Путешествие до заветного Краллика было утомительным. Уже к вечеру первого дня я еле тащилась за Олли, с огромным трудом переставляя уставшие ноги, а паренек, как будто получив заряд энергии, безжалостно подгонял меня. После своего удивительного спасения он как маленький ребенок радовался каждой мелочи, он шумел и смеялся, а его желанием жить можно было поделиться со всеми окружающими. Путь был не близкий, однако я не скучала – как можно грустить, когда вокруг тебя носится развеселое существо, искореняющее даже намек на хандру?
С каждым днем я все больше привязывалась к молодому человеку. Он больше не раздражал меня своими поучениями на тему «что и как надо делать», я прекрасно понимала, что в какой-то степени он прав – жить самостоятельно я только училась. Олли продолжал читать мне морали, но делал это так задорно, что у меня просто не хватало сил сердиться на него. Время от времени у нас случались перепалки, когда я была готова вернуть все обратно и лично запихнуть парня в петлю, но эти моменты быстро проходили, оставляя после себя только легкие воспоминание.
Как и дружба с Оливером, постепенно крепла моя связь со спутником. Первые дни после выхода из Бонема Мирра как будто осваивалась с окружающим миром, с чириканьем носясь следом за Хермисом и отдыхая у меня на плече, но постепенно она начала изменяться. Сначала синица превратилась в голубя, чем ввела меня в самый настоящий ступор, а еще через день птичка обернулась собакой, послушно семенившей у моих ног. Определить породу песика было невозможно, но мне нравилась его умная мордочка и постоянно виляющий хвост. Судя по тому, что Мирра наотрез отказывалась снова перекинуться птицей, быть собакой ей понравилось. Она то и дело залезала в канавы, что-то вынюхивала, с громким лаем гоняла бабочек – словом, получала от жизни удовольствие. Я стала замечать, что мое настроение отражается и на спутнике. Стоило мне рассердиться или задуматься, как собака прижималась ко мне, негромко скуля, но как только Олли принимался смешить меня, собачий хвост начинал отбивать задорный ритм.
Хорошая, утоптанная дорога шла вдоль нескончаемых полей и лесов, мимо маленьких деревенек и сел. Днем мы шагали в направлении к столице Алема, а по вечерам, добравшись до какого-нибудь селения, принимались колотиться во все дома с просьбой пустить нас переночевать. Обычно нам попадались сострадательные крестьяне, позволявшие усталой парочке устроиться на ночь в амбаре или в задней комнате. Сил не оставалось ни на что, я засыпала, едва растянувшись на кровати, матрасе, или просто на земле.
Вопросы с провизией решал именно Олли. Не знаю уж, откуда он брал силы и энергию, чтобы идти куда-то во время остановок, но каждое утро он протягивал мне очередную буханку хлеба или еще какую-нибудь снедь.
На пятый день пути, когда мы уже вышли из очередной деревушки, я снова закинула на плечо удивительно увесистую сумку. Перед самым выходом Олли снова наполнил ее свежеиспеченным, еще горячим хлебом, несколькими плюшками, куском вяленого мяса и небольшой головкой сыра. Заинтересованная, я спросила у молодого человека, откуда он взял этот маленький пир.
На лице юноши появилась широкая улыбка, как только он услышал мой вопрос.
- Ты точно хочешь это знать?
- Мне действительно интересно, откуда ты приносишь еду. – сказала я, когда мы вышли на стелящуюся вдаль дорогу. Я закинула на плечо приятно тяжелый мешок с провизией, и добавила: - Я-то думала, что мы будем голодать, питаться всякими ягодками да грибами, а ты каждое утро кладешь в сумку свежий хлеб, мясо, сыр и еще много чего! Благодаря тебе каждый обед напоминает мне небольшой пикник. Откуда все это?
Округа наполнилась веселым хохотом парнишки.
- Как откуда? Из лавчонок, конечно! Мы с тобой уже к столице приближаемся, а я стараюсь останавливаться там, где точно будет жить пекарь. Где есть пекарь, там есть и магазин! Я и сам не собираюсь устраивать голодовки, тем более когда я тащу за собой девчонку, привыкшую к хорошей жизни. Ты же житья сне не дашь, если будешь голодать! Куда легче просто взять и раздобыть еду, я таким образом защищаю себя как минимум от двух напастей.
- А откуда у тебя деньги на все это? Ты же говорил, что у тебя за спиной ничего нет, только то, что мы с собой тащим.
- У меня действительно ничего нет, зато я умею выкручиваться. Ну и в картишки неплохо играю
- То есть ты обыгрываешь местных жителей, чтобы заработать деньги? И давно ты таким ремеслом промышляешь?
- Не так давно, всего-то года три. А что, неплохое дельце, если, конечно, быть осторожным. В Бонеме меня, например, очень быстро раскусили, людям, видите ли, не нравилось, что я все время выигрываю, так что пришлось завязать со ставками на деньги.
- Олли! Ты что, мухлюешь, играя в карты?! – ахнула я, сопоставив все то, что я успела узнать о попутчике за последние несколько дней. Устроившись на ночлег, я моментально засыпала, а вот Оливер постоянно куда-то уходил - наверное, искать новые знакомства.
От моего полного укора возгласа юноша виновато опустил голову. Он замедлил шаг и принялся внимательно изучать землю под ногами. Нагнав Олли, я вяла его за руку. Исподлобья глянув на меня, парень пробормотал:
- Ну а что в этом такого? Да, я чуть-чуть жульничаю, но все выигранные деньги идут на наше с тобой пропитание, я за все время пути в свой карман ни единого двирма не взял. Не подумай обо мне ничего плохого! Я предпочитаю честное ремесло обману, просто сейчас у нас безвыходная ситуация. Нам нужны деньги, но на деревьях же они не растут! Вот и приходится вертеться.
- Это же воровство! А что, если тебя кто-нибудь за руку поймает? Что тогда делать будешь?
Молодой человек, как будто почувствовав, что я не сержусь, расслабился. Очень быстро вина, неожиданно появившаяся на лице Олли, сменилась обычной веселостью. Беспечно махнув рукой, он усмехнулся:
- К тому времени, как подвыпившие олухи осознают, что лишились пары лишних двирмов, я буду уже достаточно далеко.
- Это же воровство!
- Попрошу не оскорблять меня! Я же не ворую у них кошельки! Люди сами соглашаются играть со мной, я же всего лишь прикладываю все возможные усилия, чтобы не проиграть. Может, я и шулер, но точно не вор!
