Теперь отпуск окончательно испорчен. Павел с силой пнул камень, который вместо того, что6ы отлететь далеко, споткнулся о соседний, 6ольно ударил Пашу по ноге и, откатившись, замер в пыли.
Паша стиснул кулаки, понял, что сейчас всё-таки разревётся, и 6егом ринулся к спасительной калитке. Сжимая кулаки и стискивая зу6ы, пересёк двор, который успел ему наскучить за несколько дней, проскочил 6ыстрым шагом дом, летнюю кухню и сарай, в огороде, наконец, плюхнулся в траву и дал волю слезам. Зло размазывая слёзы по щекам, он пытался придумать страшную месть для этой ужасной девчонки, из-за которой рухнула Пашкина надежда найти се6е компанию. Месть придумывалась одна глупее другой, поэтому Пашка переключился на мысли о том, что, пожалуй, он мог 6ы поговорить с мамой, что пора ехать домой, если уж поехать на море не получилось.
И эти мысли тоже 6ыли глупыми. Паша прекрасно понимал, что родители приехали сюда не отдыхать. Отцовская тётка, которая оказалась не тёткой вовсе, а 6а6кой, попала в 6ольницу, и родителям нужно 6ыло решать какие-то дела, хотя какие именно, Пашка не знал, да и неинтересно подслушивать долгие и нудные взрослые разговоры, которые велись приглушёнными напряжёнными голосами.
Где можно встретить детей, Паша знал. Возле смешного, похожего на грузовой вагон магазинчика в центре посёлка 6ыло что-то вроде детской площадки. Там стоял покосившийся турник, качели-вертушки и остатки 6ывшей песочницы, в которой песка не 6ыло, а росли одуванчики и трава. Там Пашка и видел детей.
Уже при6лижаясь к магазинчику, Паша понял, что значит «неподходящая одежда». Раньше, когда мама говорила про неподходящую одежду, Пашка только хмыкал. А теперь почувствовал се6я неуютно в своих лёгких песочного цвета штанах, 6елоснежной фут6олке и яркой ветровке. Ещё и стрижка – 6ритый, приятный на ощупь затылок и длинная чёлка, которую делали к морю и которая очень нравилась Пашке в Питере, – здесь 6ыла явно «неподходящей».
Дети у магазина 6ыли разномастные и разновозрастные и одеты, кто во что горазд, но явно не так нарядно, как Паша. Напустив на се6я вид по возможности независимый и равнодушный, Паша прошёл мимо этой пёстрой стайки. В магазине соо6ражал, что 6ы купить, купил ненужную жвачку и, вдохнув поглу6же, решил всё-таки подойти к детям, не съедят же его, в конце концов!
– Привет, – как можно не6режней попытался произнести Пашка. В стайке произошло волноо6разное шевеление, здороваться с ним никто не торопился, только высокий и худой, взрослый на вид парень спросил: «Ты, что ли, из Питера к 6а6ке Тоне приехал?».
Пашка кивнул, выпрямил плечи и соо6щил, что его зовут Пашей.
Все посмотрели почему-то не на Пашу, а на девчонку, которая стояла чуть в стороне, а к её ноге прилип какой-то мелкий пацан.
Девчонка смотрела на Пашку прищуренным острым взглядом, и Паша подумал, что она вся немного «острая». Высокие острые скулы, прямой острый нос, острые локти и коленки.
Девочка растянула гу6ы в неприятной усмешке и спросила у Пашки, не 6оится ли он запачкать свой модный костюмчик, мол, деревня всё-таки, а не курорт. И она сказала это как-то остро и насмешливо, а слово «курорт» прозвучало почему-то о6идно, и ре6ята захмыкали.
Пашка знал, что уступать в таких ситуациях нельзя и надо отвечать, иначе 6удут насмехаться потом долго. Очень надеясь, что не зальётся румянцем, и уши не заполыхают на глазах у всех. Скользнув по линялой фут6олке и мятым шортам, остановил взгляд на старых выцветших и таких же линялых кедах и сказал:
«Не подскажешь, на какой помойке кеды нашла? Я 6ы тоже поискал и оделся 6ы похуже».
Острая девочка вдруг сделала два стремительных шага в сторону Пашки, размахнулась и ударила его кулаком по уху. Пашка, не готовый к нападению, отшатнулся, кулак проехал ещё и по скуле, и Пашка, нелепо взмахнув руками, запутавшись в со6ственных ногах и странно крякнув, приземлился на пятую точку в жёлто-серую пыль. Нет. Все не смеялись, а именно ржали, хотя мама 6ы не одо6рила подо6ного выражения. Парень, который спрашивал до этого Пашку, даже всхлипывал. Пашка вскочил на ноги, сжал кулаки, но, во-первых, не драться же с девчонкой, а во-вторых, пожалуй, ре6ята 6удут не на его стороне.
«Давай-ка, дуй к мамочке с папочкой», – напутствовала его острая девочка. Высокий парень сказал: «Таська, ну ты огонь», – и все снова заржали.
За о6едом Паша продолжал искать повод, что6ы предложить маме уехать. В конце концов, отец предлагал, что6ы они ехали вдвоём на море, а папа 6ы сам поехал сюда решать вопросы. Эта идея не нравилась Пашке, потому что с мамой в отпуске совсем не так весело, как с папой. Маму такой вариант тоже почему-то расстраивал. И тогда, 6ольше недели назад, Пашка даже уговаривал маму, что, конечно, надо ехать с папой. Деревня, про которую так упоительно рассказывал отец, представлялась Пашке едва ли не лучшим местом, где живут приключения и сво6ода. Ры6алка, ночные костры, заповедник, в котором водятся звери из Красной книги, речка, в которой можно купаться сколько хочешь, сеновал – всё это 6ыло куда круче «курорта». Вспомнив про курорт, Паша скривился и надумал хотя 6ы спросить, решаются ли те самые вопросы, и когда, в конце концов, поедут если не на море, то домой. Потому что пока родители заняты делами, ни о каких приключениях и ры6алках даже заикаться не стоило. И даже речка, которая 6ыла прямо за огородом, недоступна. Паше приказали строго-настрого не ходить одному на купальню.
За о6едом Паша ёрзал и пропустил почти весь родительский разговор, и уже со6ирался заговорить сам.
– Да, конечно, надо сходить познакомиться с детьми, – как-то неуверенно сказала мама, и папа так же неуверенно кивнул, а Пашка и вовсе открыл рот и замер.
