Уже ясно, что прогнозировать на 2023 год невозможно почти ничего. Во-первых, многое понятно безо всяких прогнозов: книги будут неуклонно дорожать, ассортимент — неуловимо меняться, а горизонт планирования будет определяться раскладами на Таро. Но, так или иначе, в 2023 году будет довольно много заметных книжных новинок — о них рассказывает литературный критик и переводчик Анастасия Завозова.
Помимо 15 книг, что я выделила отдельно, мне бы хотелось еще, хоть и в телеграфном стиле, сказать, что прекрасные «Подписные издания» продолжат свою издательскую работу и обещают выпустить антифашистский роман Наталии Гинзбург «Семейный лексикон». Издательство «Азбука» продолжит работу над переводом тетралогии о Фредерике Поттер и выпустит третий том о судьбе одной семьи на фоне судьбы Англии. Fanzon все-таки издаст самый громкий роман прошлого в жанре темной академки и в твидовом карнавальном костюме «Тайной истории» — «Вавилон» Ребекки Куанг, а Mainstream (АСТ) купили права на продолжение «Девятого дома» Ли Бардуго — еще одной темной академки, но, признаюсь, куда более бойкой. Издательство Corpus выпустит нового Уэльбека, издательство Ивана Лимбаха — важную книгу Стига Дагермана «Немецкая осень» о жизни в Германии сразу по окончании Второй мировой войны. Маленькое независимое издательство Kongress W издаст роман Джорджа Салиса «Море вверху, солнце внизу», который они сами называют сюрреалистическим триллером о религиозном фанатизме и парашютном спорте, а издательство «Текст» — «Плащаницу» букеровского лауреата Джона Бэнвилла. «Альпина. Проза» в этом году займется еще и выпуском переводной литературы: обещают издать «Лавинию» Урсулы Ле Гуин, помимо, как и всегда, сильного портфеля свежей во всех отношениях русскоязычной прозы. Не выйдут в этом году на русском свежий роман Стивена Кинга Fairy Tale (если честно, пережить можно, роман неплохой, но проходной, не самый лучший Кинг) и продолжение приключений Страйка и Робин от Роберта Гэлбрейта (детективная серия Джоан Роулинг) (а вот это очень и очень жаль); новый роман Брета Истона Эллиса The Shards, о котором сейчас все только и говорят — у Эллиса явно открылось второе дыхание, критики и читатели уже сравнили новый роман с пиковыми работами Эллиса времен «Гламорамы» и «Американского психопата», — не выйдет тоже.
1. Алексей Иванов, «Бронепароходы»
Совершенно монументальный и невыносимо талантливый новый роман Алексея Иванова — даже не столько о людях, сколько о мощи человеческой мысли, благодаря которой на свет появляются громады промышленности, пароходы, поезда, железные машины, которые тащат на своих колесах и шестеренках кровавые ошметки попавшего под них прошлого. Невыносимо же талантливый он потому, что, даже если вся история романа альтернативная и строится на фантастическом допущении, что великий князь Михаил якобы выжил в 1918 году, читать, как рушится привычный мир и все маленькое, уютное и домашнее, в исполнении хорошего писателя тяжело вдвойне.
2. Иэн Макьюэн, Lessons
Неожиданно огромный новый Макьюэн — и по объему (500 страниц), и по количеству тем, которые он пытается туда утолкать. Сексуальный импринтинг, скрытое насилие над детьми, Карибский кризис, Чернобыль, казнь группы немецкого сопротивления «Белая роза», репрессии и параноидальный страх жизни в ГДР, тяготы одинокого родительства, семейная жизнь, поэзия, бессонные душные ночи в ожидании смерти и конца света. Это одновременно и не самый лучший Макьюэн, клеклый, местами несобранный, расползающийся до потери структуры, и в то же время самый искренний и пронзительный его роман за последнее время.