- Все равно это плохо!
- Не будь такой ханжой. Чтобы добраться до Краллика нам надо питаться, и иногда приплачивать, чтобы нас пустили переночевать – на все это нужны деньги. Как бы ты шла до столицы, не имея в кармане ни единого двирма? Я же своим маленьким, невинным мошенничеством обеспечиваю нам кое-какое существование в пути.
Принять логику Олли я не могла. Мне казалось, что обедая едой, купленной на практически украденные деньги, я сама приобщаюсь к мошенничеству, и от этой мысли меня буквально передергивало. Поправив сумку на плече, я воскликнула:
- После первой недели общения с тобой я думала, что ты смесь писаря, клоуна и маньяка-пиротехника, но замашек мелкого воришки я в тебе не рассмотрела сразу! Олли, тебе никогда не говорили, что воровать плохо, а мухлюя в карты ты обчищаешь кошельки честных людей? Неужели нет другого способа заработать на жизнь?!
- Сейчас нет, а в Краллике я обязательно что-нибудь придумаю. Поверь мне, я не горю желанием каждый вечер рисковать, садясь за стол с местными работягами, мне куда больше хочется просто лечь, как ты, и уснуть. Но представь, что будет, если наутро мы отправимся в путь с пустыми карманами? В пути-то есть нечего, так что топать придется на пустой желудок! И будет огромной удачей, если удастся раздобыть пару ягод да несколько грибов. А потом, после длинной дороги, ночевать нам придется в каком-нибудь поле – за ночлег с нас тоже деньги просят. Скажи-ка, как тебе перспектива такого путешествия?
- Не очень заманчивая. – пробормотала я, недовольная тем, что приходится соглашаться с Олли. Парень же наоборот, развеселился пуще прежнего.
- Вот, сама признаешь, что это не дело! Как я успел понять, ты у нас девушка достаточно изнеженная, в твоем мире ты не привыкла к длительным голодовкам. Так зачем тебе страдать тут? Я-то ладно, через многое прошел, голод для меня неприятность, к которой я успел привыкнуть, а что ты? Поверь мне, урчание в желудке – не самая приятная музыка! А так – я немного сжульничал вечером, с утра купил провизию, и вот у нас с тобой есть полноценный обед. Что тебе не нравится?
- Жульничество! – раздраженно воскликнула я. – Мне страшно представить, что с тобой сделают, попадись ты на воровстве!
- Ничего со мной не сделают, в самом страшном случае просто прогонят из деревни пинком под зад. Да не парься ты так, все будет хорошо, я еще ни разу не попадался! Вообрази лучше, что тебе самой дает мое небольшое мошенничество! Каждую ночь ты имеешь кров, а не спишь под открытым небом, ты сытно обедаешь, а не перевариваешь сама себя – и все это после всего нескольких удачных партий.
- И все равно, это называется воровством!
Видя, что я все еще недовольна таким специфическим способом заработка, Олли тяжело вздохнул. Перехватив поудобнее свой чемодан, молодой человек проворчал:
Ну что ты, в самом деле! Я же ради тебя стараюсь, а ты нос воротишь. Нет бы сказала: «Спасибо Олли, что бы я без тебя делала, как бы мне туго пришлось»! Не будь такой правильной, я не устраиваю аферу в размерах всей страны, я просто очень удачно играю в карты.
- Это не меняет дело. Шулерство – это такое же воровство, перекидываясь в картишки нельзя честно заработать на жизнь.
- Последний год я стараюсь не нарушать законов. Между прочим, в Бонеме я был кем-то вроде писаря – чем тебе не честный заработок? Я завязал с воровством еще прошлой весной, с тех пор лишь картами время от времени балуюсь. А сейчас у нас просто безвыходная ситуация – или я чуть-чуть жульничаю за игральным столом, или ты, подчеркиваю, ты страдаешь от непривычного тебе чувства голода. Так что не читай мне нотации, а просто говори «спасибо». Если тебя что-то не устраивает – можешь не есть еду, купленную на нечестно заработанные деньги. Посмотришь, что такое сутки, проведенные на одной только воде.
- Верю тебе на слово, что это самое неприятное ощущение!
- Ну вот тогда и не возмущайся. Я добыл еду – я молодец, а каким образом я это сделал уже не важно. И не красней как рак, мы ничего такого страшного не сделали. Я не воровал, а выигранные за вечер деньги все равно остались в деревне.
Мы шли вдоль полей, и июньское солнце припекало. Разговор выдался не особо приятным: я никак не могла понять, почему Олли так легко относится к мелкому жульничеству. От осознания того, что наш обед куплен на краденные деньги, на душе стало неприятно тяжело, а сумка как будто приобрела несколько лишних килограммов. Оливер же не переставал улыбаться, хотя немного виноватое выражение так до конца и не сошли с его лица.
Вздохнув, я покачала головой и сказала:
- Мне с малых лет твердили, что воровать ни в коем случае нельзя, и что всех воришек обязательно покарает правосудие. Для меня все шулеры, мошенники и прочие аферисты всегда были конченными людьми, я привыкла считать, что мне с ними просто не по пути. Но ты, Олли! Ты же хороший человек, у тебя огромное сердце, ты же просто не можешь совершать преступления! Я понимаю, что в дороге нам нужно что-то есть, но честное слово, мне становится стыдно за тебя!
- Знаешь, как бы странно это не звучало, сейчас ты мне очень мою сестру напоминаешь. - вдруг засмеялся паренек. - Она тоже постоянно ругала меня, говорила, что приличный человек не должен воровать, мухлевать, врать, обманывать честных граждан, юлить и наживаться на всяких доверчивых дурачках.
- Как я ее понимаю! Судя по твоим рассказам, ты являешься самым настоящим жуликом.
- Спешу тебя поправить, я являлся самым настоящим мелким жуликом. Последний год я живу жизнью приличного человека, и она мне очень даже нравится, так что к прошлому мне совершенно не хочется возвращаться. Все время переживать, бояться, что твой обман раскроется и тебя накажут по всей строгости закона… Раньше я не особо смотрел на подобные риски, но сейчас, узнав, что такое стоять в шаге от верной смерти, я понял – не желаю больше такого. Краллик дает шанс начать все с нуля, так что я собираюсь воспользоваться открывающимися перспективами. Обещаю, что обыгрывать людей в карты буду только до тех пор, пока на горизонте не покажутся стены столицы, а затем заброшу ремесло мошенника. Ну хватит тебе дуться! Ты пять дней спокойно ко всему относилась, даже смеяться начала, а сейчас тебя будто в воду опустили. Повторяю еще раз – это вынужденные меры, прибегать к ним лишний раз я не собираюсь. Да у меня и получаться хуже стало! Раньше я чисто машинально подтасовывал карты, а сейчас я как будто всю сноровку растерял.
