3
Обручальное кольцо, подаренное старушкой, влезало ему только до второго сустава безымянного пальца. Борис изредка доставал его из дальнего угла обширного ящика в письменном столе и каждый раз примерял то на правую, то на левую руку, словно надеясь, что оно чудесным образом выросло и теперь возьмет – и наденется. Но это было Кирино кольцо. Оно ждало ее уже больше двух лет и все никак не могло дождаться. Как и он до самого начала сорок четвертого не дождался ни собственноручного ее письма, ни хотя бы косвенной, недостоверной вести о ней.
Он уже не был в «южной» столовой презренным «кухонным мужиком», год назад получив неожиданное повышение до помощника повара – и под руководством степенной и правильной поварихи Варвары, гордо носившей, как корону, высоченный белый колпак, со странным азартом постигал премудрости правильного приготовления пищи. С начала года продуктовые ограничения у них почти исчезли – и Варвара вдохновенно изобретала новые, «невоенные» блюда, удивляя оживившийся «аппарат» подзабытыми в блокаду сложными соусами.
Как больной после комы, город понемногу опомнился, начал поднимать голову, неуверенно вдыхал полной грудью и вскоре даже принялся решительно чистить золотые свои перышки. Модно стало среди постоянных жителей-«смолян» посещать активно заработавшие театры – особенно имени Кирова. Впрочем, его предпочитали называть не в честь убиенного первого секретаря обкома («Не к ночи будь помянут», – шутили самые смелые), а по-свойски ласково – Мариинка.
Настал однажды день – не по-февральски солнечный, словно март ненадолго забежал вперед и лукаво заглянул в их широкие окна. Борис ловко, уже привычными движениями, потрошил одну за другой упитанные куриные тушки, только что поступившие из бесперебойно снабжавшего Смольный всю войну подсобного хозяйства в Мельничном Ручье, и рассеянно слушал рассказ круглоглазой официантки Сонечки, приглашенной вчера одноруким, но бравым капитаном-летчиком в оперу:
- Слушай, ну, цены у них в буфете, доложу я тебе… Представляешь, одно яблочко – пятнадцать рублей, а плитка шоколаду – сто тридцать! А Коля мой мне целых три пирожных купил, каждое – пятьдесят рублей стоит! Сам бутерброд с колбасой съел – за двадцать пять… И конфеты…
- Борис, – перебила ее возбужденный стрекот раздатчица Марья Ивановна, – вас на вахте какая-то девушка спрашивает, военная.
Он впервые за многие годы забыл про свою короткую ногу и почти не сгибающееся колено. Обе ноги несли его по бесконечным коридорам, как равноправные, здоровые, дробный топот их заглушал удары сорвавшегося сердца. Пропуска при нем не оказалось, но на вахте Бориса знали и только кивнули – да и захоти они остановить пролетевшего мимо, как снаряд, повара в заломленном на затылок колпаке, вряд ли бы преуспели. Он выскочил на узкую улочку у служебного входа – и сразу увидел маленькую девушку в грязно-желтом армейском полушубке с сержантскими погонами, что ждала, притоптывая непропорционально большими валенками на веселом солнечном морозе. Она стояла в профиль, и опущенные «уши» форменной шапки не позволяли сразу увидеть лицо.
- Кира!.. – почти крикнул Борис со ступенек, но горло жестко перехватило.
Девушка быстро обернулась, оказавшись абсолютно незнакомой, черноглазой, смугло-румяной красавицей, и без улыбки направилась к нему:
- Вы ведь Борис? Здравствуйте. Я – Лиза. Вы ничего… обо мне не знаете?
Голос еще не вернулся, и он смог только отрешенно покачать головой. Румянец сошел с лица девушки – будто просто потух.
- Значит, не вышли… – прошептала она в сторону, и вдруг стало ясно, что это вовсе не юная девушка, а взрослая, много чего повидавшая женщина.
- Откуда?.. – хрипло вырвалось у Бориса.
Лиза помолчала с полминуты, кидая быстрые взгляды на трясшегося крупной дрожью молодого человека, и наконец, осторожно дотронулась до рукава его белого халата:
- Вы не замерзнете?