3. Лори Холс Андерсон, «Говори»
Классика подростковой, а впрочем, и не только подростковой литературы. Ранее в издательстве Popcorn Books уже выходил комикс по этому роману, так что, возможно, многие читатели уже так или иначе знакомы с сюжетом книги: девочка по имени Мелинда становится изгоем в школе и практически перестает говорить, потому что летом она вызвала полицию на вечеринку, где, помимо всего прочего, с ней случилось что-то очень плохое. TW: сексуализированное насилие, социальная несправедливость, общее чувство ярости и беспомощности.
4. Селеста Инг, «Наши пропавшие сердца"
На мой взгляд, не самый удачный роман Инг, которая свободнее себя чувствует в семейных драмах и историях, где нужно показать тонкую, невидимую динамику разнозависимых отношений. Дистопический же мир нового романа, где власть захватили патриоты Америки, вину за экономический кризис свалили на азиатов, а у инакомыслящих родителей отнимают детей, во многом схематичен, а сама история часто скатывается в притчу. Однако спрятанная внутри история о вынужденном сиротстве, о физической тоске по маме и о том, что перед любовью ребенка зло зачастую может отступить, куда лучше и высокого пафоса романа, и его фантастического каркаса.
5. Ханья Янагихара, «До самого рая»
Трехчастный роман об иллюзорности всего, что нам кажется незыблемым, в том числе истории и самого хода времени. Дэвиды, Чарльзы, Эдварды, Питеры и Натаниэли живут в трех разных версиях реальности в одном и том же доме, который становится то тюрьмой, то убежищем, то изолятором, пока роман медленно вращается по невидимой оси, переходя от альтернативной истории США к реальности 1990-х и дальше — в дистопическое будущее образца «1984», кажущееся вдруг очень реальным.
6. Марина и Сергей Дяченко, «Леон»
Последний роман, над которым работал Сергей Дяченко и который Марина Дяченко дописала уже после смерти мужа. История Леона, мальчика из семьи потомственных магов и купцов, растущего в несколько крапивинском антураже, с рыночной площадью, непременным петухом-флюгером и запахом моря в воздухе, кажется одновременно и очень легкой, и даже какой-то старомодной. Но в самой истории, в том, как бесшовно и легко она движется вперед, и есть сила этого романа. Это образцовое приключенческое фэнтези, и, увы, последнее в своем роде.
7. Одри Мэги, «Колония»
Поэтически сложенный роман о присвоении чужого, от пейзажей и языка до земли, таланта и права на жизнь. Англичанин-художник и француз-лингвист приезжают на крохотный островок в Ирландии и начинают выяснять, кому из них тут жить хорошо (и что в конце тут должен остаться только один), в то время как местные жители пытаются выжить среди чужих представлений о прекрасном, а вокруг рвется бомбами и терактами ИРА 1979 год.
8. Оливия Мэннинг, «Величайшее благо»
Двое британцев, близорукий (во многих отношениях) муж и внутренне одинокая жена, оказываются в Бухаресте, где вокруг них собирается разношерстная толпа экспатов, и все они бестолково ударяются друг о друга и ставят Шекспира, пока война ищет их дом и улицу. Это любимый — и ставший снова важным — роман Рейчел Каск, которая в предисловии к переизданию романа заметила, что это во многом роман о нелюбимых детях и о том, к чему приводит отсутствие любви в жизни — к войне и потере мира, разумеется. К неумению его удержать.
9. Хатльгрим Хельгасон, «60 килограммов солнечного света»
Роман, за который автор «101 Рейкьявик» получил исландский аналог «Большой книги», пахнет лежалым снегом, портянками и хлевом, тяжелой рыбацкой долей, но еще и обещанием весны. Это настоящая сага от создателей саг, роман о взрослении мальчика вместе с XX веком, в котором не обошлось без постмодернистского прищура и прядей об исландцах (и прядей исландцев), но по сути своей это докрученный до оптимизма исландский реализм, бодрая вариация на тему «Независимых людей» Хальдоура Лакснеса, только с надеждой и солнечным светом.