- Оно и к лучшему! Или хочешь наверстать упущенный за год опыт?
- Ни в коем случае! Никакого воровства, только мелкое, необходимое для жизни мошенничество. – немного помолчав и став на секунду серьезным, Олли снова широко улыбнулся. – Не поверишь, буквально прошлым летом у меня состоялся примерно такой же разговор. Меня тогда из родного города выставили, попался на мелкой краже и мне на выход показали, и сестра точно так же как ты сейчас старалась наставить на путь истинный.
- Что-то не особо у нее это получилось. Кстати, я и подумать не могла, что у тебя серьезно есть сестра! Ты же говорил, что один на всем свете.
- Ну да, так оно и есть. Был совсем один, и жилось мне не так уж и плохо, пока на меня не свалилась девчонка, перемазанная в саже. А вообще далеко, там, где река становится широкой, как океан, живет единственный близкий мне человек. У меня кроме сестры никого нет, и вот ее я действительно всем сердцем люблю. А сейчас у меня появилась вторая сестренка - ты же так и назвалась в Бонеме! Мне нравится эта идея! Мы же в Краллик идем, начинаем новую жизнь. Можно придумать все, что угодно, и никто не усомнится в твоих словах!
- Что, серьезно? - недоверчиво посмотрела я на попутчика. Чем больше я общалась с болтливым парнишкой, тем четче понимала, что каждое его слово нужно оценивать - юноша оказался тем еще вралем.
Олли лишь пожал плечами.
- Ладно, я погорячился, даже в столице не поверят в каждую мою блажь, но я серьезно собираюсь немного подкорректировать собственную биографию. Например, я не хочу, чтобы в Краллике знали, что я творил в родном городе, и уж тем более я хочу оставить в прошлом историю с Бонемом. Я приду в большой город совершенно новым человеком, не имеющим темного прошлого. А ты, девчонка, все время таскающаяся за мной, будешь моей сестренкой. Точно! Люди любят посплетничать, будут считать меня твоим женихом, а так я сразу всем скажу – нет, эта девица мне сестра.
- Почему я не могу быть твоим другом? – поинтересовалась я, с трудом заставляя себя говорить серьезно. Смех буквально лез наружу, а паренек, увидев свой успех, принялся дурачиться пуще прежнего.
- Потому что в любом городе одинокая девушка будет вызывать уж очень много вопросов. Девчонки или с родителями живут, или с братьями, или с мужьями, по-другому и быть не может.
- В моем мире женщина имеет такие же равные права, как и мужчина, она вольна делать все, что ей захочется. То, что девушка живет сама по себе, считается совершенно нормальным… По-моему… - неожиданно для самой себя проговорила я.
Воспоминания о родном мире так и не вернулись ко мне, однако время от времени я вспоминала какие-то моменты. Эти урывчатые, как будто скрытые пеленой мысли казались мне каким-то смутным эхом прошлой жизни. Каждый раз, стоило мне заговорить о моем мире, Олли приходил в настоящий восторг. Тот день исключением не был – молодой человек остановился и уставился на меня с жадным интересом.
- Как интересно! Значит, у вас девушки могут делать все, что им в голову взбредет? Во дела! Боги былые и грядущие, мне нравится твой мир! Какой же он необычный и интересный! Но, знаешь ли, в Алеме такое поведение будет выглядеть очень странным. Наши девочки тоже самостоятельные, но к таким отчаянным красоткам проявляют уж очень излишнее внимание – а я не хочу лишний раз рисковать твоей репутацией. В Краллике она большое значение имеет! К тому же, как я понимаю, ты везде и всегда будешь за мной таскаться, так почему бы сразу не оградиться от ненужных сплетен? Приехали брат с сестрой покорять столицу – это случается чуть ли не каждый день.
- И все равно я не понимаю, зачем врать. Разве девушке нельзя самой приехать в Краллик? Тебе можно налаживать там новую жизнь, а мне почему нет? Почему я должна быть твоей сестрой, почему мне нельзя быть самой собой?
- Потому что ни одна девушка в одиночестве не поедет далеко от дома. - засмеялся юноша. – У нас все девчонки те еще домоседки! Живут по большей части там, где родились, и горя не ведают. Давай не будем смущать кралльцев лишний раз! Они и так удивляться будут, что ты за мной увязалась, а если сказать им, что ты просто моя попутчица – лишних вопросов избежать не удастся! Понимаю, в своем мире ты привыкла ко вседозволенности, а тут тебя начинают загонять в какие-то глупые рамки, но прошу, не надо рушить устоявшиеся нормы поведения. Девушка не может совсем одна приехать в большой город, с ней обязательно должен быть сопровождающий, человек, готовый защитить ее от всех обидчиков.
- Я не одна, я с другом. – упрямо заявила я.
Над полями снова разнесся полный жизнелюбия смех.
- Слушай, да ты уже ведешь себя, как какая-то сестрица! Час назад ты отчитывала меня за мелкое шулерство, будто я какое-то серьезное преступление совершил. Ты не ругала меня, не грозилась подать на меня в суд, ты взывала именно к моей совести – чисто сестринский прием.
- Я тебя с трудом вытянула из одной неприятности, и ты сразу же принялся искать следующее приключение на пятую точку! В вещих снах мне говорили, что я должна держаться тебя, что ты будешь моим проводником в Алеме, а ты настойчиво втягиваешь меня в истории. Ты можешь не влипать никуда?
- Ой, сколько раз мне задавали подобный вопрос! Ну что я могу поделать со своей натурой? Неприятности сами приклеиваются ко мне, я без них уже скучать начинаю! Я не ищу всевозможные истории, они сами находят меня. Вот как с тобой случилось – клянусь, я не хотел, чтобы в течении полутора лет за мной таскалась девица, вечно давящая на совесть! Для этих целей у меня Хермис есть, я за двадцать лет научился затыкать его, а с тобой этот фокус не проходит. Забавно получается! Была у меня сестра Мей, и вдруг, ни с того ни с сего, появилась сестра Ника.
