Первая часть — ЗДЕСЬ
Привет, с вами Игорь Рабинер.
Во второй части прямого эфира с легендарным журналистом Леонидом Трахтенбергом, прошедшего накануне его 75-летнего юбилея, классик профессии рассказал о нескольких моментах из своей многолетней дружбы с Валерием Харламовым, объяснил, как ему удалось скакнуть на уровень центральных советских изданий из скромной «Люберецкой правды», назвал своих учителей в журналистике, ответил на вопросы, хотел ли когда-нибудь эмигрировать, не пытался ли его завербовать КГБ и когда, наконец, мы увидим его книгу.
Заставил Харламова приехать в Люберцы и извиниться перед хоккеистом, которому он накануне выбил зуб
- Один из ваших учителей в журналистике, Лев Филатов, старался не сближаться с теми, о ком пишет, держал дистанцию. Вы же сделали дружбу со спортсменами и тренерами частью профессии и имиджа. Даже кто-то из классиков профессии говорил, что Трахтенберг совершил революцию, перенеся журналистику из лож прессы в раздевалки и квартиры спортсменов.
- Когда я пришел в «Московский комсомолец», мне сразу сказали, что по телевидению транслируют все главные матчи: футбольные и хоккейные. Поэтому болельщики их видят, а что происходит в раздевалках, что думают спортсмены перед игрой, как они настраиваются, как они переживают поражения, живут, дружат – не знают. Вот это людям интересно. Говорят, что кулисы интереснее сцены, и я с этим согласен.
Мне было легко находить общий язык со спортсменами. Могу вам сказать - почему. Потому что спортсмены только на вид кажутся людьми примитивными, а на самом деле - очень чувствительные люди. Они видят, когда журналист переживает за них, и понимают, когда для журналиста это работа, и он зарабатывает деньги. Я всегда сопереживал, сидя в ложе прессы, вместе с футболистами или хоккеистами. Переживал, когда человек не забивал пенальти, когда вратарь на последних секундах пропускал обидную шайбу. Один из моих учителей – Аркадий Галинский – однажды сказал мне: «Никогда не критикуйте человека, который не реализовал пенальти. Он же хотел реализовать, но вратарь его переиграл. В этом он не виноват».
- Как можно оставаться до конца беспристрастным, оценивая в прессе своих друзей?
- Для меня самым главным в материале была моя фамилия внизу, какие бы игроки не соперничали между собой на футбольном поле или на хоккейной площадке. Я старался быть предельно объективным в этом смысле, потому что нельзя купить репутацию, в том числе и журналистскую. Когда я писал, прежде всего думал о репутации. Приведу один пример. Меня футболисты «Спартака» просили, чтобы я их сильно не критиковал, потому что на разборе Константин Бесков говорил игрокам, что их критикует даже Трахтенберг, зачитывал вслух какой-то абзац моего материала.
Я потому в спортивную журналистику и пошёл, что если «Спартак» выиграл у «Динамо» со счетом 5:1, не могу написать, что «Динамо» выиграло у «Спартака» 5:1. На днях был на кладбище у Харламова и встретил там хоккеиста Смагина, который тоже играл за ЦСКА, а также за воскресенский «Химик». На одном из матчей в Москве «ЦСКА» - «Химик» воскресенцы выигрывал, но сдержать Харламова в рамках правил все равно очень сложно. Поэтому Валерию досталось очень много, а игроков «Химика» к концу матча уже перестали даже удалять. И где-то за пару минут до конца матча Валерка поставил «шлагбаум» клюшкой Смагину, который вёл шайбу, и Харламов концом палки выбил ему зуб.
После матча я подошёл к Валерию, сказал ему, что я в отчете упомянул обо всей этой ситуации. Я спросил, знает ли он хоть, на ком сфолил, что это его бывший одноклубник? Валерий удивился, когда узнал, что это был Смагин. Он сказал, что не видел, на ком нарушает правила, что поступил так, потому что ему надоело, что его весь матч «бьют», а удаления не дают. Я сказал: «Я тебе верю, Валера, но завтра с утра встречаемся, и в Люберцах ищем Смагина, чтобы попросить прощения». А он тоже там жил, как и я.