А он и не замечал, что стоит на морозе без теплой одежды, даже не понял, о чем она спрашивает, трудным оказалось только перевести дыхание:
- Вы воевали вместе? – спросил уже ровнее.
- Не успели, – криво усмехнулась она, – повоевать. Мы на сержантских курсах познакомились – еще здесь, в Ленинграде. А в эшелоне, когда на фронт везли, сговорились: если со мной что случится – она моих родных найдет, а если с ней… то я. Ну, моих-то родных… – ее руки в огромных брезентовых рукавицах отчетливо задрожали, но она справилась с собой. – Моих родных никто уже не найдет, а ее… На Васильевский я ходила, от дома только одна стена сохранилась… Тогда я – сюда, думала, может, вас разыщу. И точно…
- Да что вы тут мямлите! – вдруг грубо выкрикнул Борис. – Говорите уж сразу! Она погибла?!
Лиза не обиделась – только чуть сдвинула брови:
- Не знаю. До части так и не добрались – эшелон наш почти сразу разбомбили, и мы, кто уцелел, попали в окружение… Впрочем, тогда это немудрено было. Мне осколок угодил – вот сюда… – девушка ткнула рукавицей себе куда-то в бок. – Кира меня перевязывала на какой-то кочке, а кругом грохотало и свистело – это я еще хорошо помню, но уже, знаете… Я словно не там была, а из другого места смотрела… Потом Кира с девчонками – и бойцы еще какие-то к нам прибились – тащили меня на себе через лес по очереди. Дальше – отрывочно… На какой-то проселок выбрались – там грузовик с ранеными чинят. У кабины врачиха молодая плачет, а рядом – весь в бинтах лейтенант с пистолетом. «Только раненых, – говорит, – возьму, остальные не поместятся. На полном ходу прорываться будем, может, в нас и не попадут. Проскочим – наше счастье, а нет – так ведь все равно хана». Когда поднимали меня в кузов, Кира рядом стояла и пыталась улыбаться сквозь слезы, кажется…
- Проскочили? – потрясенно спросил Борис.
- Как видите, – пожала плечами Лиза. – Воевала я после госпиталя на Большой земле, так что выяснить чтó тут, как… Сами понимаете. Да и стольких я уже за два года… Кроме Киры… – она на миг зажмурилась. – Здесь я не в отпуске – командировку у командования выбила. Идти пора. Дел еще невпроворот… – она качнулась было в сторону, но остановилась: – Слушайте, а как это – у вас жена «без вести», а вас из Смольного не выгоняют?
- Я не знал… – прошептал он. – И до начальства, наверное, не дошло еще…
- Теперь дойдет, не сомневайтесь, – вздохнула она. – Ну… приятно было позна… То есть… В общем, удачи вам, – она протянула крошечную жесткую руку, которую Борис автоматически пожал.
На кухню он не вернулся – там, наверное, подумали, что к Борису приехала жена, и готовились к большому празднику – а медленно прошел прямо в хозчасть, в свою золотую от неожиданного сегодняшнего солнца комнату. Двигаясь скупо и осторожно, словно боясь резким движением взвихрить в душе неведомую и страшную бурю, Борис сел за письменный стол и машинально достал из ящика кольцо. Ничего не изменилось на столе – все было точно так же, как он оставил утром. Так же сдержанно улыбалась ему Кира со своей единственной фотографии, которая от нее осталась, – зато художественной, с тщательной ретушью – такой, что девушка выглядела гораздо красивее, чем в жизни. Только если раньше Борису казалось, что снимок каким-то образом соединяет его с женой, будто готовый распахнуть дверь в тоннель, устремленный сквозь время и пространство, пусть длинный и узкий, но ведущий к ней, то теперь – он четко это понял! – эта дверь была захлопнута навеки. Но странное дело! Одновременно чувствовалось, что есть где-то и другой путь, более надежный, но который еще предстоит найти…
Перед тем, как убрать кольцо, Борис снова примерил его на безымянный палец, и, как всегда тугое, оно сначала дошло только до второго суставчика. Но то ли немытые его пальцы еще сохранили жир выпотрошенных недавно кур, то ли случайно он подтолкнул кольцо сильней, чем обычно, – только вдруг, причинив короткую боль, оно быстро проскользнуло через сустав и дальше оказалось совершенно впору.
Книги автора находятся здесь:
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/