Слова Олли заставили меня задуматься. Немного посмотрев на ярко-голубое небо, я тихо пробормотала себе под нос:
- Сестра… Так странно… У меня никогда не было братьев…
- Ты же говорила, что ничего не помнишь из своей жизни в том мире.
- Не помню. Но я точно знаю, что ни братьев, ни сестер у меня нет.
- Ну вот теперь у тебя появилась возможность узнать, что это такое. Надо же… Еще месяц назад я преспокойно жил в Бонеме, что-то писал по мелочи, читал местным жителям письма, развлекался взрывами раз в неделю, и не предполагал, что совсем скоро уйду с насиженного места в обществе слегка занудной сестренки.
- Расскажи о своей семье. - осторожно проговорила я.
Только сейчас, заговорив на тему нашей байки для жителей столицы, я поняла, что ничего не знаю о прошлом Олли. Он много болтал, рассказывал мне про Алем, однако крайне редко говорил о себе. На все мои вопросы он либо отшучивался, либо ловко уходил от ответа. В тот день юноша слова попытался провести свой маневр.
- Зачем тебе это? Забыли о прошлом, нет его! Я лично считаю, что жизнь началась пару дней назад, когда ты меня из петли вытянула - вот и ты держись того же мнения.
- Ты же хочешь, чтобы я твою сестру изображала - а как я это буду делать, если ничего о тебе не знаю?
- Почему тебе так хочется копаться в минувшем? – в голосе юноши в кой то веки, прорезалась серьезность. - Поверь, там нет ничего интересного. Первые восемнадцать лет своей жизни я вообще хочу забыть, как страшный сон!
- Серьезно? Судя по тебе это сложно сказать! Парень, который хохочет по любому поводу - человек с таким характером и жить должен легко!
- А что я, по-твоему, делаю? К твоему сведению, сейчас моя жизнь кажется мне каким-то сказочным сном.
- Расскажи, что было у тебя до встречи со мной. - никак не унималась я. Поравнявшись с молодым человеком, я взяла его за свободную руку. - Расскажи о своем прежнем доме, о семье, о своей жизни - я же должна знать о тебе хоть что-то. Что было раньше?
- Боль, унижение, безысходность – все прелести жизни!
- Чуть более конкретно, если можно.
Олли нахмурился - такое бывало с ним крайне редко. Он недовольно заворчал:
- Боги былые и грядущие, какая же ты приставучая! Вот прицепилась! За какие такие грехи на меня свалилась ты? Ладно, наказание мое, сама напросилась! Давай привал сделаем, как раз обеденное время. Поедим, а потом, так и быть, я тебе расскажу пару сказочек.
Он выбрал опушку с видом на тянувшиеся вдоль дороги поля, и растянулся на земле. Опустившись рядом с молодым человеком, я вытащила из своего мешка обед. Еда, пусть и купленная на ворованные деньги, была вкусной: я с удовольствием ела мягкий хлеб с чуть хрустящей корочкой и острым сыром, запевая его еще холодной водой. Вопреки обыкновению, Олли не болтал. Молодой человек сосредоточенно жевал свой бутерброд, как будто собираясь с мыслями. Лишь закончив с обедом и убрав в сумку остатки еды, он проговорил:
- С чего тебе начать?
- С самого начала.
Олли устроился поудобнее, подложив под голову большой камень, а я уселась рядом. Парень заговорил тихим, начисто лишенным обычного смеха голосом:
- С начала, говоришь? Ну как хочешь! Родился я в октябре сорок четвертого года. Изначально предполагалось, что я увижу свет в семье одного из лучших капитанов Арониста, да вот только в неприятности я обожал попадать с самых первых дней жизни. С малых лет мне твердили, что мой папа был замечательным человеком – отважным, сильным, честным, способным и головой работать, и руками. Я всегда с разинутым ртом слушал рассказы старших и представлял себе папу - во всех отношениях идеального человека. Всегда жалел, что мы с ним так и не познакомились… Отец погиб за несколько месяцев до моего рождения, попал в сильный шторм. На реке и не такое случается… Не знаю уж, что там произошло. То ли отец, как истинный капитан, отказался покидать судно, то ли волны на Кралло были особенно бурными в тот день – кто его знает! Факт остается фактом – в сорок четверым году мама осталась совершенно одна с грудным ребенком на руках и пятилетней дочерью. Первое время ей ничего об отце не говорили, мама узнала о трагедии уже в ноябре. Мей, моя сестра, смутно помнила те дни, но, по ее словам, мама еще никогда так не плакала, как после известия о папе.
- Олли… Извини… Прости пожалуйста, я не думала, что все вот так… Может, не надо дальше? – пискнула я, сообразив, что своими расспросами лезу в очень личное. Олли только начал свой рассказ, а я уже начала понимать, почему он так старательно скрывает свое прошлое. Однако молодой человек лишь рассмеялся.
- Нет уж, милая сестрица, вы сами напросились! Кто минуту назад терроризировал меня воплями: «Олли, расскажи о себе, расскажи о прошлом!»? Ты этого хотела? Этого, так что теперь терпи и слушай.
- Олли… Можно вопрос?
- Какой?