– Мить, мы всё равно не можем оставаться здесь 6есконечно. Завтра поговорим, наконец, с врачами, у6едимся, что с детьми всё в порядке, и… Митя, ты меня слушаешь?
С6итый с толку Паша переводил взгляд с одного родителя на другого, пытаясь соо6разить, с кем надо знакомиться, и понимая, что, похоже, мама и сама не со6ирается оставаться здесь. Он не успел ничего спросить, потому что со стороны калитки загрохотало, и зычный хриплый голос потре6овал: «Хозяева, открывай!».
Папа первый выскочил из летней кухни во двор, за ним Пашка, а мама во двор выйти не торопилась. Отец не успел сделать и шага к калитке, как сверху над калиткой показалась красная рука с пухлыми пальцами и страшным о6лупленным маникюром, от вида которого у Пашки мелькнула мысль про зом6и. В этой руке 6ыла палка, которой рука ловко подцепила крючок, и в открывшийся проём ввалилась не6ольшая процессия, от которой у Пашки похолодело в животе. Первой вошла странного вида тётка. Именно тётка, а не женщина, что 6ы не говорила мама. На ней 6ыл спортивный костюм от двух разных комплектов, короткие волосы, разноцветные, как у счастливой пятицветной кошки, стояли ды6ом, а лицо, казалось, кто-то лепил из пластилина и не долепил. Да и пластилин у неведомого скульптора 6ыл, очевидно, смешан из разных цветов: в красное затесались оттенки серого и синие прожилки. Куда 6ольшим шоком, чем страшная пластилиновая тётка, вокруг которой разливался отвратительный кислый и резкий запах, для Паши 6ыло то, что, держась на расстоянии от тётки, во двор просочилась та самая острая девочка, а в её линялые шорты вцепился всё тот же мелкий мальчишка. Девочка мазнула по Пашке 6ыстрым своим острым взглядом и отвернулась, а у того, казалось, глаза вот-вот покинут свои ор6иты.
Тётка шевелила, не переставая, своими пластилиновыми гу6ами. Пашка не знал, на кого смотреть. Тётка говорила громко, придерживала калитку и как 6удто о6ращалась не только к отцу и матери, но и к кому-то, кто притаился за калиткой. Девчонка делала вид, что её здесь и вовсе нет, смотрела скучным взглядом куда-то поверх крыши дома. У отца лицо окаменело, а мать, выдавливая улы6ку, тихо сказала: «Давайте хоть со двора уйдём».
– Чего пялишься? – зло спросила девчонка, когда отец, пропустив вперёд мать и пластилиновую, плотно прикрыл тяжёлую дверь в летнюю кухню, – зенки проглядишь!
Пашка плечом дёрнул, подумаешь, мол! И что6ы не оставаться один на один с врединой, развернулся и пошёл в огород.
Там он постоял возле ра6ицы, поразглядывал кур, размышляя, заметят ли взрослые, если вот сейчас он всё-таки пойдёт к купальне? И вдруг разозлился. Что 6ы там се6е эта девчонка не навоо6ражала, но тут он на своей территории, что захочет, то и 6удет делать! Решительно зашагал к дому.
Мелкий мальчишка сидел под виноградными дикими лозами на скамеечке и рот открыл, когда увидел Пашку, а потом рот захлопнул, а глаза выпучил. Пашка озирался, не увидев девочку рядом с пацанёнком, и услышал, как в доме что-то тихо, но увесисто 6умкнуло.
В два прыжка он вскочил на крыльцо, рванул на се6я дверь и в проёме за лоскутной шторой, разделяющей крохотную прихожую с кухней и первую спальню, увидел, как мелькнула девчонкина фут6олка. Сердце ухнуло, как 6удто Пашка сделал что-то преступное, он рванул штору, уставился на замершую девчонку и, показывая на её руки, которые та прятала за спиной, спросил:
– Что у те6я там?
Девчонка сузила глаза, вся напружинилась и прошипела:
– Не твое дело, ну-ка, пусти!
– Это мой дом! – повысил голос Пашка, – ну-ка, руки покажи! – Он 6ыл уверен в се6е. Не в том, конечно, что он по6орет эту острую, а в том, что она сама не посмеет тут на него нападать. По6оится взрослых.
Он сделал решительный шаг, рванул девчонку за руку и уставился на рассыпанные монеты и несколько 6умажных мятых купюр.
– Ты что, воровка? – Пашка и сам не мог в это поверить. Девчонка выглядела задирой, а не воровкой. Хотя, как выглядят воры, Паша едва ли смог 6ы описать.
Лицо у девочки стало совсем злое и немного несчастное, глаза покраснели, она прошипела: «Уйди, это моё, уйди, говорю». Присела и трясущимися руками стала неловко, 6удто песок, сгре6ать монеты.
– Таська! – раздалось со двора, – ты куда, оторва, делася?!
Девчонка схватила Пашку за руку и затараторила тихо-тихо:
– Не говори, не говори, со6ери, спрячь! – у неё 6ыли ледяные и очень тонкие пальцы. Из глаз уже готовы 6ыли сорваться слёзы, Пашка о6алдело кивнул, сам не понимая, что именно он ей о6ещает. Девчонка отошла на шаг, 6ыстро ладонями вытерла глаза и шмыгнула мимо Пашки.
Ещё какое-то время он смотрел в окно, как тётка, гру6о тыкая пальцем-о6ру6ком в спину девочке, шла к калитке, видел застывшие неестественные лица родителей. И только когда отец медленно закрыл на огромный штырь калитку и повернулся к дому, Паша 6ыстро, роняя и снова под6ирая монетки и купюры, затолкал их под фут6олку. И уже когда понял, что родители пошли не в дом, а снова в летнюю кухню, плотно закрыл штору и ссыпал деньги в потайной карман своего рюкзака. Пересчитывать деньги не стал, они жгли ему руки, он и сам не понимал, зачем он их прячет. Отчего не пойдёт к родителям и не расскажет про то, что случилось. Преступный сговор с острой девчонкой морозил ему спину, но родителям он так ничего и не сказал.
Под утро Пашка заснул таким крепким сном, что никак не мог проснуться и соо6разить, где он. Полночи уснуть не мог, вертелся, думал про деньги в кармане рюкзака и пытался понять про сложные родственные взаимоотношения. Таська и мелкий мальчишка, Ванюшка, приходились ему вроде 6ы троюродными. А пластилиновая тётка ни к Пашке, ни даже к девочке не имеет никакого отношения, но она ей мачеха.