10. Лидия Милле, «Последнее лето»
Маленький притчевый роман о конце света, начинающийся как типичная история о вялом бунте буржуазных подростков против отчаянно предающихся каникулярному скотству и разврату родителей, но постепенно съезжающий в экоретеллинг Библии, от истории о потопе до озарения Савла, и более всего о детях, которым достается изрядно попорченное родителями царство земное.
11. Гвен Э. Кирби, «Что увидела Кассандра»
В горящей Трое Кассандра заглядывает в будущее и видит, что троянцами будут называться презервативы, ведьма дарит женщине волшебный пульт, которым можно выключить громкого мужика-соседа, радиоактивные тараканы кусают женщин, отчего они обретают суперсилу и мужчины вынуждены теперь ходить по темным улицам с баллончиками дихлофоса. Сатирический, недобрый и по-настоящему талантливый сборник рассказов о женщинах на грани, которым есть что сказать.
12. Александра Шалашова, «Салюты на той стороне»
Беспросветка, чем-то напоминающая еще более мрачный вариант «Дома, в котором…» — без расширяющей пространство магии и надежды на чудо. Восемь детей, воспоминания о голодных девяностых, война по ту сторону реки, бегут-бегут по стенке зеленые глаза, но взрослеющие дети в замкнутом пространстве все равно страшнее любой пиковой дамы. Роман вышел бы подчеркнуто ахроматическим, если бы не осознанное, проработанное стилистическое многоголосье «Салютов», и из-за этого дебют Шалашовой заслуживает внимания.
13. Рейчел Кадиш, «Вес чернил»
Солидный и немного старомодный роман с тремя временными линиями, где есть и загадочные документы, обнаруженные в старом особняке, и противостояние академических систем Англии и Америки, и подробное описание жизни еврейской общины XVII века, и история любви в израильском кибуце, и португальская инквизиция, и принципы работы со старинными документами, и в целом огромная куча деталей и ответвлений, которые и замедляют ход романа и в то же становятся кирпичиками в стене, которой можно отгородиться от настоящего.
14. Еспер Вун-Сун, «Другая ветвь»
Несколько лет назад в Дании стала бестселлером книга «Другая ветвь», которую можно назвать смесью классической скандинавской семейной саги и документального романа, и посвящена эта книга была небольшому, но стыдному периоду истории датского парка развлечений «Тиволи», где в начале XX века в качестве аттракциона можно было посмотреть на китайцев, которые ели рис палочками и жонглировали тарелками на потеху белой бюргерской публике. Роман написал датский романист Еспер Вун-Сун, одним из выступавших в «Тиволи» китайцев был его прадед Сань Вун-Сун, одной из зрительниц — его прабабка Ингеборга.
15. Лидия Юкнавич, «Хронология воды»
Автофикшен, каким он должен быть, когда честность и обнаженность тематики, порой неприглядной, порой откровенно неприятной, не мешает читательскому восприятию, а, наоборот, углубляет его и делает резче — во много из-за того, с каким огромным литературным талантом это написано. Юкнавич, конечно, во многом тянет из себя жизненную историю, как кишки. И плавание, и аутоагрессия, и потеря ребенка, и поиски своего места в жизни, и честное проживание травмы — все это написано не с намерением понравиться, это вообще во многом искренне неприятный текст, но очень, очень хорошо сделанный.
Автофикшен, каким он должен быть, когда честность и обнаженность тематики, порой неприглядной, порой откровенно неприятной, не мешает читательскому восприятию, а, наоборот, углубляет его и делает резче — во много из-за того, с каким огромным литературным талантом это написано. Юкнавич, конечно, во многом тянет из себя жизненную историю, как кишки. И плавание, и аутоагрессия, и потеря ребенка, и поиски своего места в жизни, и честное проживание травмы — все это написано не с намерением понравиться, это вообще во многом искренне неприятный текст, но очень, очень хорошо сделанный.