- Почему твой папа уехал в плавание? Он же знал, что его жена ждет ребенка – и оставил ее непонятно насколько одну? Наверное, плавания длятся долго - четыре, а то и шесть месяцев…
- О, это совершенно нормально. Аронист – огромный речной город, там каждый второй матросом является, наши жизни связаны с Кралло и кораблями. У нас заведено, что женщина ведет хозяйство на суше, а мужчина работает на реке. Все счастливы – супруги не мозолят друг другу глаза, они редко ссорятся, не надоедают друг другу, а еще такая разлука ой как освежает чувства между людьми. К тому же, в октябре-ноябре судоходный сезон заканчивается, мужчины возвращаются к семьям – то же самое должно было случиться и у нас. Но, похоже, у богов были свои планы. Не знаю, как мама сумела сохранить хладнокровие… Это ведь тяжело – остаться накануне зимы с двумя детишками на руках. Но наша мама была не промах! Какое-то время она, конечно, горевала, но потом взяла себя в руки и начала придумывать, как бы обеспечить семью. С этим вопросом в Аронисте не просто – большая часть работы только на кораблях, на суше мало чем можно заработать на достойную жизнь. Женщину с двумя детьми, одному из которых пять лет, а второму только месяц от роду минул, естественно, никто никуда хотел брать. Тогда мама придумала сдавать жилье. Шикарная идея! Я до сих пор помню домик, в котором мы жили – небольшой, но очень уютный, мне он всегда казался чем-то очень теплым, душевным. Мама сдавала жильцам две комнаты из трех, а сама ютилась вместе с нами в самой маленькой комнатушке. Квартиранты постоянно менялись, хотя все относились к нам с огромным уважением. Ситуации разные были - иногда наш дом был полон народу, а иногда мы жили только втроем. Именно тогда я понял, насколько хорошо общество! Я же тогда совсем мелкий был, мне казалось, что сытая жизнь возможна только когда на кухне собирается большая компания. Я сам, конечно, мало что могу помнить, но Мей рассказывала, что наша мама была кем-то вроде экономки. Она не только сдавала комнаты матросам, но и всячески устраивала их быт – готовила, стирала, убирала, содержала весь дом в чистоте. А когда квартирантов не было, или когда с деньгами становилось совсем туго, мама бралась за ремесло портной – руки у нее действительно были золотыми. Мама использовала в работе все – большая часть ткани шла на заказ клиентов, а из обрезков она шила одежонку для нас с сестрой. Да я в двадцать лет ношу одежду проще, чем в три года! Что уж говорить о моей сестре… Первые несколько лет жизни я провел в нашей комнате – мама не хотела, чтобы мы мешались ей или приставали к жильцам. Как мне было интересно подсматривать за квартирантами! Я до сих пор помню как сбегал от Мей и, стоя на лестнице, наблюдал, что там они делают. Меня в шутку называли хозяином дома, величали господином… Эх, какое было время!
- Пока все вроде бы не так уж и плохо.
- Я тоже так думал! А потом в моей счастливой, спокойной жизни появился господин Лервель – и все понеслось под откос. Как сейчас помню этого гаденыша! Сначала это был один из наших квартирантов, он, как и все остальные, играл со мной, называл исключительно господином Гексом, делал мне какие-то игрушки из бумаги – словом, был самым обыкновенным жильцом, разве только с мамой уж очень любезничал. Будь я чуть старше – непременно встал бы между ними, но что может понимать малыш, только начавший познавать мир? Для меня его ухлестывания за мамой выглядели обычной вежливостью. А мама взяла да влюбилась в этого человека… Уже через год они поженились, и все так круто поменялось! Теперь он был хозяином в нашем доме. Все квартиранты съехали, мы остались вчетвером. Мне уже было пять лет, я был веселым, активным ребенком, но, что греха таить, любил шалости - а какой мальчишка их не любит? Отчим же решил, что меня нужно как следует воспитать. Отношение к нам с Мей резко поменялось, когда веселый дядюшка Сэм превратился в нашего второго папу. Теперь мы оба должны были ежедневно отчитываться перед ним, что полезного мы сделали за день. Примерно в то время я завел тесные знакомства с ремнем и плеткой – лупили меня чуть ли не каждый день. Мей тоже от него прилетало, но меньше, все-таки она девочка, да и характер у нее всегда был очень мягкий. Я терпел, когда новый «папа» порол меня, но то, что мама позволяла ему так обращается с нами, обижало меня до глубины души. Я просто не мог понять, что она нашла в этом мужлане и как могла променять нашего папу на него.
- Может, ты в детстве был просто обижен на его? – хихикнула я, представив нарисованную картину. – Уж не ревновал ли ты к маме нового ухажера? Похоже на то! А ведь можно посмотреть на проблему глазами твоей мамы – она долгое время была вдовой, совсем она с двумя малышами на руках, а тут неожиданно появляется тот, кто и поддержать в трудную минуту может, и детям воспитание дать, и оболтуса-сына приструнить.
- Может быть и так… Но все равно, это не давало ему право так с нами обращаться! Мало того, что он меня лупил что есть мочи, так еще и Мей постоянно перепадало от него! Ты не представляешь, как несладко жилось моей милой сестричке. Ей только десять исполнилось, а она уже самостоятельно вела дом – она и готовить должна была, и шить, и починить что-то могла, даже дымоход умела чистить. Поэтому-то я и шпыняю тебя постоянно – у меня до сих пор в голове не укладывается, что маленькая десятилетняя девочка умеет больше двадцатилетней дылды.
- Ну спасибо тебе!
- Всегда пожалуйста, если что – обращайся, ради тебя я готов на все.
- Что дальше было? Ты до восемнадцати лет ревновал маму к ее новому мужу, или остепенился?
- Нет, не ревновал. В восемь лет мне уже некого было ревновать… Мы переехали из нашего домика еще в сорок девятом году – Лервель заставил маму продать его, якобы нашей новой семье будут нужны деньги. С тех пор мы жили в совсем другом районе Арониста, куда более бедном, там по большей части жили простые работяги да бедняки. Очень пестрое население! Я помню, как мама не хотела переезжать, она хотела, чтобы мы с Мей росли в хорошем месте, однако муж сумел ее заставить. С новым домом у меня не связано ни одного хорошего воспоминания – там на меня только орали, там меня нещадно били, там меня частенько лишали еды за провинности… Там умерла мама…
- Ой… Прости… Олли, прости, я не знала, что она погибла!
- Я же говорил, что я сирота.
- Я думала ты шутишь!
- Что ты! Таким шутить нельзя, такие шутки могут легко обернуться правдой! А мама погибла спустя год после переезда - заболела какой-то болезнью, от которой так и не смогла оправиться. Мама погибла не сразу, она несколько недель страдала, угасая, как свечка. Я все это время рвался к ней в комнату, хотел узнать, чем бы помочь. Мы с Мей все это время были предоставлены сами себе - отчим почти не отходил от мамы, надеялся, что она сумеет выкарабкаться. Пробраться к ней я смог только раз… Лервель, конечно, попытался вышвырнуть меня за дверь, но, к счастью, мама была в сознании – она упросила его не выгонять меня. В тот день она наговорила мне столько доброго! Я стольких ласковых слов не слышал ни до того дня, ни уж тем более после. Мама очень плохо себя чувствовала, она еле дышала, но она умудрилась прогнать все мои страхи. Она убедила меня, что уже скоро поправится – и все наладится. Обещала, что будем жить дружной семьей, что Лервель перестанет обижать нас с Мей, и что мама будет больше времени проводить с нам… Сейчас-то я понимаю, что она просто не хотела лишний раз пугать меня, вот и наплела с три короба, а в восемь лет ее слова были для меня святой правдой. Мама столько всего мне наобещала – а на следующий день скончалась. Я долго отказывался верить, что моей мамы больше нет. Все сидел подле ее уже холодного тела, умолял проснуться… Все плакали в тот день: и соседи, и Мей, и даже Лервель – каким бы говнюком он ни был, он тоже обожал нашу маму. После гибели матери отчима как подменили: он перестал наказывать меня за малейшее неверное действие, перестал эксплуатировать Мей, мы для него как будто перестали существовать. Он только и делал, что сидел в их с мамой спальне. Меня это вполне устраивало - как раз в то время я начал привыкать к уличной жизни Арониста. Мы с Мей начали знакомиться с самостоятельной жизнью. Дома нам больше не были рады, так что мы постепенно перебрались на улицу. Тогда-то я и понял, что в огромном мире у меня остался только один-единственный человек. Мей тогда уже двенадцать исполнилось - пока мы обитали на улицах, она заботилась обо мне. Так продолжалось около месяца, а затем наш ненаглядный новый папочка взял да отправил нас в работный дом Арониста.