В итоге, мы за день объехали все Люберцы и нашли только жену Смагина. Она сказала, что муж поехал в Москву к зубному врачу. Из Люберец мы с Валерой поехали на какой-то хоккейный матч, оттуда он позвонил Смагину и извинился. Только после этого Харламов спокойно вздохнул и сказал мне «спасибо». А Смагин, кстати, ответил Валере: «Ты что, Валерка, перестань, мы с тобой раньше в одной команде играли, да и вообще - это хоккей».
В отчете я об этом эпизоде написал – и хоть мы с Харламовым дружили, никакая дружба не могла заставить меня умолчать о том, что случилось. Как раз на кладбище этот момент вспоминали, и Смагин мне сказал, что ни минуты зла на Валеру не держал.
- Харламов с Александром Мальцевым на чемпионате мира 1974 года попросили главного тренера Боброва, чтобы вас подселили к ним в номер, потому что с вами веселее. И Всеволод Михайлович разрешил. Эта история показывает, как изменилась журналистика за 50 лет. Сейчас такое даже вообразить невозможно.
- Сейчас и таких людей, как Бобров и Кулагин, на тренерской скамейке встретишь очень редко. Потому что, как говорится, мы меняем время, а время меняет нас. Да, был у меня такой эпизод в жизни. Мне поставили раскладушку в комнате с Харламовым и Мальцевым, и я жил с ними, было очень интересно.
Я и в автобусе ездил вместе с Мальцевым и Харламовым, и жил вместе с ними, и к соседям заходил, а соседями были Саша Гусев и Валера Васильев. Но у них долго находиться было нельзя, потому что они запирались в ванной и курили одну сигарету за другой, думали, что дым оттуда никуда не выходит, но дым сначала заполнял всю комнату, а потом и весь коридор. Я им однажды сказал: «Заканчивайте, иначе вся команда задохнётся».
- Кого считаете своими учителями в спортивной журналистике?
- Многому научился у Евгения Рубина, Льва Филатова, Олега Кучеренко, Аркадия Галинского, Александра Нилина, Александра Марьямова. Могу кого-то сейчас забыть. Да и в «Люберецкой правде» очень талантливые люди работали. Они могли сегодня писать в самых популярных СМИ, простой изданий тогда было мало. И они нашли такое убежище в районной газете. Но класс у них был очень высокий. В этом смысле мне повезло.
- Учителя в профессии вас часто хвалили?
- Галинский сказал однажды моему сыну Геннадию, когда мы ехали вместе на футбол: «А ты знаешь, что твой папа - самый лучший репортёр?». А Филатов отмечал мои интервью, он говорил: «Я не могу, как вы, подойти к спортсмену, познакомиться, договориться на следующий день об интервью. А вы можете, и вам он откроет всю свою душу, и вы принесёте мне материал, который я поставлю».
Кстати, я совершил определённую революцию в «Футбол-Хоккее», потому что там была рубрика, где футболист, допустим, действующий или завершивший карьеру рассказывал о себе, и это, как правило, было интервью. Мне же с помощью двух тбилисских игроков эту традицию удалось нарушить. Обычно это был разворот, но я, видимо, сделал Владимира Гуцаева так, что Лев Иванович не посмел сократить на одну полосу мой материал, и поставил его на три полосы – полтора разворота. И Геннадий Радчук прочитал и тоже сказал: «Да, он заслуживает трёх полос».
Но потом я пошёл еще дальше. В 1976 году поехал к Муртазу Хурцилаве, он уже закончил карьеру игрока и тренировал зугдидское «Динамо». Я провёл в Зугдиди неделю, сделал там материал, который, возможно, лучший в моей журналистской биографии. Он назывался «Монолог атакующего защитника». Вот недавно Павел Алёшин искал цитаты о Михаиле Якушине, так как пишет про него книгу. Он наткнулся на те мои материалы, прочитал, и позвонил мне, сказал, что он о спортсмене и от спортсмена никогда ничего подобного не читал. Я нарушил традицию, и материал этой рубрики впервые шёл в двух номерах газеты «Футбол-Хоккей» с продолжением. Этот был мой материал о Муртазе Хурцилаве.
«Because my friend!»
- Вы дружили с Андреем Шевченко. Была знаменитая история, когда, кажется, после финала в ЛЧ в 2003 году, победного для «Милана», все ждали Шеву в смешанной зоне, а вы взяли его под ручку и увели. Все итальянцы были в шоке, а вы обернулись и объяснили: «Because my friend!» - «Потому что мой друг!». Легенда не врёт, всё так и было?
