«Я – Иван, пресвитер и царь, над царями царь; под властью моей три тысячи триста царей. Православный я в вере Христа. Царство мое таково: в одну сторону – идти десять месяцев, а в другую дойти невозможно, там небо с землею встречается… Если иду на войну кого-нибудь покорять, то несут предо мной двадцать стягов и двадцать крестов. А кресты те и стяги большие, сделаны из золота с драгоценными каменьями, с огромными жемчугами, ночью светятся, как днем. Везут их на двадцати шести колесницах, а у каждой колесницы служат по сто тысяч всадников и по сто тысяч вооруженных пеших, не считая тех, кто им пищу подносит», – писал византийскому императору якобы индийский верховный правитель в XII веке. На Руси об этом знали из переводного «Сказания об Индийском царстве» и восхищались могуществом далекого единоверца.
Текст: Денис Хрусталёв
О нем думали, с ним мечтали установить дипотношения, а то и вступить в союз против магометан, особенно после потери Иерусалима, а тем более Константинополя. Он был мечтой крестоносцев, которые вдохновлялись поисками царства пресвитера Иоанна вплоть до конца Средневековья. Христофор Колумб, отправившийся в 1492 году в первое плавание на запад, вез послание православному царю Ивану и планировал сговор с ним ради отвоевания Святой земли. К сожалению, никакое правоверие и могущественный монарх в Америке обнаружены не были. Русская разведка преследовала ту же цель, но достигла результатов чуть ранее.
ПУТЬ В ИНДИЮ
На Восток торговцы и путешественники из Руси ходили часто. Евразию неоднократно пересекали посольства, преодолевавшие тысячи километров. Русские уже в XIII веке часто посещали Монголию, а то и Китай. Там служили русские воины, там бывали русские князья. Казалось бы, Индия даже ближе. Возможно, ее тоже кто-то навестил. Но документальные свидетельства сохранились только от конца XV века – чуть ранее плавания Колумба, который тоже туда метил.
При великом князе Иване III иностранными делами и секретной службой, как некоторые предполагают, ведал дьяк Василий Мамырев. Этот интеллектуал владел иностранными языками: в одной из рукописей, созданных при его участии, отдельные греческие слова оставлены без перевода. До нас дошли манускрипты из его библиотеки. Ему первому в 1475 году доставили бумаги, обнаруженные при некоем купчине Афанасии, недавно умершем где-то в Литве под Смоленском. Резидентура сработала отлично: ценные сведения не попали ни в Вильну, ни в Краков, ни даже в Тверь, откуда Афанасий был родом, а оказались в Москве. Документы были настолько интересными, что даже не затерялись в посольских завалах. Их переписали и сохранили, а вскоре включили в качестве приложения в одну из летописей. Такие отчетные своды готовились тогда повсеместно накануне апокалипсиса – конца света, который ожидался вскоре после седьмой тысячи лет от Сотворения мира, то есть примерно в 1492 году от Р.Х.
У нас нет указаний на то, что московские власти смогли как-то воспользоваться сведениями купца Афанасия: скорректировать внешнюю политику или организовать торговую экспедицию. Не достались они и иностранцам, которые вскоре проделали этот путь сами.
Жажда коммерческой прибыли двигала европейской любознательностью. Маленькое бедное периферийное Королевство Португалия, самой природой обращенное к бескрайнему океану, не решалось его преодолеть, ограничиваясь исследованиями негостеприимного африканского побережья. Португальцев тоже манил пресвитер Иоанн и богатства Индии. В 1487 году король Жуан II поручил капитану Бартоломеу Диашу найти морской проход в Индию вокруг Африки. В следующем году тот достиг мыса Доброй Надежды и подтвердил, что такой проход существует. Впрочем, до Индии он не дошел. Первые португальцы прорвались туда сушей. В том же, 1487 году король отправил на Восток двух своих придворных – Перу да Кувилья и Афонсу ди Пайва. Они доплыли до Каира, а потом с караванами преодолели Аравийский полуостров. Далее Афонсу направился в Эфиопию, а Перу – в Индию. Первый в итоге погиб. А Перу прибыл в Каликут (город Кожикоде в индийском штате Керала. – Прим. ред.), побывал в Гоа и в 1491 году вернулся в Египет через Ормуз. Он не нашел пресвитера Иоанна, но доставил домой подробный отчет о путешествии, в котором описал условия местности, навигации, особенности правления в регионе и португальские перспективы. Он не рекомендовал использовать долгий, трудный и затратный наземный путь, но предлагал развивать морской. В 1498 году Васко да Гама воспользовался его рекомендациями и привел свою эскадру к Каликуту, а потом к Гоа. Западноевропейские торговцы тогда быстро превращались в завоевателей, если чуяли возможность успеха. Португальцы почти сразу начали конфликтовать с туземными правителями из-за пошлин и правил торговли. Вскоре это привело к войнам и оформлению колониальных империй. В 1507 году португальцы захватили Ормуз, в 1510-м – Гоа, а потом многие другие прибрежные города Индии и соседних стран.
