Состав группы будущих столяров-станочников оказался весьма пёстрым.
Среди бурсаков были вспыльчивые и хладнокровные, шустрые и медлительные, худые и толстые, высокие и малорослые. По возрасту разброс был тоже основательный, поскольку в училище принимали, как после 8 класса, так и после 10-го. Самому младшему было 14, самому старшему Андрею Корнееву – аж 22! Но и это, так сказать, не предел: в группе сварщиков были и тридцатилетние.
Кто в юности, так или иначе, не хулиганил? Но были у нас в группе и те, кого можно было назвать хулиганами идейными: а вот из принципа сделаю то, что запрещено! Были среди нас и малолетние преступники.
Мишка Ларионов, младший брат некоронованного короля Малой Балки, в свои пятнадцать уже имел одну судимость, хотя и условную. История получения срока проста до безобразия. Гулял Лариосик (так ласково его все называли) с двумя друзьями возле старых домов где-то в районе улицы Розы Люксембург поздним вечером. Делать было нечего, скука давила, и хлопцы зыркали по сторонам в поисках интересного. Смотрят, на первом этаже в одной из квартир открыта форточка, а свет не горит. Спят? Так рано? Пошли ребята и позвонили в дверь несколько раз. Тишина. Постучали. Тихо. Встали друг другу на плечи, и самый худенький через форточку нырнул в квартиру и открыл дверь изнутри.
Пока один стоял на стороже, двое обчистили квартиру и вынесли награбленное в ближайшие кусты, где стали делить добычу по-братски. После дележа оказалось, что прибыли и удовольствия маловато. Особенно для стоявшего под окнами. Вернулись. Повязали в узлы из покрывал кучу вещей и опять в кустах стали распределять. Теперь уже по справедливости. Внезапно один из воришек вспомнил, что вроде как за одной из дверей на гвозде висела куртка. Вернулись во второй раз. Куртку кожаную нашли и стали примерять, кому она по размеру, прямо в квартире. Тут их и повязали: бдительные соседи позвонили в милицию. Поскольку ущерба не было, все вещи и деньги вернули, ребята отделались условными сроками.
В бурсе Мишка проучился около полугода и сел уже по реальному сроку. История эта тоже весьма поучительна и в целом повторяет предыдущую. Гулял Ларионов с двумя друзьями, возможно, с теми же самыми, то ли по улице Карла Маркса, то ли по площади Кирова поздним вечером. Хлопцам страшно хотелось курить. Деньги были, а вот места, где можно было разжиться куревом, все закрыты. Где-то по дороге набрели они на закрытый магазинчик. Были раньше на улицах такие разнотипные строения, в которых можно было купить пиво-вина, печенье, ну и сигареты, конечно. Эти строения любили красить в зелёный или синий цвета. Ларёк ребята вскрыли, но взяли немного: сигареты, по паре бутылок вина, да ещё зачем-то помаду из халата продавщицы прихватили. Когда ребят арестовали, они с изумлением узнали, что очистили ларёк подчистую! Продавщица, придя утром рано, подсуетилась и вывезла в неизвестном направлении весь товар. Не знаю, возбудили против неё уголовное дело, или нет, но нашего Лариосика мы больше не увидели. Помада, как деталь кражи – если уж такую мелочь взяли, то, что говорить об остальном! – сделала своё дело.
Гордус получил срок на зимних каникулах. Отец у него был моряком в Мурманске, вот туда-то парень и поехал. Гордус-старший был в море: пригляда, получается, никакого. За одну ночь Санька вскрыл 14 автомобилей! Брал вещи, магнитолы, лампочки и прочую мелочь. И тут тоже, надо думать, не обошлось без доброхотов, списавших на него чужие преступления. Взяли его по горячим следам утром, продать он ничего не успел, но большую часть вещей так и не нашли. Короче, весной группа уменьшилась на два человека.
Кстати, среду, в которой вращались многие из моих однокашников-бурсаков, хорошо характеризует вот такой эпизод. Году этак в 1987 я в Кировограде случайно встретил Ткаченко, парня из нашей группы. И когда в разговоре дошёл черёд до вопросов: а кто да где? – он мне и выдал: такой-то сидит, этот только что вышел, а вот такого отец зарубил, ну и тому подобное…
Но самым известным бурсаком из нашей группы был Олежек Ганжа. В училище его знали все. По характеру, темпераменту, вечной неугомонности и изобретательности шебутной Ганжа чем-то напоминал героя Александра Збруева из кинофильма «Большая перемена».
На второй, кажется, день у нас были занятия в механическом цеху. Николай Иванович и Николай Иосифович, наши мастера, обстоятельно с деталями и подробностями познакомили нас со станками: торцовочным, циркуляркой, фуговальным, фрезерным, рейсмусовым, сверлильным. После демонстрации работы тут же объясняли правила техники безопасности.
И вот стоим мы возле сверлильного, и Николай Иосифович включив и выключив станок, произносит: «Самое первое и важное правило: никогда не пытайтесь остановить вращение патрона рукой, дождитесь полной остановки».
«А шо воно будэ?» – интересуется стоящий у самого станка Ганжа.