- Да, была такая история. Только не после финала Лиги чемпионов, а на ЧМ-2006 в Германии - после матча Украины с Тунисом. «Спорт-Экспресс» послал меня работать с акцентом на сборную Украины, потому что сборная России тогда на турнир не попала, к величайшему сожалению, на чемпионат мира в Германии. Акцент на украинскую команду объяснялся и тем, что мы очень близко дружили с Андреем Шевченко.
Там очень сложно было не просто взять интервью после матчей у таких звёзд, как Шевченко, который забил единственный гол с пенальти, а даже подойти и задать какой-то вопрос. Потому что толпами стояли и что-то наперебой спрашивали итальянские и остальные журналисты. Шевченко играл в «Милане», он был игрок номер один в национальной команде, и каждый хотел сделать с ним хотя бы короткое интервью. Я не мог объяснить Кучмию, что к Шевченко там не подойти!
Ну, я взял его за руку и сказал: «Андрей, пошли!», поскольку мне Владимир Михайлович заказал это интервью и его обязательно нужно было сделать. Я вёл Шевченко от этой огромной, разъярённой толпы, и мне все кричали вслед: «Почему?!» на разных языках мира. Но я все языки не знаю, поэтому сказал только на английском - повернулся и громко, на всё подтрибунное помещение, ответил: «Because my friend!» После чего Андрей мне на ухо сказал: «По-моему, ты меня перессоришь со всем журналистским миром». Я говорю: «Не волнуйся, Андрей, это один раз, а после остальных матчей ты будешь с ними разговаривать»...
- Как вам удался прыжок из «Люберецкой правды» в «Московский комсомолец»? Выражаясь сегодняшним языком, трансфер из подмосковной городской газеты во всесоюзное молодёжное издание выглядит фантастикой.
- Вы, конечно, читали «Трёх мушкетеров». Помните, как Д’Артаньян поехал с рекомендательным письмом к Де Тревилю? Точно так же я с рекомендательным письмом от редактора «Люберецкой правды» Федора Подгорского я поехал к Евгению Рубину. Дело в том, что Евгений Михайлович в своей время начинал с «Люберецкой правды». Мне написали рекомендательное письмо, что я талантливый парень, перерос «Люберецкую правду», хотя мне было всего 19 лет. В большой прессе тогда работали люди, которым по 40-50 лет, молодых журналистов почти не было. Если вспомнить, кто писал в 1967 году, остались только Валера Винокуров да Саша Нилин – но тот, писатель, не был привязан к какому-то одному изданию.
В общем, Фёдор Фёдорович мне пишет письмо, предназначенное для Евгения Михайловича. Я приезжаю к нему с этим письмом, он спрашивает, какие виды спорта я знаю. Я называю абсолютно все виды спорта, которые были в карточках «Спортлото». Он смотрит на меня снисходительно и говорит: «Вы знаете, а я уже 10 лет работаю в «Советском спорте» и пишу только о хоккее». Я не знал, как на это реагировать.
Евгений Михайлович сказал, что на данный момент у них вакантных мест нет, но в «Ленинском знамени» и «Московском комсомольце» есть два вакантных места, там дают достаточно много спорта, но нет достойных авторов. Он добавил, что если я реально такой хороший молодой журналист, то у меня все получится. Я начал печататься в «Московском комсомольце», в одной из первых заметок написал про турнир «Золотая шайба», проходившую в Москве. Так и оказался в «МК».
Об эмиграции никогда не думал
- Знаменитый хоккейный журналист и ваш учитель Евгений Рубин еще в брежневские времена эмигрировал в Нью-Йорк. Сохранили ли с ним отношения после его отъезда? Были ли у вас самого мысли об эмиграции?
- Никогда у меня мыслей об эмиграции не было, потому что мне достаточно было побывать в нескольких странах и понять, моё или это или нет. Это не моё. Я вырос в Подмосковье, среди простых ребят, живших в бараках, но от этого они ничуть не хуже москвичей, живших в роскошных квартирах. Это были замечательные ребята, прекрасная школа подмосковного двора. Воспитание родителей, гены вместе с этим простым детством не дали мне даже по-настоящему серьезно задуматься об эмиграции.
Что я там буду делать? Чтобы заниматься журналистикой не в России - нужно блестяще знать иностранный язык. А чем-то иным мне заниматься не хотелось, так как очень любил спорт и свою работу. А что-то начинать с нуля мне совершенно не хотелось, поэтому вопрос об эмиграции никогда не стоял.