ТВЕРСКОЙ КУПЕЦ
Ничто не указывает на то, что русские планировали что-то подобное. Тем более что это действительно стало возможно только при наличии морского сообщения с метрополией. Для Москвы и в целом для Руси ценность информации об Индии была, очевидно, в другом. Примечательно, что до сих пор не утвердилось единого мнения – в чем же?
Судя по тексту Афанасия, он был из Твери, а в летописном предисловии помечен как Никитин сын. Свое «хожение» он описывал фрагментарно, в одних местах подробно указал ассортимент товаров на базаре, численность войск, особенности ритуалов или даже местные легенды, а в других – просто сухо зафиксировал топонимы. Перечисленные им географические объекты позволяют составить единый маршрут, а потому считается, что сохранившиеся записи представляют собой цельное сочинение, возможно, составленное в несколько этапов на основе дневниковых пометок. Высказывалась даже версия, что его пронизывает художественный замысел, а неравномерность изложения – творческий прием.
Со времен Николая Михайловича Карамзина «Хожение за три моря Афанасия Никитина» многократно становилось предметом исследования. Впервые его издал Павел Михайлович Строев в составе «Софийского временника» 1821 года. А в 1856-м Измаил Иванович Срезневский посвятил ему отдельную, ставшую хрестоматийной работу. Он впервые обосновал датировку описанных в «Хожении» событий. По его мнению, путешествие тверитянина началось в 1466-м, а завершилось к 1472 году. Эти хронологические рамки долгое время были общепринятыми. Тем не менее при академическом издании сочинения в 1986 году Леонид Сергеевич Семенов предложил их пересмотреть и изменить на 1468–1474 годы. Недавно были высказаны соображения о необходимости новых корректировок и отнести отправление Афанасия в путь к 1467 году.
В самом сочинении дат нет, но фактор времени постоянно присутствует. Автор неоднократно жалуется на сложности с его определением. Он мерит путь постами и Пасхами, которые с какого-то момента вынужден определять буквально на глаз, высчитывая солнечные циклы и примеряясь к мусульманским праздникам. Всего за путешествие он отмечает Пасху шесть раз: первый раз в некоем городе Каине, идентификация которого затруднительна; второй раз в Чапакуре – городке в Мазендеране (узкая береговая полоса на юге Каспийского моря, отделенная от остальной Персии хребтом Эльбурса); третий – в городе Ормузе на одноименном острове в Персидском заливе; четвертый – в индийском Бидаре; пятый – там же рядом в Гулбарге, а шестую Пасху – на обратном пути на Русь, в Маскате на Аравийском полуострове.
Изложение Афанасий начинает с того, что его «грешное хожение» было «за три моря»: Каспийское, Индийское и Черное. А выступил он из Твери вниз по Волге, получив благословение местного князя Михаила Борисовича, владыки Геннадия и воеводы Бориса Захарьевича [Бороздина]. Все эти фигуры исключительные и знаковые для истории Тверского княжества. Михаил Борисович – последний князь независимой Твери. Он занял престол 7 или 8 лет от роду, в 1461 году, то есть к 1466–1467 годам ему едва исполнилось 14 лет. Серьезного противодействия усилению Москвы ему оказать не удалось, найти надежных союзников – тоже. В 1485 году его просто выгнали из Твери, а жители сдали город обступившим его москвичам. Он бежал в Польшу, где его приютил король Казимир. Там Михаил умер осенью 1505 года. Его отец, Борис Александрович, был гораздо более умелым правителем. Его поддержка фактически спасла когда-то Василия II Темного, изгнанного из Москвы Дмитрием Шемякой. В 1447 году московский князь укрылся в Твери, где вступил с князем Борисом в союз, платой за который был брак наследника московского престола с тверской княжной. Будущий Иван III был обручен с Марией Борисовной, и в 1452 году состоялось их венчание. В 1466–1467 годах могло казаться, что Москва и Тверь союзники.