- Как?! Он же вашим отчимом был! Как можно взять и выставить детей из дома?!
- Легко и просто! Открыть дверь пошире, размахнуться, отвесить дармоедам хорошего пинка – и решить, наконец, вопрос с пасынком и падчерицей.
- Он же любил вашу маму – и ее детей, на произвол судьбы?!
- Как ты правильно заметила, Лервель любил маму, но на нас его любовь не распространялась. Мы были для него чем-то вроде балласта – вот он и сбагрил нас на попечение города. Хотя лучше бы он просто выставил нас на улицу, а не в приют. Ужасно место! Мне до сих пор плохо становится от одной мысли о том доме! Я помню свой первый день в приюте: десятки голодных, худых, чумазых детей смотрели на нас, как волки на ягнят. Я мечтал о побеге как только нас записали в число воспитанников и отправили знакомиться с товарищами! Лервель выставил нас из дома вместе с нашими вещами, но в приюте мне достаточно быстро объяснили, что такого понятия, как собственность, тут не существует. Пока мы с Мей разговаривали с наставником, наши вещи успели разобрать другие дети. В тот же день меня выпороли по-настоящему – я нарушил распорядок дня, сцепившись с мальчишками, которые решали, кто из них будет носить мою одежду. С тех пор мне не было житья… Было холодно, было голодно, приходилось постоянно работать на мануфактуре, получая за это возможность поужинать… Первое время у меня было огромное удрать куда подальше, снова вернуться на улицу, но потом среди никому ненужных детей нашлось несколько родственных мне душ. С друзьями стало как-то легче жить. Кроме того, в приюте я получил кое-какое образование - меня научили читать, писать и считать. Наставник наш был человеком жестким, но справедливым, он нещадно лупил, если мы не делали его заданий, но всегда был справедливым. Ко мне от относился с теплом - ему нравилось, что я легко обучаюсь. Через некоторое время, когда я уже освоил азбуку, он даже начал приносить мне книжки, чтобы я мог развиваться. Но, конечно, это был всего лишь лучик чего-то светлого в беспросветной жизни. Детям в приюте жилось очень тяжело. Сложнее всего мне было привыкнуть к постоянному голоду - мама ведь делала все, чтобы мы с Мей не знали, что это такое. В приюте же мало того, что порции маленькие, так еще и провинившихся постоянно оставляли без ужина. Уже через год такой жизни я забыл, что такое наестся досыта. Меня же наказывали практически через день - то на мануфактуре плохо отработал, то старшим дерзил, то с мальчишками подрался... Одним словом, я почти всегда ходил голодным. Выживал только благодаря Мей - ее редко наказывали, и она отдавала мне часть своего ужина. Так продолжалось четыре года, а потом я все-таки решился и сбежал.
- Зачем? В приюте у тебя, по крайней мере, была крыша над головой!
- А на свободе не было наставников с розгами и засранцев, которые постоянно били меня. Дошло до того, что я даже в спальню войти не мог! Я подумал немного и решил, что жизнь на улице будет лучше, чем в приюте. Тут же ничего сложного нет, главное не попадаться смотрителям. А если уж у тебя есть друзья, то жизнь вообще станет сказкой! Мне, уже привыкшему к работному дому, казалось, что все мои мечты сбылись. Я больше не зависел от злобных наставников, никто не смел исподтишка бить меня, а мои новые друзья относились ко мне, как к равному. Жаль только, что в тринадцать лет я еще плохо соображал, и не понимал, что попал в плохую кампанию. Именно там меня и начали обучать премудростям: воровству, мошенничеству, всякого рода обману. От новых друзей я научился лгать, ничем себя не выдавая, они же обучили меня мухлевать картами. Мальчишкой я смутно понимал, что меня учат плохому, хотя Мей не уставала твердить, что я иду неправильной дорогой. Мне же нравилась уличная жизнь: ее легкость и беспечность, ее азарт, даже все ее риски мне были по душе. Я был своим в кампании уличных мальчишек, мы были сами себе хозяевами… Подобной свободы я больше никогда не ощущал! Со временем меня приметили во «взрослой» шайке - своре подонков всех мастей. Они ведь к ребятам присматриваются, выискивают тех, у кого есть какие-либо задатки. Во мне рассмотрели вора. Мелкое воровство у меня действительно неплохо получалось - торговки на рынке даже не замечали, как с их прилавков исчезал товар и мелочь. Меня начали брать на более серьезные дела, пару раз даже водили на настоящее ограбление. Но тут уже я сам заартачился: я с легкостью тырил еду на рынке, был готов стянуть кошелек у зазевавшегося прохожего, но становиться настоящим вором у меня не было ни малейшего желания. Я ведь никогда не был плохим, честно! Не спорю, я натворил много дурного, но я никогда никому не желал зла. Моя Мей, как узнала, куда меня втянули, чуть не обмерла от ужаса - я потом ее несколько часов успокаивал и убеждал, что исправлюсь. И ведь действительно я начал исправляться! Даже из шайки ушел, хотя и натравил этим решением на себя весь преступный мир Арониста. Только вот жизнь праведника оказалась поразительно тяжелой. Никто не желал брать в подмастерье мальчишку-оборванца, пусть и грамотного. Аронист ведь город большой, но все же многие друг друга знают, и мое прошлое ни для кого секретом не было. Я как мог вертелся, но дольше нескольких месяцев на одном месте удержаться не мог. Сначала меня отказывались брать на работу из-за того, что я воришкой был, а когда чуть подрос - уже начали отказывать из-за отсутствия знаний ремесла. Несколько лет я перебивался, как мог, жил с Мей и ее мужем - Дин принял меня в свою семью и считал полноправным ее членом, хотя и сам с подозрением относился к моему прошлому. Он очень помогал мне: пристраивал к знакомым, а когда никто не желал давать мне работу, брал помогать в кузне. И все же такая жизнь не по мне - я не желал быть нахлебником в их семье. Когда же на свет появился племянник я решил, что пора уже что-то предпринять.