Что касается Евгения Михайловича, то после увольнения из «Футбол-Хоккея» в 1974 году многие друзья от него отвернулись, боялись, что станут невыездными, что их уволят. Это можно понять, ведь у каждого были родные, близкие, которыми они дорожили. Мало кто рисковал своей работой ради общения с Рубиным. Но для меня Евгений Михайлович сделал очень много, поэтому я помогал ему как мог во время его безработного периода. Ему было очень важно общение, важно, что есть люди, которые поддерживают с ним связь.
А когда он уехал в США, был очень интересный эпизод. Когда проходили матчи ЦСКА или сборной СССР в Северной Америке, и у корреспондента ТАСС Володи Дворцова с Рубиным были места в ложе прессы рядом, он смотрел только на одну половину площадки, ведь на второй он видел только Рубина. Поскольку в делегации всегда был человек, который пристально следил за журналистами, якобы корреспондент АПН, на самом деле он располагался не на Пушкинской площади, а на Лубянской (тогда – площади Дзержинского), то и Дворцова можно было понять.
Так говорил мне сам Рубин, когда приезжал в Москву в середине 90-х, и мы ходили на кладбище к его родителям. Но я держал с ним связь, передавал ему в Америку, например, чёрную икру и пару бутылочек хорошей водки через Валерия Харламова, который ничего не боялся! В этом смысле ещё молодец Лидия Гавриловна Иванова, жена Валентина Козьмича. Но если Харламов делал это в открытую, то Лидия Гавриловна старалась встречаться с Рубиным, чтобы никто этого не знал. Рубин с Валентином Козьмичом подружились, вместе написали книгу, как и с Борисом Майоровым.
- Виктор Тихонов еще в Нью-Йорке открыто общался с Рубиным, чем последнего поразил.
- Виктор Васильевич был такой неуязвимой фигурой, что вряд ли его кто-то сделает на какой-то момент невыездным, как, например, Игоря Ларионова, когда он с какой-то девушкой встретился пару раз и его сделали невыездным.
- Вы кстати помирились с Вячеславом Фетисовым и Ларионовым, когда заняли позицию Тихонова в момент их жесткого противостояния в конце 80-х?
- А я с Ларионовым и не ссорился, был небольшой конфликт только с Фетисовым. Со всеми остальными игроками все было хорошо, ведь все всё понимали. Мне было очень тяжело, как пресс-атташе, вести себя правильно в данной ситуации. Единственное, я постарался объяснить хоккеистам, что Тихонов всю свою жизнь провёл в армейских командах, он предан советскому хоккею, он истинно советский человек и тренер. И не может себе представить, как советские хоккеисты будут играть за канадского тренера, будут радовать североамериканскую публику, а не наших болельщиков. Я говорил, что это не его вина - это его беда, что время изменилось, и винить его в этом нельзя. Он вырос таким, таким его сделала жизнь, таким его сделала окружение и работа. Им это было сложно понять, у них получилось быстро перестроиться, у Тихонова, человека более старшего поколения - нет.
- А кто отговорил публиковать ответ Тихонова Ларионову на открытое письмо Игоря в «Огоньке», который вы подготовили на двадцати страницах? Вам же наверняка было обидно, что такой труд так и не был опубликован.
- Это сделал сам Тихонов. Он прочитал материал, причём я в этом материале ни одного игрока не унизил, не оскорбил, не упрекнул. Там были рассуждения Виктора Васильевича, его взгляды, почему игроки должны до конца своей карьеры оставаться в Советском Союзе, радовать советских болельщиков. На этих страницах было, в основном, об этом, что Тихонов нигде не нашел поддержки, даже его друзья-журналисты от него отвернулись. Он ежедневно подвергался жесткой критике в журналах и газетах.
Материал назвал - «Я один стоял у стены», ассоциируя Тихонова с человеком перед расстрелом. Виктору Васильевичу материал понравился, он назвал его «блестящим», но, к сожалению, отказался утверждать его в печать. Он предложил мне гонорар, который я получил бы за публикацию, но я отказался, ведь это моя работа как пресс-атташе сборной. Я поинтересовался, почему он передумал. Он объяснил, что затем последует ответ, далее придется снова реагировать ему, отвечать на многочисленные вопросы. В итоге он окажется втянут в долгосрочное выяснение отношений - но скоро чемпионат мира, и нужно время на подготовку команды, а не на разговоры. К слову, команда наша была прекрасно подготовлена, в последний момент Вячеслав Колосков настоял, чтобы в сборной оказался Фетисов, которого в итоге признали лучшим защитником турнира. А наша сборная выиграла чемпионат мира.