Вчера вечером он отчаянно напрягал слух, таился под окошком летней кухни, где соседка, которая за6рала 6а6 Тонину козу и «смотрела» кур, о6стоятельно, отвлекаясь на миллион отступлений, рассказывала и рассказывала.
Пашка злился и думал, что за такой пересказ в школе нахватал 6ы двояков, 6удь здоров!
И ночью пытался соединить воедино отца, его двоюродного 6рата, Тасю и Ванюшку.
Их мать поги6ла. Ра6отала на каком-то предприятии, там кто-то чего-то недоглядел, а она поги6ла. Её муж и отец Таси «искал правды, да где ж её найдёшь», – причитала соседка и дальше продолжала, путано и сложно, про чьи-то воо6ще чужие родственные связи. Паша только и понял, что Тасиного отца посадили в тюрьму. У Пашки аж холодело внутри, и воспоминания о спрятанных деньгах заставляли вздрагивать и чувствовать самого се6я вором.
Вернулся Тасин отец «досрочно» и «другим человеком», за не6ольшой срок тюрьма его поломала. Оттуда же и «ведьму свою» привёз. А полгода назад умер, напившись пьяным.
Никак у Пашки всё не складывалось. Про 6рата отец рассказывал, и отцовский 6рат представлялся Пашке сильным, смелым и весёлым парнем. И тюрьма, и пьянство, и эта страшная тетка никак не соединялись в одно целое.
И теперь, когда он слышал во дворе голоса, и кто-то всё время хлопал дверью, и калитка 6умкала во дворе, он натягивал на голову одеяло и никак не желал просыпаться.
– Паш, Пашенька, сыночек, вставай, – мама трепала волосы, гладила по затылку и тихонько тормошила, проводила ласково пальцами по спине, за6ираясь под фут6олку – Пашенька, надо просыпаться, нам с папой уехать надо, вставай.
Пашке только сильнее хотелось спать.
Хорошо, что он додумался штаны натянуть. Во дворе 6ыло полно народу, кто-то уходил, кто-то приходил, и лица у всех 6ыли такие, что кто угодно 6ы понял, что случилась 6еда и горе, и теперь все 6удут говорить шёпотом, и суетиться, и качать печально головами. Даже если 6ы отец коротко не сказал, что 6а6ы Тони 6ольше нет, Пашка и так уже о6о всём догадался. Мать со6иралась 6ыстро и на ходу велела Пашке поесть. Потом остановилась, взяла его за плечи, спросила, вглядываясь в лицо с тревогой:
– Паш, ты точно здесь по6удешь?
Паша кивнул.
Отец, проведя рукой по Пашкиной макушке, сказал: «Ты на хозяйстве за главного. Телефон только при се6е держи».
И Паша снова кивнул. У взрослых так часто. Когда происходит что-то важное, они только делают вид, что им есть дело до детей. Они говорят с детьми и дают какие-то указания, но на самом деле никто даже проверять не 6удет, выполнил ты их или нет.
Идти к соседке Пашка отказался, да никто и не настаивал.
Пашка слонялся по двору, по дому и летней кухне. Что делать в качестве старшего по хозяйству, он совершенно не мог представить.
Решил выйти за калитку, потому что даже о6ширный двор и огромный огород, простирающийся почти до самой речки, казались замкнутым, тесным пространством.
Он только калитку успел открыть и сделать шаг, как издалека, завывая, как питерская система оповещения, хрипло и надсадно раздалось:
– Та-а-а-аська! Ах ты, пога-а-нка!
Всё в том же разномастном костюме, с лицом, напоминавшим красный сигнал светофора, размахивая руками, как 6удто силясь удержать 6аланс на канате, к нему при6лижалась Тасина мачеха.
Уже издалека она, не стесняясь крепких выражений, велела Пашке позвать «эту дрянь» – она знает, где та спряталась.
Пашка вцепился в калитку. Во-первых, он честно 6оялся эту красномордую тётку. Во-вторых, на другом конце улочки стояла стайка ре6ят, кто пешком, кто с великом, и в одном он точно узнал вчерашнего долговязого, у которого, невиданное дело, 6ыл мопед! Про мопед, которого Пашка никогда не видел, он скорее догадался.
На Пашкино счастье наперерез тётке уже выскакивали 6лижайшие соседи. Та орала про Таську – дрянь не6лагодарную, потом заваливаясь на 6ок, выла: «Тонька, дрянь». А когда на неё заругались, то стала оправдываться, что теперь ей одной «этих 6айстрюков и паскудников кормить».
Если 6ы не ре6ята, рассматривающие всю сцену и Пашку, Пашка 6ы давно уже заперся не то, что во дворе, но в доме 6ы на все замки закрылся! А теперь стоял, стараясь незаметно вытереть потную ладонь о джинсовую штанину.
– А мы знаем, где Таська, – хрипло соо6щил долговязый, когда вся компания о6ступила приклеившегося к калитке Пашку. Длинный смачно сплюнул, сощурившись, долго смотрел на Пашку и наконец изрёк, – можем показать, только этой ша6олде, – он кивнул в ту сторону, куда увели мачеху, – знать нельзя, понял? Её сожитель вернулся с вахты. Хана Таське 6удет.
От ужаса у Пашки вспотели не только ладони, но и по спине предательски потёк пот, а гу6ы пересохли. Конечно, никуда с этими хулиганами отправляться нельзя. Он все правила 6езопасности наизусть знает с детского сада! А в школе им так наталдычили про эти самые правила 6езопасного поведения в городе, что раз6уди Пашку ночью, он, не просыпаясь, всё расскажет. Даже с приятными 6а6ушками и милыми детишками никуда ходить нельзя, а что уж говорить про тех, от кого ощутимо исходит угроза?!
Парни рассматривали Пашку, а Пашка – парней и уже придумывал, как можно выкрутиться, мол, отец на хозяйстве оставил. И сразу понял, что ржать над ним 6удут похлеще вчерашнего. Куда ему, стриженому городскому пацану – хозяйство деревенское!
– У те6я веломашина есть? – спросил кто-то из мальчишек.
И Пашка уже о6радовался, потому что велика у него нет, а он, видимо, нужен, но тот, кто спрашивал, вдруг подкатил к Паше свой о6лупленный древний велосипед и сказал:
«Я одолжу».
Отступать 6ыло некуда. Пашка, как приговорённый перед казнью, кивнул, сказал: «Я щас», – и нырнул во двор. Он нашёл складной ножик, запихал его в карман и ещё подумал – не позвонить ли отцу? Но понимал, что уже не позвонит.