Владыка Геннадий был первым тверским епископом, утвержденным из Москвы. При князе Борисе эта зависимость еще не была обязательной, и литовские митрополиты в Киеве, входившем в Великое княжество Литовское, считались равновеликими московским. Например, в 1459 году тверской епископ Моисей ехать в Москву отказался. После смерти Бориса в 1461 году его с кафедры свели и выбрали лояльного Геннадия, который происходил из детей боярских Кожиных. Его старший брат, Матвей – в иночестве Макарий, – был основателем Троицкого монастыря в Калязине, а племянник (сын сестры) Паисий – основателем Покровского монастыря в Угличе. Оба позднее были прославлены Русской церковью в лике преподобных.
Борис Захарьевич Бороздин был видным тверским боярином и воеводой. При князе Борисе он возглавлял тверские войска, отправленные на помощь Василию II Темному в 1447 году. Впоследствии перешел на московскую службу и был полковым воеводой в казанском походе Ивана III в 1484 году. Судя по всему, Афанасий упомянул его неспроста. Вероятно, его предприятие было либо инициировано, либо профинансировано Бороздиным.
Любопытно, что Афанасий в качестве первой своей остановки в пути указал Калязин, где он получил благословение от того самого Макария, брата владыки Геннадия. Далее он дошел до Углича, откуда его «отпустили без препятствий». В Угличе тогда уже подвизался Паисий, с которым Никитин мог встретиться. Выходит, в начале сочинения Афанасий старательно обрисовывает круг заинтересованных в его поездке лиц, среди которых, кажется, ведущее положение занимали священнослужители семейства Кожиных, а также боярин Бороздин. Все они были известны своими промосковскими симпатиями.
ТУДА И ОБРАТНО
Мотив Москвы вообще занимает заметное место в изложении путешественника. Следующей остановкой после Углича он отмечает Кострому, удивительным образом не упоминая Ярославль. В Костроме он встречает московского наместника, князя Александра Федоровича Ярославского, которому предъявляет какую-то «иную грамоту великого князя [всея Руси]», то есть московского. Выходит, Афанасий изначально заручился документами из Москвы, хотя стартовал из Твери.
Далее он пришел в Нижний Новгород, где собирался присоединиться к московскому послу в Ширван Василию Папину, который, однако, как выяснилось, уже проехал вниз по Волге. Тогда Афанасий две недели ждет из Москвы ширванского посла Хасан-бека, который идет тем же путем. С ним он начинает сплав. Значит, он заранее знал о посольском поезде, планировал к нему присоединиться и имел на это разрешение.
В районе Астрахани с экспедицией случилось несчастье. На нее напали и обобрали. Выжившие добрались до Дербента, но местный правитель помочь им не захотел: они просили средства, чтобы вернуться домой, но ничего не получили. Вынуждены были выбираться сами. Всем прежним планам, казалось бы, пришел конец. Афанасий резюмировал: «И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого что осталось на Руси, тот пошел на Русь; а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят». Сам он отправился в Баку, «где огонь горит неугасимый», а потом перебрался в Чапакур. В той местности, в Мазендеране, он провел восемь месяцев и только потом двинулся в сторону Персидского залива. На пути он на месяц задержался в Кашане, а потом на месяц в Язде и только весной следующего года достиг Ормуза, где тоже прожил около месяца. На этот раз путь вел его в Индию. После нескольких остановок корабль доставил его в порт Чаул – чуть южнее Бомбея (Мумбаи). Оттуда он со спутниками дошел до Джуннара, где не смог продать своего жеребца и оказался впутан в странную историю с местным ханом. Хан потребовал от Афанасия признать себя мусульманином, но тот выкрутился и отправился в сторону Бидара. Там ему наконец удалось с выгодой продать коня – за безумные 100 рублей. Судя по тексту, это была главная цель и коммерческий умысел поездки. Впрочем, возвращаться в Персию сразу купец не стал.