- Именно поэтому ты и ушел из родного города?
- Не только, тут причин много было. И племянник, и отсутствие нормальной работы, и обострившееся внимание со стороны преступной банды. Наверное, все-таки больший вес имел последний фактор - последнее время я по улице спокойно пройти не мог, чтобы не повстречаться со старыми друзьями. Из шаек ведь так просто не отпускают, мне крупно повезло, что я еще мальчишкой решил от них улизнуть. Будь я на пару лет старше, меня бы отпустили только с пулей в виске. А так мне дали вольную, но жить спокойно не позволяли - то и дело напоминали мне, что я предатель и во всех отношениях отвратительный человек. В конце концов я устал от всего этого, и решил уйти в Краллик. Там меня никто не знает, там можно спокойно начинать новую жизнь, да и преступность там куда лучше регулируется.
- Почему же ты не дошел до Краллика?
- Не знаю, честное слово! Хотел просто провести зиму в той деревушке, а потом не заметил, как наступило лето… Может, боги специально удержали меня там, чтобы я тебя встретил? Мне нравится эта идея! Ну что, довольна рассказом?
- Не знаю… - пробормотала я. - Я и подумать не могла, что у тебя была такая жизнь…
- Я же предупреждал, что это будет не самый приятный разговор. Надеюсь, тебе этого достаточно, чтобы в Краллике можно было импровизировать в случае чего. Ты отдохнула? Прекрасно! Тогда пошли дальше, у нас и так привал слишком долгим вышел!
Дни сменялись днями, а мы все шли по просторам Алема. Постепенно мне стало казаться, что мы так никуда и не придем, что все полтора года я буду послушно идти вперед, слушая разглагольствования Оливера. Жара была неимоверной, искушающее солнце добросовестно выполняло свою работу. Лишь один раз голубизна неба несколько поменялась.
Под конец седьмого дня пути, когда мы уже искали ночлег, закатное солнце спряталось за тяжелыми тучами, где-то вдалеке заворчал гром, предвещая скорое избавление от жары. Так оно и оказалось. Едва я успела разместиться в небольшой комнатке на чердаке одного из домов, как по крыше застучали первые капли дождя. Сначала это было мерное «стук, стук, стук», однако уже через десть минут я не слышала ничего, кроме шума ливня и пугающего грома. Пришла гроза, и я была безумно рада, что переживаю ее в доме, а не под открытым небом.
В тот день Олли не пошел искать новых жертв. Оказалось, молодой человек как огня боится гроз - весь вечер он провел, съежившись в углу комнатки, вздрагивая от раскатов грома и огрызаясь на мои насмешки.
- Ты что, боишься? - воскликнула я, с трудом сдерживая смех. Вопреки обыкновению, Олли не веселился и не дурачился. Съежившись, юноша сидел в углу комнаты. Бросив на меня сердитый взгляд, он буркнул:
- Ну и что с того? Все чего-то боятся!
- Это же просто дождик!
- Просто дождик не грохочет, как осадное орудие, и от просто дождика не бывает пожаров!
- Где же ты видишь пожар?
- Ты, видимо, никогда не видала, что бывает, когда молния куда-то попадает! А вот я видел, как от удара молнии сгорело огромное дерево. И я совсем не хочу, чтобы этот домишко так же вспыхнул, как то дерево!
Я еле удержалась от улыбки. Сев рядом с молодым человеком, я проговорила:
- В грозе нет ничего такого, это обычное природное явление. В последнее время погода очень жарка стояла - не удивительно, что случилась гроза. А молний опасаться нечего - мы же не в открытом поле находимся. Ты разве не знаешь, что шанс удара молнии в здание гораздо меньше? А вот в открытое пространство они попадают куда чаще. Так что я совершенно уверена, что нам ничего не грозит.
- И откуда ты такая умная мне на голову свалилась? - проворчал парень. Он хотел было еще что-то добавить, но очередной раскат заставил его сильнее сжаться.
Мне было его очень жалко, однако я все еще хорошо помнила, как он подсмеивался надо мной в Бонеме - обида, все еще оставшаяся где-то внутри меня, заставляла время от времени смеяться над беднягой, хотя и сама я дрожала от грома. Весь вечер я провела подле юноши, всячески стараясь отвлечь его от мыслей о грозе. На мои расспросы Олли отвечал неохотно, а если и начинал что-то рассказывать, то сбивался, едва услышав бормотание грома. К ночи, когда стало понятно, что гроза не проходит, я подтащила выделенный мне соломенный тюфяк и устроилась рядом с пареньком. В тот день мне действительно начало казаться, что у меня появился братишка, которого нужно оберегать от страхов и глупостей. Мне не спалось, я ворочалась с боку на бок, то проваливаясь в зыбкий сон, то снова просыпаясь и пугаясь постоянного грохота. Каждый раз, просыпаясь, я видела, как Олли с ужасом смотрит в маленькое окошечко, наблюдая за буйством природы.
Наутро, когда ливень прекратился, природа показалась мне особенно прекрасной. На небе не было ни намека на ночное буйство стихии, всходящее солнце обещало очередной погожий денек, и о дожде напоминал только кристально чистый воздух да огромное количество луж. От страха Олли не осталось и следа - паренек снова стал самим собой, едва прошла гроза. Дорога развязала, она превратилась в одну большую грязевую кашу, но все говорило о том, что уже через несколько часов она вернется в свое привычное состояние. Немного подумав, Олли повел меня через деревню к реке. Блестящая лента текла от самого Бонема, то прячась за лесной стеной, то снова появляясь. При первом своем знакомстве с Алемом она показалась мне невероятно широкой, но сейчас, при более близком рассмотрении, я поняла, что глазомер у меня не ахти какой. Это была самая обыкновенная речушка, не узкая, но и не широкая, я легко могла рассмотреть деревушку на другом ее берегу. Поскальзываясь на поросшем травой берегу, я шагала за Олли, который вдохновенно расписывал свое будущее в прекрасном Краллике.