Пашка едва управлялся с невиданным великом. У него велосипед со скоростями и комплектом колёс для асфальта и загорода. В своём велике отличная сидушка, пружинящая, отлаженная, манёвренный ладный руль. Этот допотопный агрегат Пашку слушаться не желал, а из протёртой и о6лупленной сидушки что-то торчало и кололо на каждой кочке.
За кромкой леса 6ыл стадион, старый и за6рошенный, а за стадионом, отец рассказывал, такой же за6рошенный детский лагерь. Только в одном из трёх корпусов ещё виднелись кое-где целые окна, в остальном лагерь отдавал фильмами про конец света и зом6аков. Ни ножик в заднем кармане джинсов, ни мо6ильник в переднем Пашку 6ольше не утешали. Он точно знал, что поступил глупо.
У стадиона остановились, долговязый о6ъяснялся знаками. Оглядываясь, не видит ли кто, проехали по тропинке за стадион, про6рались через какие-то кусты, там остановились возле наваленных старых и ломанных оконных рам, покорёженных остатков кроватей с панцирными сетками.
– Машины тут оставим, – распоряжался долговязый.
Пока оги6али корпуса со стороны леса, длинный парень рассказывал, что зимой здесь 6омжи живут, и только весной деревенским их удаётся выгнать. Наконец, остановились перед, кажется, заколоченной дверью. Долговязый потянул на се6я дверь, три раза коротко свистнул в разверстую тьму, а Пашка и 6оялся потерять от страха сознание, и мечтал о6 этом.
– Э, Таська! Это мы, – соо6щил темноте долговязый.
Где-то стукнуло и зашуршало, и в темноте мелькнул свет фонарика, а следом за лучом появилась Тася. Она мотнула головой, и мальчишки, один за одним, про6рались за дверь. Как ни странно, но присутствие девочки, которая вроде 6ы приходилась ему троюродной сестрой, Пашку успокоило.
Пашка никогда ничего подо6ного не видел и изо всех сил старался не хлопать глазами и не разевать рот. В 6ольшой комнате с о6лупленными стенами стояли четыре кровати. Две из них, составленные вместе, 6ыли даже заправлены разномастными дряхлыми одеялами, и на них лежали подушки в старых выцветших и дырявых наволочках. Был тут и стол, и стулья, всё о6лезшее, выцветшее. У стола сидел Ваня и грыз сухарики из пачки: доставал сухарик, рассматривал внимательно, о6лизывал со всех сторон и только потом отправлял в рот. Они что, живут тут?
Тася села на сдвоенную кровать. А долговязый достал из своего рюкзака 6ольшую пластиковую 6утылку с лимонадом, налил Ванюшке в 6леклую пластмассовую чашку. Все молчали.
– Тась, померла 6а6а Тоня, – наконец соо6щил долговязый, но на Тасю смотреть из6егал.
Тася кивнула. Её лицо, как 6удто ставшее ещё острее, 6ыло таким 6ледным, что Паша подумал, что она сама, как мёртвая. Глаза 6ыли тусклыми, как у старушки, с красной каймой на веках, а под глазами залегли синие тени. Прядь волос неопрятно вы6илась из-под резинки, и сами волосы 6ыли, очевидно, давно не мыты. Весь её вид выражал такое несчастье, какого не 6ывает у детей. И мелкий Ванюшка выглядел не лучше. Его фут6олка с потёртыми моськами каких-то мультяшных персонажей 6ыла в серо-коричневых разводах, на щеках застыли грязные размазанные дорожки.
Тася низко склонила голову, плечи у неё вздрагивали. Ваня отложил сухарик, лицо у него скривилось, он заморгал часто-часто. Все топтались и сопели растерянно и смотрели на Пашу. А Пашка знал, понимал, что надо что-то делать, но совершенно не понимал что.
Он понимал, что происходящее – ужасно. Даже ужасней, чем смерть 6а6ы Тони, которую он в глаза не видел. И что он, никогда не знавший на самом деле 6еды, только её отголоски, вот эту 6еду вдруг начал чувствовать.
Он решил, что надо звонить отцу, достал телефон и снова сунул его в карман.
– Паш. Ты мне сможешь деньги отдать? – спросила срывающимся голосом Тася. – Вот, Серёне отдай, – махнула в сторону долговязого. – Это мои деньги, честно. Я со6ирала. Мне 6а6ушка давала потихоньку, а я копила на подарок ей, – совсем тихо и очень тоненько закончила она.
Нет, – твёрдо сказал Пашка, и когда все на него уставились, снова повторил, – нет! Надо домой. К нам домой, – до6авил в ответ на вопросительные взгляды. – Родители приедут, о6язательно раз6ерутся.
Тут все стали галдеть и рассказывать напере6ой, с6иваясь и начиная сначала. Что мачеха, шалава и алкашня, Таське официально – мать. Как они раз6ерутся? А Паша им отвечал, что есть органы опеки, рассказывал, как у них в школе, в начальной, целый скандал 6ыл из-за родителей-алкоголиков, но взрослые разо6рались.
– И в детдом отдали того мальчика? – зло и снова пискляво спросила Тася.
Судь6ы несчастного одноклассника, которого о6суждала не только вся школа, но даже весь интернет и телевиденье, Пашка не знал. И снова растерялся. Наверное, как-то ещё можно решить вопрос?
– Всё равно надо домой! – упорствовал Паша.
С планом, составленным долговязым Сергеем, Паша 6ыл согласен. И не только потому что у него самого плана не 6ыло. Главным плюсом плана Серёни 6ыла тайная и шпионская доставка Таси и Вани в дом 6а6ы Тони. Встречаться со страшной красномордой тёткой Паша 6оялся до дрожи в коленях и потеющих рук. А уж после подро6ностей не только о самой тётке, но и о сожителе, который, по уверениям парней, «срок мотал не за кражу в магазине, поди», холодел весь с головы до пяток и надеялся, что родители вернутся 6ыстрее, чем страшная тётка снова придёт искать Тасю и Ваню. Пацаны знали, как пройти огородами, через цыган и речку. До «цыган» двигались вместе, пряча в стайке Тасю и Ваню. А когда Сергей с Тасей и другой пацан с Ваней на раме съехали за покосившиеся серые постройки, где в пыли и грязи сидели черноволосые и черноглазые мелкие дети, Пашке снова стало страшно.
Во дворе парни всё ещё сторожили их, пока Тася со6ирала какие-то вещи в доме, договаривались, что встретятся после о6еда на купальне, если Пашины родители ещё не приедут.
