Прорыв на Пасху
Первый духовный порыв у меня был в девятом классе. У троих мальчишек: меня и моих одноклассников Игоря Бурова и Миши Кретинина - возникло желание пойти на Пасху в храм. Ну, мы и пошли. Шел 1980-й год. Пришлось с боем прорываться через кордоны.
Наш городской Покровский собор стоит на правом берегу Воронежского водохранилища, на площади. Подошли мы туда, а там в ста метрах от собора — живая ограда из милиционеров. Плечом к плечу стоят, а в середине — узенькая тропинка, по которой бабушки идут на службу. Мы туда же двинули, а милиционеры нам говорят: «Куда, молодежь? Ну-ка, брысь отсюда». Нас это, понятно, задело: «Ага, нас не пускают!» А за цепью милиционеров, метров в десяти от собора, стояли кольцом машины ЗИЛ-130 с высокими деревянными бортами — вплотную бампер к бамперу, чтобы зрители со стороны вообще не могли видеть крестный ход. Так что нам была видна только верхняя часть храма. Вокруг, кроме нас, собралось достаточно много зевак. Стоим мы и переживаем: «Ничего себе! Даже посмотреть невозможно и в храм не зайти».
И вдруг — не знаю, как это произошло — кто-то разрывает милицейскую цепь, образовывается как бы воронка, и все эти гуляющие зеваки в нее рванули. Я запомнил, что среди этой толпы ходил один человек на костылях, с подогнутой ногой — вдруг, смотрю, он впереди меня бежит: костыли, как крылья, в разные стороны расставил — только ноги мельтешат. Я вспомнил один старый глухонемой фильм — там тоже «инвалид» так бегал. И вот, вроде как, и смех раздирает, и в то же время такая ситуация совершенно необъяснимая; мы поддались какому-то общему влечению и побежали, хотя никто никого бежать не уговаривал. Как волна накрыла.
Машины для пацанов не помеха — мы, как воробьи, перескочили: с земли на подножку, с подножки на капот, с капота на другую сторону. А за нами милицейская цепь сомкнулись — и все, больше никто не прошел.
Выскакиваем на площадь перед собором — там двери открыты, храм просто битком, столько людей, что реально не только войти, но и перекреститься даже невозможно было. Мы все-таки протиснулись. Благоухание ладана, все лампы паникадила горят, свод расписан прекрасными фресками, церковное пение... Мы этой атмосферой были просто оглушены. После того, что пережили до этого, нам казалось, что в рай попали. Постояли какую-то часть службы в полном недоумении, потом вышли и пошли своей тропиночкой домой. На выходе нам уже никто и слова ни сказал.
Из двух ребят, с которыми я на Пасху тогда в храм прорвался, один после службы в армии стал работать в церковной реставрационной артели. Он мне помогал восстанавливать храм Вознесения Господня, где я служу. А у второго друга интерес к церковной жизни начал пробуждаться, но только сейчас.
Потребность в вере
Я совершенно не предполагал, что Господь поведет меня на священническое служение. После школы вместе с двоюродным братом Олегом Иноземцевым поступил в военное Пензенское артиллерийской инженерное училище, по окончании которого служил на базе хранения боеприпасов. В Торопецкую военную часть меня направили по распределению, где прослужил почти шестнадцать лет, до выхода на пенсию.
После военного училища о церковной жизни речь даже не заходила — я жил от нее в полной изоляции. Но то яркое впечатление из отрочества сохранилось, и я всегда вспоминал этой момент как самый светлый и дорогой. Кстати, спустя какое-то время узнал, что в этом соборе меня крестили.
Постепенно уже здесь, в Торопце, стал ходить в церковь Казанской иконы Божией Матери на службы. Понял, что ничего не понимаю, тем не менее, возникла какая-то внутренняя потребность посещать богослужения. Меня заметил настоятель церкви протоиерей Валентин Штупун и стал активно наставлять и опекать. Благословил учиться читать и осваивать клиросное послушание. Удивление у меня вызвал славянский язык, который оказался таким родным и близким. Достаточно было первого занятия, когда батюшка объяснил отличительные особенности славянской грамматики, после чего чтение шестопсалмия стало самым любимым делом. Сначала, конечно, читал с ошибками, но со временем навык чтения укрепился.
Так, потихонечку, проходил послушание на клиросе. Не прошло и года, как по благословению и рекомендации протоиерея Валентина Штупуна архиепископ Тверской и Кашинский Виктор меня рукоположил во диакона. А год спустя, в 1997-м - и во иереи.
Со стороны супруги, матушки Ольги, возражений на предстоящее рукоположение не было. Хотя, как и я, она к Церкви пришла уже во взрослом состоянии. Все мы дети XX века...
Протоиерей Георгий Фролов