Он обосновался в Бидаре. Это была столица могущественного государства, занимавшего центральную часть Деканского плоскогорья – Бахманийского султаната, которому противостояла Виджаянагарская империя, занимавшая всю южную оконечность полуострова Индостан. Султаны были мусульманами-шиитами, а в Виджаянагаре правили индуисты. Государства постоянно враждовали. Тем не менее Афанасий завел друзей именно среди индусов. И через четыре месяца даже совершил с ними далекое паломничество к индуистской святыне в городе Парват (ныне – Шрисайлам). Согласно тексту «Хожения», потом он вернулся в Бидар и засобирался на Русь.
Обратный путь у него оказался не менее сложен. Вышел он на корабле из Дабхола, но буря прибила их к африканскому берегу. Откупившись от пиратов, они вернулись к Маскату и далее прибыли в Ормуз. Через Персию Афанасий в обратном порядке направился через Шираз и Язд до Кашана, но затем к Чапакуру не пошел, а свернул к Тебризу. Через Курдистан и Турцию он выбрался к Трабзону (Трапезунду), откуда доплыл до Кафы (Феодосии). Там он опять свернул, отказавшись от пути по Дону или Волге. Смерть застала его где-то на Днепре, недалеко от Смоленска.
ЗАГАДОЧНЫЕ ХОЖЕНИЯ
В литературе утвердилось мнение, что перед нами – скитания несчастного торговца, ограбленного и лишенного средств, необходимых для возвращения на родину. Он побирается в Мазендеране, где чудом добывает какую-то породистую лошадь, которую более года кормит и везет за море ради выгодной продажи. В Индии, как известно, лошадей разводить не умели, и доставлять туда скакунов было выгодно. Про другие коммерческие сделки Афанасия в Индии мы ничего не знаем. Создается впечатление, что с бизнесом у него не идет и он решает вернуться домой – на Русь, о чем и пишет свой отчет.
Из текста заметно, что записки начались в Бидаре, где тверской бродяга праздновал четвертую Пасху. Он молится и страдает: «О благоверные русские христиане! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет». У него нет книг, чтоб определять пост и Пасху. Он вынужден соблюдать мусульманские требы, его регулярно склоняют к переходу в «бесерменство». Религиозный мотив выделен и представлен заметным фактором при принятии решений. Возможно, это отражение личного благочестия, но высказывались и иные версии.
Прежде на Руси личные записки простого купца не встречались. Для чего они? Житие? Итинерарий? Описание пути в составе «хожения» Никитина есть – даже морского до Китая. Однако там же этнография, легенды, характеристики войск султанских и Виджаянагара, красочные выезды вельмож и списки награбленного. Сложно вообразить, что все это подчинено единому замыслу. Скорее всего, речь идет о разрозненных листках, среди которых встречались и дневники, и отчеты, и путевые сводки.
Беглый просмотр позволяет выделить из текста Афанасия ряд отдельных сюжетов. Так, там есть фрагменты об индуизме, о местных традициях, об одежде, о святилище Парвата и вообще о верованиях. Три раздела вообще можно опознать как отдельные сочинения: 1. Собственно «хожение» до Индии и обратно с этнографическими опусами; 2. Описание пути от Ормуза до Китая с маркетинговыми пометками; 3. Сводка о войнах Бахманийского султаната и Виджаянагарской империи с диспозициями, результатами и численностью войск. Первый рассказ исполнен личных переживаний, которые иногда даже записаны на других языках. Афанасий порой отказывается от русского и некоторые фразы фиксирует на тюрко-арабском жаргоне. Это не всегда что-то секретное, но местами – то, что, может, не следовало бы читать москвичам. Например, восклицание «увы русские князья не живут по-братски» записано как «нечик Урсу ери бегляри акай тусил». Такой полилингвизм обнаруживается только в части отчета о «хожении». Ни в «торговом итинерарии», ни в военных сводках его нет.