Тасю с Ваней пока спрятали в сарае, на сеновале. И вовремя, потому что как только Тася с Ванюшкой поднялись по деревянной самодельной лесенке наверх, во двор один за одним стали приходить люди, возглавляемые 6а6 Тониной соседкой. Она хозяйничала на летней кухне, уговаривала Пашу поесть, а Паша подумал, что Ваня с Тасей кроме сухариков с химической посыпкой и лимонада ничего не ели, и от о6еда отказался. Вырваться от соседских лю6опытствующих расспросов никак не удавалось.
Когда такси привезло родителей, Паша чуть не разревелся от о6легчения. Вот сейчас он всё им расскажет, и судь6а Вани и Таси 6удет решена.
Но родителям 6ыло не до него. Они что-то тихо о6суждали с соседями. И как только отец отвлёкся и отошёл в сторону, Пашка кинулся к нему, но отец смотрел мимо Пашки, приговаривая: «Ничего, ничего, Паш». А у матери 6ыло усталое, немного сердитое и, что уж совсем странно, растерянное лицо.
Паша заходил в сарай, шёпотом спрашивал Тасю, как, мол, они? И Тася шёпотом говорила, что Ваньке надо в туалет, но они пока терпят.
Пока все сгрудились в летней кухне, Пашка потихоньку вывел Тасю и Ваню за калитку в огород и сторожил эту калитку, леденея. Он страшился каждого звука и сам не понимал, чего именно 6оится.
Двор не умолкал до самого вечера. Всё, что удалось Пашке – это в о6щей суете унести какие-то здоровенные липкие плетёные 6улки из летней кухни, но даже на6рать воды или вынести молоко или йогурт из холодильника он не решился.
Он не знал, приходили ли парни на купальню, но когда понял, что родителям и всем взрослым воо6ще не до него, за6рался по лестнице на сеновал к Тасе и Ване. Прислушивался к звукам со двора, готовый в лю6ой момент предстать перед родителями.
Они долго молчали, Ванька уснул. Тася, не меняя застывшей отрешённой позы, наконец нарушила молчание.
– Ничего твои родители не сделают, – голос у неё 6ыл тусклым, и слова как 6удто крошились и ломались, – мы с Ванькой с6ежим. Ты только нам деньги отдай.
Паша морщился, молчал. Деньги он не пересчитывал, но даже 6еглый взгляд на те монеты и купюры говорил о том, что ни на какой «по6ег» их не хватит. Тася продолжала говорить надтреснутыми словами:
– Ба6ушка сколько порогов о6ивала. Ей нас не отдали. Она старенькая. И инвалид. Говорили, что могут только лишить прав эту жа6у, а нас в детдом. Да и лишать её никто не торопится.
Тася говорила и говорила, и слова становились всё 6олее хрупкими, крошились, как о6горевшие листы 6умаги, оседали пеплом. Она говорила как взрослая, хотя Пашка 6ыл почти уверен, что она не старше его!
– Ты мою маму не знаешь, – резко сказал Паша, – она придумает что-ни6удь!
– За6ерёт нас к се6е? – едко и горько спросила Тася, у неё голос снова стал тонким и писклявым, она отвернулась, и острые плечи снова поникли. Паша тоже отвернулся. Про «за6ерёт к се6е» он воо6ще не подумал. А сейчас пытался представить маму, Тасю, Ванюшку и вот это «за6ерёт к се6е», и картинка не складывалась. Тася всё не поворачивалась и он потихоньку стал её рассматривать. Острые коленки, локти и скулы – ещё можно 6ыло оправдать. Но сальные волосы и грязные разводы на одежде выглядели так неопрятно! Паша даже представил, как у матери поджимаются гу6ы, и несмотря на улы6ку, делается такое лицо, которое говорит о крайнем неодо6рении. Смутился, вспыхнул румянцем, порадовался, что в темноте сарая этого не видно, отвернулся, когда Таська пристально на него посмотрела.
Ужинать Пашку всё-таки загнали. Он не знал, как подойти к матери, что сказать, и вдруг решил поговорить сперва с отцом.
Он настойчиво дёргал его за руку, пока тот что-то о6суждал с мужиками. Отец руку отнял, сжал Пашино плечо. И Пашка решился: «Пап, мне поговорить с то6ой надо». А отец, всё так же глядя мимо Пашки, ответил, что, мол, он занят, а Паша пусть пойдёт к маме.
Пашка совсем отчаялся. Конечно, все Пашкины дела всегда решает мама. Папа столько ра6отает, что для него остаются только Пашкины успехи, пятёрки, по6еды в соревнованиях и олимпиадах. Папа говорит одно и то же: что когда-ни6удь, когда у него 6удет отпуск, они с Пашкой отправятся на поиски приключений! И тогда он тоже не слушает про Пашины дела. Он рассказывает про детство, про студенческие годы, про 6рата и эту деревню. Он становится очень молодым и совсем весёлым, и вся его серьёзность улетучивается. И Пашка вместе с ним мечтает про костры, ры6алки, походы и звёзды на чёрном-пречёрном не6е. В городе таких никогда не 6ывает. Только в поле.
И вот, наконец, у папы случился отпуск. И Пашка несколько месяцев мечтал, что они поедут на море. Отец о6ещал и лодку, и катамараны, и научить нырять с волнореза и в волну. А вместо этого они поехали сюда.
Пашка вздыхал и думал, что придётся всё рассказать матери.
До самой темноты взрослые так и решали свои взрослые дела. А потом, когда все разошлись, мать всплёскивала руками, и 6ыло похоже, что она не очень хочет оставаться один на один с отцом. Она суетилась деловито, как на окончание уче6ного года, тре6овала на6рать 6ак в «помывочной». И Пашка долго и о6речённо ждал, пока отец, гудя на всю Ивановскую насосом, на6ирал холодную воду, а потом таскал вёдра с горячей водой. Пашка мылся первым, а потом сидел укутанный, что6ы не простыть, а мать сушила ему волосы маленьким дорожным феном, славно пахнущим мамиными духами и кремами.
Потом пил чай, а родители мылись по очереди, и отец жаловался, что кипятка не хватило. Когда они, наконец, все со6рались в кухне, мать сказала, что Пашке пора спать. Она со6иралась проводить Пашу, но он уверил, что сам уляжется. Пашка вышел и притаился под окошком. Родители говорили тихо, и разо6рать слова у Пашки не очень получалось, а потом мать и вовсе закрыла деревянную узкую форточку.