«А может случиться…», – закончить Николай Иосифович не успевает: раздаётся треск рвущейся материи и прямо в лицо ему влетает какая-то тряпка. Мастер разворачивает её: в руках у него три правых рукава – от тёмно-синего халата, пёстрого пиджака и белой рубашки. Николай Иосифович бледнеет и смотрит на Ганжу. Тот стоит с обнажённой правой рукой, тоже весь бледный. Мастер хватает его за руку, тщательно осматривает: ни царапинки!
«Та вы ж не переживайте, я сам всё пришью! Мамка вас ругать не будэ!» – Ганжа уже спокоен: то, что ему могло оторвать руку, до него не доходит! Оба мастера накоротке совещаются и тут же выносят Ганже приговор: всегда на всех практических занятиях стоять возле мастера, по цеху не слоняться! Старосте группы и комсоргу поручили – бдить и следить за Ганжой во всё остальное время в четыре глаза!
Ну да, в четыре! В десять не уследишь! Уже в октябре наша группа получила заказ на изготовление ящиков для электрических пишущих машинок «Ятрань», которые изготавливали по немецкой лицензии на заводе «Пишмаш». Удивительное дело, но во всей области не нашлось ни одного предприятия, способного изготовить ящики строго по размеру с допуском +/- 2 мм, а мы справились. Поскольку бурсаки получали 33% от стоимости работ, это был хороший приварок к стипендии. Заказ большой, работы много, отходов в виде опилок и стружек тоже. То, что накапливается в течение дня в столярке, мы выносим носилками и ссыпаем в кучи под бункером. Сам бункер – огромный железный короб, закреплённый на четырёхметровых столбах, заполняется опилками и стружками из механического цеха. Система вытяжки гонит отходы по железным коробам от каждого станка. В один из дней Ткаченко с Сизовым, вынося мусор из столярки, услышали сквозь вой вентилятора глухие вопли о помощи, раздававшиеся из бункера.
Ткаченко влетел в цех с диком воплем: «А-а-а! У вас тут кого-то в вентиляцию засосало!» Николай Иванович вырубил свет, станки и вентиляторы замолчали. Мастер, хватаясь за сердце, стал пересчитывать бурсаков. Его состояние можно понять: если человек попал в вытяжной короб, то перед этим он должен был пройти сквозь один из станков! И какая из измельчённых частей может сейчас орать?! Все бурсаки при станках оказались на лицо. К бункеру подставили стремянку, открыли люк, и вниз в куче опилок и стружек свалился Ганжа. Оказалось, что он успел пообедать одним из первых и решил в оставшееся время отдохнуть. Залез Ганжа в бункер, развалился и уснул. Люк он за собой задвинул, а вот открыть его изнутри уже не сумел… Бдительность за Ганжой усилили. Не помогло.
Когда по области прошли проливные дожди, вода в Ингуле стала стремительно подниматься. До улицы Декабристов, где находилось училище, осенний паводок не дошёл, но волны плескались недалеко, у самого Театра кукол. В театре в те годы был весьма предусмотрительный завхоз, который предчувствуя возможное подтопление, огородил здание со стороны реки дамбочкой из мешков с песком. Рукотворная плотина была устроена в самом низком месте в два ряда. И вот идём мы после занятий мимо театра, смотрим на плещущийся Ингул. Ганжа неожиданно вскакивает на мешки и оттуда замечает в воде какую-то палку: «Хлопцы, то не удочка?» Мы всматриваемся, но никто ничего определённого сказать не может. Ганжа снимает обувь и носки, закатывает штанины и медленно идёт вперёд. Вода доходит ему уже до колен, но он почти у цели. Оборачивается, показывает большой палец руки и… исчезает! Мы несколько секунд находимся в замешательстве, потом Юрка Жанталай скидывает ботинки, сбрасывает на мешки с песком сумку и бежит к точке, от которой по воде расходятся круги, и где только что стоял наш товарищ. Жанталай не добегает полуметра, когда из воды выныривает торжествующий Ганжа, сжимая в руках бамбуковую удочку! Напором воды выдавило наружу канализационный люк, и Ганжа, аккуратно вписался в отверстие.
Кстати, за полгода до этого случая я познакомился в Кировограде с более мощным наводнением. Мы переехали из Азербайджана на Украину летом 1980 года. Сначала в Смолино, посёлок геологов и шахтёров отправился отец. Некоторое время он жил в общежитии в Кировограде в поселке Горном, потом получил квартиру в новом доме в Смолине. Так вот весной я на каникулах съездил к отцу «на разведку» и попал на знаменитый разлив Ингула.
Снега в тот год было очень много, в марте выпали ещё и обильные дожди, а добавили последнюю каплю, как говорили знатоки, неправильно открытые гидрозатворы на притоках Ингула. Помню амфибию, вытягивающую автобус «ПАЗ». И кругом – вода, вода, вода… До железнодорожного вокзала добирались в кузове грузовика: автобусы не могли проехать на другую сторону реки.
Позднее мне показывали на Ковалёвке в одной из старых хат гвоздь, вбитый на уровне наводнения 1841 года. Помню, смотрел и не верил: почти 3 метра от земли, под самой стрехой! Как хата-то устояла! Рядом с гвоздём гвоздиками поменьше была вбита дата «28 марту 1841 году». Интересно, цел ли этот домик.