Не понимаю, кто такие блогеры. Люди пишут, но ни за что не отвечают
- Не пытались ли вас когда-нибудь завербовать в осведомители КГБ? С вашим-то количеством знакомств, связей, кругом общения вы выглядели для органов лакомым кусочком.
- Такое, думаю, даже в голову никому не приходило. Все знали, что я большой фанат своей работы, так как меня многие читали и на Лубянской площади, все видели, как много я пишу. Работники КГБ прекрасно понимали, что у меня на это даже времени не будет, потому что я целиком и полностью отдавался делу. Например, во время чемпионата мира по хоккею приходил на стадион к десяти утра, чтобы ничего не пропустить, а возвращался в гостиничный номер к 11 вечера, чтобы голодным открыть банку тушёнки, сделать себе чифир, закурить сигаретку, чтобы не заснуть и не умереть от голода - и написать ещё полосу текста. Ни для кого не было секретом, что я был очень занят работой, с головой был погружен в журналистику и спорт.
- Правда, что у вас есть часы с именной гравировкой от первого президента России Бориса Ельцина?
- Да, и Борис Николаевич, который был тренером футбольной команды правительства России, дарил мне даже двое часов! Всякий раз это происходило в присутствии моего друга Шамиля Тарпищева. Человека, который поднял на очень большие высоты наш теннис, но также был и остается чрезвычайно увлечен футболом. Он даже рвал ахилл на футбольном поле, а не на теннисном корте, затем же у него не хватало терпения дождаться полного выздоровления, и он усугублял травму. Глядя на Тарпищева, я понял, что травма ахилла хуже «крестов».
- Вы развиваете свой Телеграм-канал. Как даётся освоение этого современного жанра, и вообще, что вам нравится, и что претит в современной спортивной журналистике? Пошли бы вы сейчас в эту профессию, если бы вам было 19 лет?
- Не знаю, пошёл бы я в журналистику или нет, поскольку вижу, что сегодня сама профессия умирает. Журналисты остались, а журналистики практически нет. Не понимаю, кто такие блогеры. Люди пишут, но ни за что не отвечают. Что бы они ни написали, у них нет меры ответственности, но у журналиста она должна быть. А они могут написать всё, что угодно, как будто тост: «Чтобы у нас всё было, и нам за это ничего не было!» Вот такой мне кажется современная журналистика и блогерство. Поэтому, чтобы ответить на этот вопрос нужно сегодня родиться, сегодня достичь 18-25 лет и сегодня решать: идти в журналистику или не идти.
Например, Евгений Рубин был очень разочарован в журналистике и журналистах 2000-х годов, и помню его слова: «У меня такое ощущение, что люди, которые абсолютно нигде не могут применить свои силы, идут в журналистику». Сейчас изданий, к сожалению, гораздо больше, чем самих людей, которые умеют хорошо и правильно складывать слова.
Что касается моего телеграмм-канала, то он так и называется: «Ложка для узкого круга». Я пишу там не так часто, но для людей с определённым интеллектом, взглядами - в общем, для тех, кто меня понимает. Так же, как и Нилин пишет для тех, кто его понимает, а его понимают не все. Когда-то Яков Аронович Костюковский, соавтор «Штрафного удара», «Операции Ы и других приключений Шурика», «Кавказской пленницы» и «Бриллиантовой руки», попросил меня прислать ему календарь матчей, я сказал, что, конечно же, пришлю. Он говорит: «Я как-то прозевал календарь, а мне очень бы хотелось знать, кто с кем. Только, вы знаете, сегодня всех интересует, кто с кем пьёт, спит, дерётся, а вот меня интересует, кто с кем играет». Он решил отшутиться, как, собственно, и полагается человеку, который пишет сценарии кинокомедий.
Вспомнил эту фразу, потому что сразу написал в своем канале и дал понять людям, что всякие сплетни, гонорары футболистов или хоккеистов, какие-то слухи о переходах или, не дай Бог, нецензурные слова в моем телеграмм-канале прочитать не удастся. Заранее об этом предупредил, чтобы не тратили время. Я собирался писать и пишу о великих людях, о своих друзьях в спорте, о великих играх, о каких-то интересных ситуациях, которые были давно или только-только произошли. Только об этом. Пишу не так часто, у меня достаточно большие перерывы, и думаю, что открыл свой Телеграм-канал не в самое лучшее время, поскольку людей сейчас интересуют какие-то другие темы. Тем не менее, если у меня есть потребность высказаться, поскольку не пишу сейчас в большой прессе, то этот канал даёт мне такую возможность.