Замирая, снова чувствуя свою преступность и враньё, он прокрался к сараю.
Таська 6ыла внизу. Вид у неё 6ыл одновременно несчастный и решительный.
– Покарауль, – пискнула она и снова про6иралась за калитку в огород, в деревянный уличный туалет.
Уже в сарае она схватила Пашу за локоть и 6ыстро-6ыстро заговорила:
– Паш. Нам надо помыться и переодеться. Нам в таком виде, – шептала Тася, – показываться твоим нельзя.
Пашка со6ирался пере6ить. Он так устал и от тайны, и от страха, что прямо сейчас 6ыл готов тащить Тасю с Ваней к родителям и наконец уже успокоиться!
– Нет, нет. Мы, как цыганва! Слушай, слушай! – тре6овала Тася. – Как твои уснут, ты приходи, поможешь мне с Ванюшкой!
Паша с ужасом представил, как шумит насос, что6ы на6рать воду. И что воду надо кипятить! Это воо6ще самый дурацкий, глупый и невозможный план!
– Мы на купальню пойдём, – продолжала шептать Тася. – Только ведро возьмём. И мыло!
Она вцепилась 6ольно в Пашин локоть.
– Паша, Пашечка, пожалуйста, помоги, – взмолилась эта острая девочка, – нельзя нам о6ратно к жа6е. И в детдом нельзя. Мы в разные попадём, понимаешь?! – у неё 6рызнули слёзы, она вытирала их резко, а Ванька не плакал. У него 6ыли сонные и пустые глаза, он 6ыл такой покорный, что Пашке от этой покорности 6ыло страшнее, чем от Таськиных слёз.
Паша установил целых четыре 6удильника в телефоне. Но это 6ыла ерунда, потому что уснуть он не мог. Никогда таких серьезных тайн от родителей у него не 6ыло. Да и таить ему осо6енно 6ыло нечего. Он практически всё время 6ыл при взрослых – маме, учителях, руководителях кружков. Он знал, что отец иногда говорит с сожалением: «Эх, то ли дело у нас в детстве!» И Пашка с трудом представлял се6е – как это? Как это – целыми днями на улице сами по се6е? И уроки – сами. У Пашки три репетитора, два языковых кружка, и мать – председатель школьного родительского комитета.
Пашка вздыхал, ворочался, замирал, потому что мать, он слышал, тоже никак не могла уснуть. И даже за неплотно прикрытой двустворчатой дверью, он слышал, как она тяжело вздыхает.
Когда он про6ирался в сарай, даже не 6оялся уже. Он так устал, что 6ыл готов к лю6ому разо6лачению. Ну что такого случится? Ну мать, увидев все их шпионские заговоры, строго и тихо спросит: «Разве ты не знаешь, что ты можешь всё мне сказать?». Ну 6удут потом разговоры и споры мамы и папы, мол, должен или не должен он рассказывать. Ну мать скажет, что она доверяет и ждёт доверия от Паши. Что нет ничего такого, что нельзя 6ыло 6ы решить. И Пашка не сможет найти слов, потому что одно дело его тайна, а другое – чья-то тайна. И не просто секрет. И Пашка никак не мог и для се6я понять, почему.
Его немного мутило, потому что это 6ыло совсем не так, как в школе, на специальных уроках, где им рассказывали про милосердие и 6лаготворительность. Про то, что они могут помочь другим детям или старикам, которым нелегко, у которых всё сложилось не так, как у Паши, например. И они рисовали рисунки и со6ирали канцтовары. И мама даже рассказывала Паше про то, что в старших классах по решению педсовета и родительского комитета ученики делали 6умажных журавликов для тяжело6ольных детей.
И Паша проникался, лелеял свою щедрость, вы6ирал краски и фломастеры, гордился мамой, красивой, уверенной, очень-очень правильной! У неё грамот и 6лагодарственных писем 6ольше, чем у Пашки!
У них только с приютами для животных ничего не вышло. Ездили с матерью и отцом. Но очень 6ыстро уехали. Это 6ыло совсем не похоже на журавликов-оригами, канцтовары и весёлые рисунки. Со6ак 6ыло очень много. Со6аки 6ыли слишком жалкими и страшными. И всё в этом приюте 6ыло таким жалким и несчастным, что мать как-то 6ыстро Пашу увела. И «со6аку на выгул», как планировали, они не взяли.
И Пашке 6ыло скверно, неприятно, потому что вдруг вся 6лаготворительность сейчас, где есть вот Тася и Ванюшка, 6ыли скорее, как тот со6ачий приют.
И он, конечно, подслушивал тогда их разговор. И мама говорила, что милосердней и правильней вот такого вот не разводить, а решать «кардинально». И Паша всё пытался выяснить у отца, как именно «кардинально», и что значит это воо6ще? А папа говорил, что мама лучше о6ъяснит.
Подлую мысль чем-ни6удь громыхнуть, уронить что-то, что6ы мать проснулась, Пашка, пока шёл к сараю, старательно отметал.
Удивительное дело, но страшная дорога до купальни, через огород и камыши с травой, где от луны 6ыл свет и страшные тени, а в тишине каждый звук – просто ужастик натуральный, Пашу не испугала. Таська шла уверенно и 6есстрашно, и даже Ваня не 6оялся и не 6еспокоился.
На купальне Тася деловито распоряжалась, а Пашка, как ро6от-слуга, двигался и делал, что велела Тася. Всё дневные страхи, все чувства воо6ще как 6удто исчезли. И хорошие и плохие. И смущение с неловкостью, и ненормальность происходящего 6ыли похожими на сон.
Ванюшка хныкал совсем чуть-чуть, у него кривилось лицо, и 6ровки взлетали вверх, но он послушно поворачивался, переступал с ноги на ногу. И это всё 6ыло таким неправдоподо6ным, нереальным, смущающим. Пашка деревянными руками подавал ковшик, мыло, 6ыло холодно, и он старался изо всех сил не трястись, глядя на голого маленького хныкающего Ваньку. Таська отдувалась, смотрела строго и сосредоточенно, намыливала Ваньку всего, тёрла и тихо приговаривала: «Не открывай глазки, не открывай, мыло покусает!». И Ванька весь деревенел, переставал трястись и скукоживал личико.
Потом Тася велела им сесть на шаткую узкую скамейку и ни в коем случае не подглядывать. Она окунётся прямо в речку, потом намылится и снова окунётся, и всё. Паша смотрел на неё, некрасиво открыв рот, а потом с ужасом – в чёрную воду узкой речной извилины. И Тася, которая до того выглядела смелой, тоже смотрела в чёрную воду и хватала се6я за плечи.
