- Папочка, а как вы познакомились с Мамочкой? – спросила невестка.
Папочка сидел в кресле, как английский лорд викторианской эпохи. Кресло, клетчатый плед на коленях, халат с отворотами, и эта джентльменская осанка, очки в руке, покоящейся на раскрытой книге… Ах, если бы не старая дешевая немецкая стенка за спиной – ну, вылитый лорд.
Немецкая стенка далась невестке практически кровью. Практически - в прямом смысле. Хронический цистит, периодическое воспаление почек она получила в качестве бесплатного приложения к стенке. Примерно, как серый склизкий довесок, который получали в то время к мясу, если, конечно, вам посчастливилось и досталось это мясо, после часового стояния в очереди. И, кстати, довесок шел по цене мяса. Вот и невестке последующие лечения тоже обошлись как немецкая стенка. Если даже не дороже.
Когда начальница подошла к невестке и шепотом, доверительно спросила, не хочет ли невестка немецкую стенку? «Есть возможность», - не разжимая губ и заговорщески поглядывая вокруг, сказала начальница. Невестка не поверила своим ушам. Ей? Есть возможность купить стенку? У невестки никогда и нигде не было блата. А стенка… Это ж какой блат иметь надо! Да еще и начальница, которая и имени-то невесткиного не всегда могла вспомнить, и вдруг не только подошла к ней, но и еще предлагает такое немыслимое чудо.
Все так, но был нюанс. Стенки приходили в мебельный магазин, когда очередь была уже расписана. Списки счастливцев не просто тщательно охранялись. Охранялась сама возможность создать вторую очередь. То есть, ежесуточно, до тех пор, пока стенки не прибудут в магазин, потенциальные покупатели должны были дежурить в магазине с заветной тетрадкой в руках. Раз в день устраивалась перекличка. Где бы ты ни был, но в означенное время ты должен явиться в магазин на перекличку и получить новый номерок. Написанный уже на другом клочке бумаги, другой ручкой и другим почерком. Не явился – счастье тем, кто после тебя, они продвинулись в очереди ровно на то количество, которые умерли, заболели, начальник не отпустил, автобус сломался и т.д. Присутствующие замирали на каждое: «Восемнадцатый – Гаврюшин! Есть… Девятнадцатый – Семиручко! Девятнадцатый!!! Семиручко есть? Тааак… вычеркиваем. Трубниковы есть? Трубниковы – вы теперь девятнадцатые!»
Из счастливчиков первых рядов составлялась дружина охранников списка, заветной зеленой тетрадки. Распределялось время дежурства. Самые-самые блатные или хитрож… пробивные и активные, выбирали себе часы рабочего времени магазина. Свой час они проводили в тепле и светле. Далее шли «приблатненные». Им выпадало время часа два-три после закрытия магазина. Потом они бежали баиньки в свои теплые кроватки. Ну и часа два перед открытием магазина тоже считались везучими. Приходишь себе выспавшийся, отстоял, и на работу. Отстойным считалось время с полуночи до шести утра. Но, даже это время было счастьем, потому что тем, кто дежурил, особенно ночью, давали ближние номера от не пришедших на перекличку, и разрешали не приходить и не отмечаться.
Невестке досталось время с 3 часов ночи до четырех утра. Ночь, февраль, город за Полярным кругом, стенка, хронический цистит.
- Папочка, а как вы познакомились с Мамочкой? – спросила невестка.
Папочкой и Мамочкой они себя сами называли. Конечно, у них были нормальные имена. Возможно, их собственные дети когда-то называли их просто папа и мама. Но к появлению в доме невестки, они уже были Папочкой и Мамочкой.
Папочка и Мамочка были удивительно гармоничной парой старичков. Они были как одно целое. Ниточка с иголочкой. Куда ниточка, туда и иголочка. Сиамские близнецы. Они не могли долго друг без друга. Они обожали повесть Гоголя «Старосветские помещики». «Это мы, это про нас», - говорили они.
Папочка в прошлом занимал какую-то уважаемую должность в их маленьком городке. По крайней мере, его в городе очень многие знали и помнили, даже после выхода на пенсию. Папочке пришлось много работать в тылу во время войны, а потом восстанавливать Украину, после войны. Работал Папочка много, как и положено настоящему коммунисту. А коммунистом Папочка был самым настоящий. В доме были полные собрания сочинений Ленина и Сталина. Зачитанные, с загнутыми уголками страниц, с пометками на полях. Папочка не был партийным функционером. Был простым коммунистом. Верующим в светлое будущее. Папочка не был слепым, и видел многое. И очень-очень многих своих однопартийцев он обличал (естественно после ХХ съезда) и называл самыми оскорбительными словами, на которые был способен выговорить его язык: «Негодяй! Афферист! Профодимец!» Произнося эти слова Папочка краснел, сжимал кулачки и трясся от гнева. Папочка был очень хорошо воспитан (хотя из бывших беспризорников), и даже уже немощный и почти парализован, он пытался встать, когда в комнату входил кто-то не из членов семьи. Это было до слез трогательно.
- Папочка, а как Вы познакомились с Мамочкой? – спросила невестка.
