прерываются на сон. В подобных условиях время не просто тянется не медленно, а невыносимо медленно. Сначала друзья радуются, что случайные попутчики помогают его хоть как-то скоротать, но потом осознают, что и в этом искусственном ускорении нет никакого смысла, так как Годо не пришел, и его снова нужно ждать: "Ничего не происходит, никто не приходит, никто не уходит".
И тут пора отвлечься от текста пьесы и обратиться к театральной постановке и тем тонким и точным смысловым акцентам, умело и ненавязчиво расставленным режиссером-постановщиком Михаилом Кувшиновым.
Ожидание мучительно не только для актеров, вжившихся в свои роли, но и физически ощутимо всеми присутствующими в зале. Спектакль идет, идет, идет и никак не может кончиться. Снова и снова бродяги пытаются тронуться в путь, но не делают этого, ибо им нужно ждать. Даже заключительная авторская ремарка «они не двигаются» не дает ни малейшей надежды на возможное преодоление зависшего времени. Они все равно будут его ждать. И совсем не важно, пройдет время быстрее или медленнее, ведь процесс ожидания никогда не прервется. Годо не приходит, и время послушно растекается, безвольными блинами повиснув на невидимых ветвях жизненного древа двух бедолаг, в безволии и нерешительности которых каждый узнает себя.
Иногда мне даже казалось, что процесс остановившегося времени запущен самим театром: невозможно было отследить, когда же наконец кончится спектакль, чтобы вернуться домой если не вовремя, то хотя бы к позднему ужину. Мысли об ужине возникали на фоне раннего времени начала спектакля и все отчетливее проявлялись в сознании ближе к его обычному времени, так как буфета в театре нет. Антракт, объявленный на 15 минут, видимо, задержали, а сам спектакль продлился явно дольше обозначенного в программе времени, так что эффект получился потрясающий! Я буквально физически ощущала невозможность приближения конца на фоне медленных-медленных реплик и жестов, и моя деятельная натура буквально корчилась от невозможности вырваться из мертвящей западни бессмысленного ожидания бесплотного Годо. Погружение в Беккета было полным.
Помимо решения вечного вопроса «Быть или не быть?» ("Уйти или ждать Годо?") герои вспоминают и о своем великом предназначении. «Человечество — это ты и я», - констатирует Владимир. В их душах просыпается человеколюбие, стремление к взаимопомощи и сострадание. Но эти хрупкие ростки гуманной активности вновь и вновь разбиваются о беспомощные вопросы, переспрашивания, уточнения, поиски смысла в заведомо бессмысленном существовании. Искра здорового человеческого действия угасает так же быстро, как вспыхивает.
И снова герои погружаются в сон, выяснение причин, построения прогнозов, снова вязнут в паутине хаоса и абсурда, бессмысленных вопросах, пикируются отрицающими жестами и бесконечно ходят по кругу бессмысленности и словоблудия.
Что же мешает вырваться из тягостного плена времени и начать, наконец, жить? Мешает призрачная надежда на милость Годо и страх его наказания — все, на чем стоит наивная массовая вера.
Вырваться из круга суеверий и ханжеских стереотипов — значит взлететь вверх, преодолеть земное тяготение бессмысленной, бездумной веры, воспарить над паутиной растекшегося времени, лабиринтов параллельных миров и вступить, наконец, на единственный путь медленного, но верного вознесения от земли к Небесам. Полетом-вознесением заканчивается поэтическая постановка Михаила Кувшинова.
Полет как путь. Путь постепенного освобождения души от пут мира сего к началу большого путешествия к Отечеству Небесному. Путь преодоления времени и пространства. Путь преодоления смерти.
PS. Автор выражает глубокую признательность Театральному блогеру, автору одноименного Телеграм-канала, художнику, фотографу Ирине Красильниковой за любезно предоставленные фотографии.