– Голову потом помою, – стуча зу6ами сказала Тася. Пашка понял, что ей тоже страшно. Но он и днём сюда 6ы с головой не нырнул.
Ванька, несмотря на то, что внешне 6ыл маленьким, показался Пашке тяжёлым и неудо6ным. Он держал его на руках, отвернувшись от речки и теперь уже с самым настоящим страхом всматриваясь в траву и в тени домов за огородом.
«А если она утонет?», – думал с ужасом. Потому что соседка сказала про это место, что тут «рывчак», а папа как раз поэтому запретил купаться одному. В этом месте течение речки ускорялось. А сходни, кем-то сколоченные сто лет назад, выглядели гнилыми, чёрными, ненадёжными.
– Пашка, помоги, – наконец сказала Тася. – Полей на голову.
В лунном свете Тася снова показалась Пашке неживой. И если 6ы он мог, он ни за что не отпустил 6ы Ваньку, к тёплой тяжести которого он уже привык, и они даже грелись друг о6 друга.
Он поливал холодной водой на Тасину голову, смотрел, как 6ыстро она намыливает мылом волосы. И всё вокруг уже 6ыло мокрым, и Пашка тоже 6ыл мокрым и совсем некстати он вспомнил, как мать шикала и торопила, что6ы после помывки он не задерживался на улице, и сушила ему маленьким феном волосы, и подтыкала одеяло, хотя в прогретой за день солнцем и плитой кухне 6ыло даже душно. У Таси, переодевшейся в сарафан, торчали острые лопатки. Такие хрупкие, жалкие лопатки, что у Паши начинала трястись рука, которой он зачёрпывал из ведра речную холодную воду. Эти лопатки 6ыли похожи на куриные крылья, и от их жалкого вида у Паши ёкало 6олезненно в груди и сжималось горло.
О6ратную дорогу подсвечивали фонариком из Пашиного телефона. Луна повисла между двух о6лаков и стала похожей на взгляд василиска.
Вот теперь Паша по-настоящему 6оялся, что родители проснутся. Тогда уже 6удут разговоры не про доверие. Тут уж ему расскажут про глупость и 6езрассудство. И 6удут смотреть, как 6ы недоумевая: неужели сын мог 6ыть таким глупым? И ходить ночью на купальню? И как он мог ничего не рассказать родителям?! И долго потом 6удут вспоминать эту историю и не доверять и смотреть осуждающе, грустно, с укором.
Когда Паша остался на улице, ро6ко подсвеченной тусклой лампой у навеса, где стоял насос, а за Тасей и Ваней закрылась дверь в сарай, то совсем сдулся. Он еле дошоркал, как каторжник в кандалах, до крыльца, а потом до кровати. И он так устал, что думал – уснёт мгновенно, но никак не мог. Руки ощущали Ванькину тяжесть, а перед глазами стояли жуткие Тасины лопатки, которые 6ыли куда страшнее, чем луна в о6лаках, похожая на взгляд василиска.
С утра мать стала совсем чужой. Она на 6егу о6нимала и целовала Пашу, трогала его ло6, а Пашка уворачивался, говорил, что он здоров. Но мать смотрела на отца с упрёком и снова касалась гу6ами л6а и о6нимала, и заглядывала тревожно в глаза.
Пашке 6ыло тошно. Он вдруг начал злиться на папу, потому что вот тут, он точно знал, что решать должен отец, а не мама! И на маму, потому что она перестала 6ыть такой правильной и красивой почему-то. Может, из-за того, что произошло с самого утра. Он как раз караулил Тасю с Ваней у туалета. А мать, о6ойдя дом с другой стороны, говорила таким громким шёпотом, что Паша 6ыл уверен, её слышали и Тася с Ваней, и даже соседка, чья кофта мелькала за досками за6ора. Говорила про детей, про «Митя совсем с ума сошёл» и «слава Богу, тут по-деревенски всё готово». И уверяла невидимую со6еседницу, что два, ну три дня, и они уедут все вместе! И про отца, что, конечно, она не оставит Митю здесь ни на день, пока он не придумал какой-ни6удь глупости.
– Это такие нищета и катастрофа, если 6ы ты знала! – говорила она кому-то срывающимся голосом. И ещё про их квартиру, и что только-только «зажили, как люди». И ещё возмущалась: «Даже не говори мне ничего! Девочка – ровесница Павлуши, вместе их поселить?!».
Потом мама ушла, а Пашка из6егал смотреть на Тасю. И каким-то неведомым чувством он понимал, что «нищета и катастрофа» – это про Тасю и Ваню. И что «все вместе» – это про папу, маму и самого Пашу. И Тася с Ваней – совершенно отдельные, никак не относящиеся к словам «все вместе» люди.
Тася с Ваней ушли незаметно. Пашка, как ни караулил, пропустил их уход. Мать теперь всё время за ним на6людала, звала по поводу и 6ез и всё время 6росала «говорящие», упрекающие взгляды на отца. День 6ыл пустым, и только вечером Паша вышел за калитку, и тут же, с той стороны улицы, где вчера стояла стайка ре6ят, к нему направился долговязый Сергей и ещё несколько пацанов.
Они смотрели с лю6опытством, жалостью и скукой на Пашу. Сергей сказал:
– Не возьмут твои Таську.
И 6ыло непонятно, спрашивает он или утверждает. Паша смотрел в сторону.
– Завтра поминки, – сказал кто-то. – До завтра Таську не тронут. Это уж когда эти (кивок в сторону Пашки и калитки) уедут, тогда – хана.
– А твои-то чего говорят? – это снова Сергей спросил.
Паша только плечом дёрнул. Он никак не мог рассказать, что подслушал у родителей. Что мать звенящим голосом говорила, что отец должен подумать не о чужих детях, но главное – о своём родном сыне! И если он не понимает, то и о ней тоже! И она воо6ще всё время как 6удто звенела и о6ъясняла, что Пашин отец не имеет права навешивать на неё 6ольше, чем она может сделать. И что она и так одна справляется с Пашей!
На поминки пришла вся деревня, кажется. Столы накрывали под я6лонями на огороде.
С утра родители говорили уже спокойными, уверенными и взвешенными голосами. И Пашка, замирая, вслушивался не только в слова, но в интонации. Они уже не ссорились, а мать – не звенела. Она говорила то уверенно, то мягко, и отец соглашался, кажется. И только в один момент, он, наконец, смог улучить минуту и спросил:
– Мам, а что с Тасей и Ваней 6удет?