Мамочка была домохозяйкой. Мамочка вырастила трех сыновей и потеряла трех дочерей. Родственники шептались, что не со зла, а по безалаберности. Одну из новорожденных она оставила спать под окном, а сама ушла в кино. Начался ветер и ливень. Девочка сгорела от воспаления легких. Думаю, что и мальчики выжили чудом. При этом, любила она их без памяти. Любой каприз! Добра Мамочка была до неприличия. Запросто могла отдать золотое кольцо, дорогой китайский халат невиданного шитья. А вещички у нее были – будь здоров! Папочка очень баловал Мамочку. Хозяйкой Мамочка была примерно такой же, как и матерью. Что касается обустройства дома, чистоты – это не к Мамочке. Но, кухня, в смысле - кулинария! Не знаю, что там Гоголь писал про старосветских помещиков (к своему стыду, так и не прочла), но Мамочку он очень точно описал в «Мертвых душах». Ну… в той части, где он описывает хозяйство Коробочки, ее стол и закрутки-заготовки. Готовила Мамочка божественно. А закрутки! Каждая баночка подписана, на каждой краткий рецепт, год изготовления, каждая обвязана тряпочкой. И на вкус… Мммм… Может это только в детстве так вкусно?... В любом случае, если только не видеть сам процесс Мамочкиной стряпни, то кулинарка она была знатная. Ну а процесс? А что процесс? Раз в год приезжал сын с невесткой. Мамочку с папочкой отправляли на дачу с ночевкой и начиналась…. Не знаю, как это назвать, но жир с пола, стола, плиты и полок срезался ножами. Посуду просто выбрасывали и покупали новую.
У Папочки с Мамочкой был свой режим. Вставали они очень рано и шаркали на базар. Там покупали маленькую баночку сливок. Сливки были такие жирные, что пока Папочка с Мамочкой дошаркивали до дома, на поверхности взбивались комочки маслица. Это маслице и намазывалось на свежайшую ароматную городскую булочку, разрезанную пополам. Молочко шло в стаканчик. Ммм… Может это только в детстве так вкусно?...
Потом Папочка шел чистить клетку Машке (крольчихе) и проверять яички от двух курочек. Потом они шаркали на дачу. Дача была минутах в сорока от дома. С собой на обед они брали по кусочку хлеба, по вареному яичку, огурчик, картошечку в мундире и соль в спичечном коробке. Мммм… Может это только в детстве так вкусно?...
- Папочка, а как вы познакомились с Мамочкой? – спросила невестка.
Мамочка ушла раньше Папочки. Им обоим уже было за восемьдесят. Папочка тихо и беззвучно плакал в своем кресле. Сердце разрывалось. Тихое, безмолвное горе. Папочка был абсолютно здрав в уме, абсолютно адекватен. Плакал он редко и тихо. Никому своим горем не досаждал. Но, всем было понятно, Папочка уходит. Уходит за своей Мамочкой. И никто, ни дети, ни внуки не могут его задержать. Все просто старались урвать еще несколько дней, часов, минут рядом с Папочкой. Еще немножко… еще.
- Папочка, а как вы познакомились с мамочкой? – спросила невестка.
- Ну, как познакомились…. Ходил я к ней…
- Ухаживали? На свидания приглашали?
- Ну как ухаживал… Ходил…
Невестка напряглась. Что-то неясное, неуловимое… ни как не поймать мысль, которая уже вроде вертится, но никак не оформится.
- Я не совсем понимаю, как это ходили?
- Ну… все к ней ходили, и я ходил. Молодой был…
- Папочка! – нервно хохотнула невестка. – Вы сейчас так непонятно говорите, что я могу что-то неприличное подумать.
- Ну, и правильно подумаешь.
- Папочка… вы хотите сказать, что Мамочка работала …. Ммм… в заведении?
- Не совсем. Она сама по себе… работала.
Невестка рухнула на стул и уставилась на Папочку.
- Но, Папочка…
- Ну да. Так вот случилось. Ты же что-то читала про тридцатые годы, знаешь, как оно было. А теперь представь себе девочку, которая в восемь лет осталась совсем одна. Совсем. Ни одной живой души. А тут уж гражданская в полную силу. Ходила девочка по селам, побиралась. Один раз даже у Батьки Махно на его очередной свадьбе была. Марусю его несколько раз видела.
Девочка она была смазливая. Сильно подробностей не знаю, но в 14 лет она уже жила с одним из партийных проходимцев. Проходимца арестовали за какие-то темные дела, а ее подхватил другой такой же. Так она и ходила по партийным рукам. А в 37- я с ней познакомился. Мне посоветовали. Сказали «не пожалеешь». У меня вообще-то невеста была. Армяночка. Отец у нее был очень крупным партийцем у нас. Карьера мне светила головокружительная. Но было условие - закончить институт. Учился, ждал, скучал. Вот и пошел к Мамочке. И вдруг, Мамочка – я беременна. От тебя. Я и перестал к ней ходить. У меня учеба, невеста, карьера, будущий тесть – местная элита. Два года не видел и слышать не хотел. А тут на базаре увидел с малышом на руках. Малыш светленький такой. И ведь - мой, сразу признал – мой малец.
Пошел за ними, выследил где живут. Порасспросил соседей. Вдвоем живут, никто к ним не ходит. Мамочка шитьем промышляет. Ты ж знаешь, как она хорошо шьет.
Собрался духом, пришел в гости. Сидим, разговариваем. Малец на коленях. Хорошенький такой, спокойный. А как начал пальчиком крошки со стола собирать и в ротик… В общем, остался я . А малец – муж твой.