Еще Лев Филатов вел работу над тем, чтобы я написал книгу
В этот момент мы обратили внимание, что уже за полночь, то есть у нас с соведущим Станиславом Жатиковым есть полное право поздравить Леонида Федоровича с 75-летием. На наше нескромное предположение, что мы – первые, он отреагировал так:
- Спасибо, но меня уже успела поздравить жена, которая не ложится спать. Но и она была не первой, потому что из-за большой разницы во времени еще раньше я получил поздравления от зятя, главного тренера «Амура» из Хабаровска Вадима Епанчинцева. Когда-то он играл, как мне кажется, в последней настоящей тройке «Спартака» - Шаламай –– Епанчинцев – Клевакин. А потом уже просто собирали игроков, и они играли вместе, но это не было тройками.
Сейчас Вадик тренирует и ведёт очень сложную работу, он полкоманды освободил, а полкоманды взял из тех игроков, кто не нужен Уфе или Ярославлю. Первая тройка у него вся новая, - и, несмотря на это, он борется за плей-офф. У него есть талант, и даже «Спорт-Экспресс» отмечал, что «Амур» - играющая команда. И меня поздравили ещё сёстры моей жены, которые живут в Уссурийске, там во Владивостоке даже на час раньше, чем в Хабаровске. Но вы входите в первую пятёрку!
- Когда наконец ждать книги Леонида Трахтенберга? Ведь у человека с такой работоспособностью, с таким количеством потрясающих воспоминаний, знакомств и общения, воспоминаний и мыслей на десятитомник хватит!
- Честно говоря, мне первый раз предложили написать книгу, когда я всего год или два отработал в «Московском комсомольце», и мне сказали, что у меня есть такие способности и материалы, что я мог бы параллельно писать книги. Потом со мной очень серьёзную работу на эту тему вёл Лев Филатов, который приводил в пример мне редактора «Франс Футбола», который сделал книгу из кусочков своих диалогов с известными спортсменами. Лев Иванович даже объяснял: «Понимаю, у вас нет времени, вы работаете в ежедневной газете. Но если вы каждый день будете писать по одной страничке, то к Новому году будет 365 страниц. И это будет прекрасная книга, ведь у вас после ваших встреч и разговоров наверняка в блокноте остаётся что-то, не написанное. В блокноте всегда должно что-то оставаться, не всё нужно выплёскивать на страницы издания - что-то не ложится, что-то не к месту, и сделать книгу из этих моментов – было бы потрясающе».
А Евгений Рубин советовал мне писать свои книги, но не делать литературные записи воспоминаний спортсменов, потому что он уже за меня их сделал. Может, когда я буду совсем свободен от работы... Мне нужно созреть. Как вы говорите, у меня всё есть для того, чтобы написать, но вот чего-то не хватает. Может быть, чего-то внутри, не знаю, но завтра за книгу я точно не сяду. За стол завтра сяду, но не за книгу, ха-ха!
- Спасибо вам большое, Леонид Федорович! И желаем прожить 150 лет!
- 150 - это в горах. А я живу в подмосковном Кратове. Здесь воздух хороший, но вот беда - равнина. С горами тут плохо. Если только поехать к героям моих репортажей — в те же Армению или Грузию. К Муртазу Хурцилаве, Владимиру Гуцаеву или Джано, который недавно играл за Спартак, а сейчас живет в Тбилиси.
Спасибо, я очень вас люблю. Как люблю и своих коллег, своих героев, спортсменов, тренеров. И люблю болельщиков. Первое, что делаю, когда прихожу на стадион, будь то футбол или хоккей, - окидываю взглядом трибуны. Если вижу, что трибуны забиты до отказа, то значит, что, какой бы ни была игра, будет праздник. И очень огорчаюсь, когда вижу полупустые трибуны. Надеюсь, всё-таки мы придём к тому, что дворцы спорта и футбольные стадионы - тем более, что сейчас они такие прекрасные - будут заполняться до отказа, и люди, от которых это зависит, сделают для этого всё возможное. Тогда и вам, и мне писаться будет совершенно по-другому.