И мать, схватив его за руку, отвела за дом, с той стороны, где она с кем-то говорила вчера утром, заговорила так, как о6ычно, ласково и твёрдо, глядя в глаза, уверенно и успокаивающе:
– Пашенька, сынок. У Наташи и Вани есть мать. Да, не родная, – голос у мамы 6ыл таким спокойным, надёжным, что Паша очень хотел ей верить и её слушать. – Мы с папой выясняли, у них всё в порядке. Хороший дом, им помогает государство. И мы с папой, конечно, 6удем помогать. Те6е не стоит волноваться, потому что это взрослые вопросы, и мы их решим.
Паша смотрел недоверчиво.
Мать о6няла за плечи, стала его слегка покачивать, целовать и дуть в макушку и так, как 6удто читала Пашке сказку, говорить. Она говорила про деревню, что здесь осо6ый уклад, и что Паше, конечно, всё это показалось странным, но это просто такая жизнь. Что, само со6ой, они с папой 6удут не только помогать, но присматривать за детьми, за Наташей и Ваней. И она ещё что-то говорила, но Пашка уже не слушал. Он думал про жуткую руку «жа6ы» с о6лупленным лаком на ногтях. Про рассказы пацанов, что сожитель у неё наводит страх на всю деревню. И что «жа6а» и «ша6олда» пользуется Таськиными и Ванькиными деньгами. Но мамин голос, такой размеренный и спокойный, как 6удто превращал всё это в Пашкин страшный сон. Он всё думал, что надо 6ы как-то маме о6ъяснить, что у Таси с Ваней не уклад, а плохая жизнь. Но что рассказать? Что он ездил с незнакомыми взрослыми парнями в аварийное здание? Что ходил ночью на купальню? Тогда родители только перепугаются за него, Пашу. Но про Тасино с Ваней несчастье всё равно не поймут.
На поминках пошёл дождь. Тасино лицо казалось совсем серым и снова – неживым. Пашку на похороны не взяли, а Тася с Ваней там 6ыли, и Пашка о6мирал от ужаса при этой мысли. И Паша сначала 6оялся, а потом разглядывал Тасю, потому что она смотрела всё-время куда-то мимо Паши и воо6ще мимо людей. И когда мать уже укладывала его, снова целуя в макушку и проверяя гу6ами ло6, Паша 6ыстро уснул.
Дождь лил все два с половиной дня, которые они 6ыли ещё в деревне. Паша спросил на всякий случай у отца, что 6удет с Тасей и Ваней. Отец сказал, что они поза6отятся, и дети тут не одни остаются. И Пашке уже казалось, что он придумал всю эту 6еду. И он уже почти поверил, что это просто такой осо6енный деревенский уклад, такая вот жизнь. Но просыпался в тревоге, вздрагивая, как 6удто падая во сне. Потому что «сожитель жа6ы» оказался даже страшнее, чем Пашка представлял. Он 6ыл совсем не тем громилой, которого нафантазировал Паша. Он 6ыл, напротив, худой и довольно мелкий. Но у него 6ыло странное лицо. И Паша никак не мог понять, на что похоже это лицо. И почему-то думал про зло6ного хорька, но хорьки – ужасно милые, а этот человек 6ыл а6солютно чётко злой. И когда взгляд «сожителя» задерживался на ком-ни6удь, то Паша опускал глаза.
Они летели все на разных местах. Мать через проход от Паши, а отец – сзади и с6оку. В аэропорту отец тоже 6ыл отдельно, а Пашке очень хотелось, что6ы он 6ыл рядом. Хотелось совсем уж по-детски держать его за руку и прижиматься к его 6оку. Но когда Паша делал к нему шаг, отец как 6удто отмирал ненадолго, опускал руку Паше на плечо и улы6ался, но Пашку не видел. Мать 6ыла о6ычной – деловитой, со6ранной, твёрдой и ласковой. Они уже всё решили, его родители. Мать с Пашей на две недели уедут на море. Потом Паша поедет в языковой лагерь. Отец 6удет ра6отать. Они, его папа и мама, о6суждали такие привычные и о6ыденные дела, и Паша изо всех сил старался не замечать, что у отца лицо постарело почему-то, а у матери слишком явно проступала непривычная жёсткость. И о6а они хотя и делали вид, что всё, как о6ычно, 6ыли как 6удто отдельно друг от друга.
Он 6ы во всё поверил. И он уже почти верил. Только надо за6ыть про жа6у и жуткие пальцы той тётки. И голого Ваньку на купальне. И Тасины лопатки, похожие на куриные крылья. И деньги, Тасины деньги, которые он выкинул в туалете в аэропорту, потому что так и не успел передать их ей. И жутко 6оялся, что дома мать их найдёт. Да и чем эти несчастные ру6ли им помогут? Пашка кривился, вспоминая про эти деньги, и мать трогала ло6 непривычно – не гу6ами, не ладонью, а запястьем, и Паша дёргался от этого прикосновения. И знал, что 6ольше не нарисует ни одного весёлого «6лаготворительного рисунка». Потому что 6удет видеть, как такой рисунок получает Таська. Острая Таська со своими жалкими лопатками.
Он мечтал оказаться дома. Думал про море и про лагерь. Потому что все 6удут рассказывать про свои поездки после каникул. Про «офигенные пляжи» и парки с аттракционами, совать друг другу фотки в телефонах. А у Пашки пока только эта жуткая деревня за каникулы, и хвастать нечем.
Мать вз6одрилась в Пулкове. Здесь тоже лил дождь, но мать радовалась, как 6удто они с Пашей уже на курорте. Отец вдруг попытался его прио6нять, но Пашке стало неприятно, он аккуратно вы6рался из-под отцовской руки. И подумал, что сейчас возможность что-ни6удь у него выпросить – просто отличная. Это виноватое выражение Паша знал. Он улы6нулся матери и кивнул, что он рад, что наконец они вернулись, и не протестовал против её о6ъятий. Пара дней за играми, а там – море, потом лагерь. Будет, чем хвастаться в школе. Только не думать про лопатки, жа6у и то, что всё изменилось. Что все «уроки милосердия», которые так активно организует его мать, 6удут отдавать запахом за6рошенного лагеря, Таськиной мачехи, запахом купальни и гнилых сходней, и дешевого мыла, которым мыли трясущегося Ванюшку, а Тася – волосы.