2.
Валентина собиралась ко сну, когда услышала смех и пение, доносившиеся с улицы. Сердце её болезненно сжалось, воспоминания нахлынули с такой силой, что она не смогла устоять на ногах, присела на кровать, прижав руки к груди.
Слишком мало времени прошло, не зажила рана. А заживёт ли?
А за окном всё пели, Валентина слышала, как хлопнула калитка справа от её дома, звук голосов усилился.
— Значит к Широковым зашли, — автоматически отметила про себя Валентина. Она вздохнула, встала с постели, прошаркала в гостиную. Полумесяц сиял на небе так ярко, что заливал всю комнату своим потусторонним серебряным светом.
Женщина обошла массивный диван, стоявший, почему-то, посреди комнаты, и направилась к резному комоду из дерева, который рассохся и покосился от времени. Он стоял у стены напротив такого же резного деревянного стола, должно быть, это был гарнитур.
Даже в серебристом полумраке Валентина безошибочно нашла нужную фотографию. Среди множества одинаковых пластиковых фоторамок стояла одна из тяжелой позолоты. Вензеля тускло блеснули в лунном свете, когда Валентина взяла фоторамку в руки.
— Моя милая малышка, Людочка.
С фотографии на женщину смотрела улыбающаяся девушка лет шестнадцати. Тёмные локоны выбивались из пышной причёски, лисьи глаза горели огнём, грубоватое лицо смягчали милые ямочки на щеках.
Валентина прижала фотографию к груди, всхлипнула и завыла. Тихо, горько.
Голоса колядующих стали громче, она видела толпу гуляющих через не зашторенное окно гостиной, и ещё она знала, что к ней колядующие не придут в этот раз. Да и в следующий раз тоже.
Валентина снова взглянула на фотографию.
Год назад в Святки она вернулась домой чуть позже обычного - Татьяна с соседней улицы все никак не могла наболтаться – и уже в сенях почуяла неладное.
— Неужели ушла уже — проворчала Валентина себе под нос, стараясь не обращать внимание на трепещущее в груди сердце. Вошла в дом и тут же обомлела.
Людмилка лежала навзничь почти у самого порога, широко раскрыв глаза, будто от удивления. Бледная, нет белая, без единой кровинки на лице.
Валентина кинулась к дочери, не успела коснуться её, как отпрянула, девушка успела окоченеть.
Судя по всему Людмила решила погадать в Святки. Зеркала стояли на небольшом письменном столе девушки прямо у окна. Рядом с зеркалом стоял подсвечник с огарком. Справа от стола находилась кровать, застеленная малиновым плюшевым пледом и заваленная множеством маленьких разноцветных подушечек. Небольшое кресло, плательный шкаф и полочки, заставленные девичьими штучками, все так и осталось. Валентина не смогла убраться в комнате дочери, оставив все, как и было в тот страшный день.
Её кто-то прервал, девушка умерла у порога, будто хотела кого-то впустить в дом. Или впустила, потому, что тело её было совершенно обескровлено кем-то или чем-то. Следствие зашло в тупик, до сих пот продолжается, но пока безрезультатно.
Вот так и воет с тех самых пор Валя, но теперь уже тихо. Когда-то весёлая, яркая женщина превратилась в бледную осунувшуюся старуху. Люди стали её сторониться, все подруги постепенно прекратили общение. Валентина переживала свое горе в затворничестве, вот поэтому она знала, что к ней никто не придёт в этот весёлый праздник.
Улыбнувшись дочери сквозь слезы, Валя поцеловала снимок и поставила фоторамку обратно на комод. Постояла у комода, вспомнила, что пора бы уже ложиться спать и вдруг осознала, что не слышит пение колядующих.
Вокруг стояла тишина.
— Надо же так задуматься! Сколько времени я тут просидела, что даже коляды успели всех соседей обойти — тихо ворчала Валентина.
Но вдруг раздался стук в дверь, прервав её мысли. Валентина замерла, подумала, что почудилось. Стук повторился.
Все ещё не веря своим ушам женщина стояла неподвижно.
ТУК-ТУК-ТУК-ТУК!!!
Это был уже не стук, а СТУК в дверь.
— Да кто там, ей Богу? — прикрикнула Валентина, — кого принесло так поздно?
БУХ-БУХ-БУХ-БУХ!
— Мама, мамочка!! Открой дверь!
Валентина задрожала всем телом, от гнева дыхание сперло: да как они смеют, так издеваться над ней, сопляки!
— Пшли вон, поганцы, я все кости вам переломаю, бесстыдники! — обретя голос заорала она.
За дверью раздался плач:
— Мама, впусти, это же я, Людочка твоя, ну как ты меня не узнала? Что происходит? Как я тут оказалась, я не понимаю! Что произошло, мама?
У Вали брызнули слезы из глаз, она узнала голос дочери.
— Нет-нет, не может быть, Людочка мертва, ты сама ей платье в гроб шила, — шептала сама себе женщина, сжимая голову руками.
Вдруг в окне мелькнула тень. Валентина увидела белое лицо, прижавшееся к оконному стеклу. Гримаса злобы искажало девичье лицо, кроваво-красные губы скривились в ухмылке, обнажая белые острые зубы, лисьи глаза завалились глубоко в глазницы, отчего казались чёрными, когда -то милые ямочки на щеках превратились во впадины. Женщина в ужасе отступила от окна, инстинктивно прикрываясь руками как вдруг, лицо девушки смягчилось, и Валентина узнала в нем свою дочь.
— ЛЮДОЧКА! — зарыдала бедняга, кидаясь в прихожую открывать любимой дочери дверь.
Щёлкнул замок, скрипнула дверь, открываясь ночному гостю, вышла мать, распахнув объятия навстречу своей смерти.