- Далеко до него идти? – спросила я, пытаясь не потерять равновесие на скользкой земле. День снова выдался жарким, однако купаться я совершенно не хотела.
- Не очень. Может завтра, ну или послезавтра, на горизонте должны появиться стены столицы. Мы с тобой уже почти у цели!
- Ты говорил это два дня назад.
- Не мог я такой ерунды сказать! От Бонема до Краллика как минимум неделя пути, а мы только восемь дней как вышли из той деревушки. Подумать только! Восемь дней назад я мог болтаться на веревке! Ладно, не будем о плохом, я живее всей живых и в ближайшие лет этак пятьдесят не собираюсь на тот свет. Я хочу наслаждаться жизнью, в ней столько удивительного! Так вот, сейчас я действительно уверен, что мы на подступах к Краллику, не больше птидесяти километров осталось. Смотри, видишь, Кралло стал сужаться. Раньше это была полноводная река, там, где я родился, она на море похожа, а тут, недалеко от столицы, она как будто мельчает. Уже и берег другой видно, и деревушки, что там раскинулись, рассмотреть можно. Кажется, что переплыть ее можно меньше, чем за сорок минут! Да уж, как-то не привычно даже. Я когда маленький был, не верил, что на другом берегу существует жизнь, спорил до тех пор, пока меня не взяли на паром и не перевезли к нашим соседям.
- Что это за река такая? Кралло… Смешное название! Ее в честь Краллика так назвали?
- Что ты, это Краллик назвали в честь реки. Она через весь Алем протекает, петляет все время, иногда сужаясь, но по большей части это маленькое море, только очень длинное. Краллик же стоит на небольшом холме, в одном из самых узких мест. Грубо говоря, сейчас мы находимся в самом центре нашей страны. Кстати, говорят, что в столице находится один из крупнейших портов в стране – туда свозятся товары со всех городов, а еще оттуда можно попасть куда угодно, хоть в Сумейлен, хоть в Эхоран. Сколько же там кораблей! В Аронисте, конечно, тоже много, все-таки этот город держится на своих торговых связях, но с Кралликом тягаться просто невозможно. А что? Место очень удобное, расположено прямо на пересечении всех дорог, вот и вырос большой, богатый город. И мы уже не далеко от него! Корабли еще с поднятыми парусами идут, но река становится уже, это верный признак приближения к столице.
- Скорее бы прийти туда. Я уже не могу идти, я устала! Мы восемь дней идем непонятно куда, делаем эти громадные переходы с небольшими перерывами на обед, таскаемся под палящим солнцем… Долго еще в таком ритме жить? Я хочу хотя бы денек провести, никуда не спеша, я хочу как следует отдохнуть!
- Ничего, еще чуть-чуть – и будет тебе все желаемое. Краллик имеет привычку исполнять мечты! Если ты хоть что-то из себя представляешь, если умеешь, и, главное, хочешь работать – то все, считай, тебя ждет успех. Я даже вором там могу быть - в Краллике есть район, организованный специально для всего криминального.
- Олли! Ты же обещал честно зарабатывать на жизнь!
- Я просто привел тебе информацию, которую знаю о столице! - паренек зашелся в веселом смехе. - От своих слов я не отказываюсь, я действительно собираюсь чем-то легальным заниматься. К тому же, я не хочу на те же грабли наступать - помню я свою воровскую жизнь в Аронисте! Тут же есть огромный город, и я, полный амбиций – обязательно что-то достойное для меня найдется. И тебе что-нибудь подыщем! Ты же у нас девушка самостоятельная – вот и будешь работать где-нибудь, зарабатывать себе на хлеб.
- Готова на все, лишь бы это было приличным. И не было связано с продажей цветов!
Целый день мы шли вдоль тихо плещущихся речных вод. Несмотря на то, что накануне шел дождь, день выдался жарким. Я еле плелась, с трудом переставляя ноги. Моим ориентиром был Олли: не переставая беспечно болтать, молодой человек топал чуть впереди, совершенно не замечая, что я уже не слушаю его разглагольствования.
На обед мы устроились в тени раскидистого дерева. Жуя мясо, я с грустью смотрела, как мерцает речная гладь и мечтая о прохладных речных водах. Вдруг Мирра, лежащая подле меня, ни с того ни с сего завиляла хвостом. Я подумала, что, наверное, она понимает мои мысли, раз радуется перспективе окунуться. Олли, прикрыв глаза, растянулся на земле и как будто погрузился в сон. С минуту посидев и убедившись, что парень действительно задремал, я тихонько встала, и, скинув башмаки, подошла к призывно журчащей реки. Скакавшая рядом со мной спутница с разбегу бросилась в воду. На душе сразу стало легко, будто с меня сняли весь груз проблем. Хотелось смеяться, хотелось плавать вместе со спутником, хотелось сделать какую-нибудь глупость. Однако от полноценного купания я воздержалась. Осторожно спустившись на берег, я сделала несколько шагов, и вступила в прибежавшую волну.
Вода оказалась ледяной, по ногам тут же побежали мурашки. Дно оказалось глинистым и скользким, я с трудом удерживала равновесие, но все же продолжала медленно идти вдоль берега. Посмотрев по сторонам, я с облегчением увидела старательно гребущую собачонку. Подобно небольшому кораблику, Мирра рассекала воду в нескольких метах от меня.
Нагнувшись, я набрала пригоршню студеной воды и с удовольствием умылась, ощущая, как по лицу, по шее, по плечам струятся ледяные капли.
- Как водичка? – послышался сзади бодрый голос.
- Отличная, только вот такая холодная, что зуб на зуб не попадает!
- Ну так вылезай! Ты же сама жаловалась, что хочешь поскорее в Краллик прийти, а что теперь? Купаться задумала? Нет, сестрица, на это у нас времени нет, может, через месяцок устроим себе прогулку у реки, а сейчас нам надо двигаться дальше.
- Жаль! Я бы с удовольствием просидела тут хоть целый день! – вздохнула я, берясь за протянутую руку и с трудом забираясь на скользкий берег.
На меня сразу же опустилась маленькая, вся мокрая птичка. Осторожно перехватив Мирру, я повесила на плечо сумку с провиантом, и, прихватив башмаки, легко зашагала следом за Оливером. Настроение было на удивление хорошим, меня больше ничто не злило и не раздражало, в первый раз за последние две недели я действительно наслаждалась жизнью.