Недавно известный филолог Александр Григорьевич Бобров обратил внимание, что в части «торгового итинерария» перечень товаров, характерных для Каликута, очень напоминает известный на Руси рецепт церковного мира. Афанасий писал: «А родится в нем перец, да зензебиль, да цвет, да мошкат, да калафур, да корица, да гвозникы, да пряное коренье, да адряк, да всякого коренья родится в нем много; да все в нем дешево». Речь про перец, имбирь, мускатные цвет и орех, корицу – калафур, гвоздику, коренья пряные и адряк (вид имбиря). Здесь представлены 6 из 15 компонентов, отмеченных в чине мироварения у Ефросина Белозерского, современника записок Афанасия. Известно, что все они тогда закупались в Константинополе. Фактически патриарх Русской церкви имел монополию на православное миро. Возможность самим создавать ценное масло, необходимое при богослужении, должна была восприниматься как обязательное условие церковной самостоятельности и независимости. Усилия по поиску прямых поставок необходимых для этого индийских пряностей должны были быть особенно актуальными после захвата турками византийской столицы в 1453 году, а также попыток унии восточных патриархов с католической церковью. Вполне возможно, как считает Бобров, одной из целей экспедиции Афанасия был поиск именно этого набора специй. С этим могло быть связано участие в его судьбе церковных иерархов, а также содействие московской администрации.
Впрочем, как известно, Афанасий свою миссию не завершил и умер по дороге. Причем случилось это совсем не в Москве или Твери. Он вообще обходил их стороной. Возвращаясь, не стал пользоваться волжским путем из Персии и даже из Кафы сместился много западнее – в Литву. Для чего тогда отчет? Куда он его вез? И один ли это был отчет?
В Индии Афанасий представлялся как Юсуф Хорасани, то есть Юсуф из Хорасана (историческая область, занимающая северо-восток Ирана, часть Туркмении и Афганистана), хотя прямо в тексте «хожения» он о посещении Хорасана не упомянул. Он провел восемь месяцев в соседнем регионе – на севере Персии, в Мазендеране, отметил Чапакур, Сари, Амоль и Рей, но про походы восточнее не писал. Однако далее он уверенно сравнивает жару в Баку, Ормузе, Бахрейне и Хорасане: «Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так». В Египте Афанасий определенно не был, но вот до Бахрейна, как некоторые полагают, мог плавать. Так и Хорасан был от него некогда рядом – мог съездить. Тем более что он упоминал хорасанских скакунов, которых в Индию возят.
В Джуннаре у Афанасия случился конфликт с ханом. Тот «узнал, что я не бесерменин, а русин», потребовал определиться с вероисповеданием и отобрал в залог главный товар – жеребца. Спас положение некий хорасанец – «хозяйочи» (казначей) Мухаммед. Он вдруг – очень вовремя – объявился в городе и по просьбе Афанасия вступился за него, специально отправился на встречу с ханом по этому поводу. На хана это подействовало, и он отпустил купца с лошадью восвояси. Исследователи разводят руками в ответ на вопрос о причинах такой любезности Мухаммеда и такой покладистости правителя Джуннара. Ясно только, что Хорасан для тверитянина был близок не только «иппологически». Он был не просто знаком с хорасанскими купцами. Те считали необходимым оказывать ему протекцию в далекой Индии. Сложно сделать определенный вывод из этого, но, скорее всего, Афанасий вступил с хорасанцами в какое-то соглашение в то время, когда слонялся без дела на севере Персии. Возвращаясь на Русь, он предпочел объехать Мазендеран стороной. Может быть, здесь его поджидали неприятности? Или он опасался встретить тех, перед кем он принял некие обязательства пару лет назад?
В Индии он первое время вовсе не торопился домой. Более того, кажется, и торговлей там толком не занимался. Его круг общения – индусы, с которыми он даже совершает паломничество в святилище Парвата. Бобров считает, что на этом пути он посетил Виджаянагар, а потом дошел даже до Каликута. Эти посещения не были отмечены в записках. О них можно понять только из описания самих городов, которые выдают очевидца. Возможно, он не стал про них писать из-за опасения, что будет уличен в шпионаже после возвращения в мусульманский Бидар, который вел с индуистами-политеистами, то есть язычниками, непримиримую борьбу. На чьей стороне был русский разведчик? Искал специи для московского митрополита? Шпионил для хорасанцев или работал на разведку Виджаянагара? А может, он несчастный ограбленный неудачник, вынужденный скитаться вдали от родины и обманывать торговцев, чтобы обеспечить себе пропитание?
В «хожении» Афанасий вскользь упоминает статую Юстиниана, установленную в Константинополе, сравнивая с ней кумир Шивы в Парвате. Исследователи допускают, что Афанасий использовал этот образ не понаслышке, а бывал в византийской столице и сам видел монумент. Выходит, у него это далеко не первое дальнее путешествие. Возможно, он вообще специализировался на экстремальных предприятиях, а потому имел соответствующие связи и знал языки.
Ограбленный в низовьях Волги, Афанасий не мог вернуться в Тверь, поскольку превратился в должника – растраченный товар был куплен в складчину или вообще был чужим. Он отправился попытать счастья в Мазендеран, откуда, приобретя на неизвестные средства коня, пошел в Индию, где коня продал после заступничества случайного хорасанца Мухаммеда. Однако вернуться из Индии в Мазендеран он тоже не захотел. Позднее он старательно обойдет эту землю и отправится на Русь через Тебриз. В Индии он вроде бы закрепился в Бидаре, но посещает враждебный Виджаянагар и даже Каликут, о чем старательно умалчивает в записках. Вернувшись оттуда, он вдруг принимает решение отправиться обратно на Русь, что фиксирует письменно: с этого момента он ведет записи. Средства на путешествие у него теперь есть.
ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ
Судя по всему, Афанасий, как и большинство купцов того времени, не только увлекался торговыми операциями, но и подрабатывал шпионажем. Именно так можно объяснить наличие у него записей военно-стратегического значения, которые составлены на русском языке, но для русских князей не имели ровным счетом никакой ценности. В одном месте он буквально перечисляет все вооруженные силы Бахманийского султаната в походе на Виджаянагар – в этой части его текст пестрит цифрами:
«Султан выступил из города Бидара… С ним выехало 26 везиров – 20 бесерменских везиров и 6 везиров индийских. Выступили… рати 100 тысяч конных людей, 200 тысяч пеших, 300 слонов с городки и в доспехах, да 100 лютых зверей на двойных цепях. А с братом султана вышло двора его 100 тысяч конных, да 100 тысяч пеших, да 100 слонов наряженных. А с Мал-ханом вышло двора его 20 тысяч конных, 60 тысяч пеших, да 20 слонов наряженных. А с Бедер-ханом и его братом вышло 30 тысяч конных, да пеших 100 тысяч, да слонов 25... А с Сул-ханом вышло двора его 10 тысяч конных, да 20 тысяч пеших, да 10 слонов…» и т.д.
Про виджаянагарского князя он пишет коротко, что с ним было рати 40 тысяч конных, 100 тысяч пеших и 40 слонов, на которых по 4 человека с пищалями.
Здесь все только на русском языке без каких-либо арабизмов и тюркизмов. Очевидно, что этого никто, кроме него, в Индии прочесть не мог. Для чего и кому нужны были эти сведения? Кто мог за них заплатить? Эти вопросы остаются без ответа.
Афанасий Никитин не нашел пресвитера Ивана и его прекрасное благоверное царство, но все увиденное старательно записал. Сейчас его записки выглядят как выдающийся документ страдания и достижения, интриги и трагедии, человечности и прагматизма. Однако внимательное прочтение показывает, что они далеко не однородны и включают как специально подготовленный в качестве отчета дневник, так и случайно сохранившиеся листки разведданных, возможно, не востребованных. В Москву попало все, а может, и больше. Кажется, мы никогда не сможем разгадать все секреты, которые он или Василий Мамырев решили скрыть, но всего остального уже достаточно, чтобы этот купец – разведчик или шпион, интриган или жулик, первопроходец или мистификатор – почитался русским Колумбом, первым из европейцев посетившим далекие районы вожделенной Индии. Блаженны дерзающие и святы их пути.