- Пьющие мы! Понимать надо!
- Я понимаю. Давайте все-таки о деле.
- А я тебе и говорю! Понимать надо! Кого видела, кого видела… Никого я не вижу. В упор не вижу…
- Почему? Так никого и не замечаете?
- С кем пью, того и замечаю! Они и смотрят по-другому, не то что вы! А у вас на роже написано – дрянь ты! Дрянь! А за что дрянь? За то, что пью? И у тебя тоже! Думаешь, не понимаю!
- Все же не у «тебя», а у «вас». Что-то я в ваших глазах тоже уважения не замечаю. Давайте уж будем уважать взаимно. И потом, я трезвость не проповедую, хотите - пейте, дело ваше.
- Вот! Ты это участковому скажи, он тебя послушает! Ой, извиняюсь – хихикнула собеседница.
- Хорошо, обращайтесь на «ты», только давайте о деле. Итак, звон разбитого стекла вы слышали. Потом кто-то побежал мимо вас, с этого места поподробнее.
- Ну побежал… Молодой, резвый больно…
- Рост, цвет волос? Пожалуйста, соберитесь…
- Да не гляжу я на вас на всех! Так, опустив глаза, и хожу.
- И мысли никакой не мелькнуло?
- Как не мелькнуло? Чуть не разбил придурок! Две «красного» я несла в авоське.
Дело было так себе. Средь бела дня разбили витрину магазина, стащили несколько шапок – и ходу. Молодому оперу Василию, всего год, как в розыске, поручили опросить одну из возможных свидетельниц. Задача не Бог весть какая, но нашла коса на камень. Он сидел на опрятной кухоньке в ее квартире и не знал, на какой козе к ней подъехать.
Похоже, старуха и в правду ничего не видела. А что и видела – то забыла. Плевать ей на все в этой жизни, опустилась начисто. Хотя стоп! Какая старуха? По паспорту – 52 года. Анна Андреевна С., временно не работающая, выпивает. Пьет как лошадь, поправил характеристику участкового Василий. Он в упор посмотрел на свидетельницу, та снова опустила глаза.
Худющие руки и ноги, кожа с характерной краснотой, выпирают из-под нее синие вены. Лицо костлявое и при этом отечное, темные мешки под тусклыми глазами. Грязные волосы собраны в конский хвост. Пальцы узловатые, с черными обломанными ногтями, сплетены вместе, руки лежат на коленях. Хозяйка сгорбилась на табуретке – словно не на своей кухоньке сидит, а в милиции на допросе.
Лейтенант не сразу понял, что его смущает. Потом дошло. Чистая и аккуратная одежда на хозяйке, прямо-таки приличная одежда. Сама квартира тоже чистая, ухоженная, на редкость уютная. Ни гор немытой посуды, ни грязи по углам, ни пыли на люстре. Занавески такие, ну как сказать? Веселенькие, как и свежие обои в одной из комнат. А уж квартиры алкашей Вася за этот год повидал.
Пора, однако, собираться! Легкий нагоняй от шефа обеспечен, но тут уж пусть он сам ее на допрос вызывает. Посмотрим, что «мастер» из нее выжмет! Опер вставал из-за стола, когда в прихожей хлопнула дверь. Симпатичная девушка, скинув обувь и расстегнув пальто, прошла на кухню с хозяйственной сумкой. Васе вдруг стало не по себе. Вроде и ничего особенного, высокая, худенькая, почти тростиночка, но глаза! Вася такие большие красивые глаза видел только в карточках фоторобота. Однажды на дежурстве, в ожидании возможного выезда, они с приятелем, чтобы не скучать, стали составлять портреты девушек своей мечты. Портреты остались незавершенными – пришло начальство и выгнало их из кабинета, где стояла аппаратура.
- Извините, пришлось вашу маму побеспокоить. Я из милиции. Это ведь ваша мама? – спросил опер, доставая удостоверение.
- Так она вам и призналась! Матери родной стыдится! – оживилась хозяйка. Девушка устало прислонилась спиной к стене, откинув голову.
- Мама, - ответила она секунд через пять.
- А вас как зовут? Если не секрет? – смущенно спросил Василий. На удостоверение девушка доже не взглянула. Зато мать оживилась.
- Ишь ты, уже глаз положил! – Ехидна в упор смотрела на парня. А то все: «Хожу, глаз не поднимаю!»
- Лена. А вы? – девушка даже не повернулась на ее возглас.
- Вася, - тут опер в смущении запнулся, затем представился как положено. Девушка улыбнулась. Вася «погиб» окончательно…
- Мне пора, извините. Анна Андреевна, вас скорее всего вызовут повесткой.
- Да что случилось? – Испуганно спросила Лена.
- Пустяки. – Вася, вовсе не стремившийся убежать побыстрее, приготовился рассказать ей про мать-свидетельницу. Но в прихожей раздался звонок, и девушка пошла открывать. Лейтенанта вдруг дернуло, словно током. Это к ней? Кто? Однако, буквально через секунду, он вздохнул с облегчением. Знакомое дело…
- Андреевна! Выходь! А то сам зайду! – раздался с площадки задорный пропитый голос.
- Господи! Сколько можно! Я же просила вас! – взору, вышедшего в прихожую Василия, предстала Лена, закрывшая лицо руками и рухнувшая на пуфик. Дверной проем перекрывало тело неопределенного возраста, дышащее, как огненный дракон, в традиционной авоське призывно позванивали два пузыря.
- Че лезешь то? Просит она! Витька, ты? Заползай! – Послышалось из кухни. По лицу девушки текли слезы. Васька пытался встретиться с ней взглядом, но она снова закрыла пылающее лицо ладонями. Тело шагнуло в прихожую.
Известную фразу Дзержинского, Василию и его товарищам, в школе милиции напоминали неоднократно. Опер почувствовал, как закололо его сердце при взгляде на девушку. Голова была ясная, вдруг четко решившая, что он должен сделать. И с холодной головой, непривычно ноющим, словно горящим сердцем, Вася чистыми руками взял пьянь за засаленные отвороты пиджака и поставил обратно на порог. Ладонь на разящую перегаром рожу, чуть сжатые пальцы, толчок… Последняя мысль мелькнула птицей – только бы не об угол! Мужик, однако, аккуратно затылком вошел в обитую дерматином соседнюю дверь. Встал сначала «на четыре кости», затем поднялся на ноги, сделал Васе рукой знак, мол все понял, и тенью проскользнул вниз. На поле битвы осталась красная лужа и зеленые осколки двух бутылок портвейна.
Вася обернулся назад. Нет, не с победным видом. Да и кого тут побеждать? Но на душе было мерзко. Лена по-прежнему тихо плакала. В прихожей появилась маман, руки в боки, но, встретив взгляд парня, поняла, что рот лучше не открывать. Лейтенант с облегчением подумал о том, что какое же счастье, что пистолет даже не в сейфе, а в оружейке.
- Я сейчас уберу! – Девушка вскочила.
- Ничего, Лена, тут есть кому убирать. – Опер усмехнулся. Анна Андреевна, поняв все с полуслова, поплелась за тряпкой.
Воскресным утром Вася уселся на лавочке возле Лениного дома, готовый просидеть так весь день. Глупо? Но упорство вознаграждается.
- Кого сторожите, сыщик? – раздался у него за спиной знакомый голосок.
- Вас, Лена.
Вернулись они к дому Лены только к вечеру. Все бывает просто, если не пытаться это усложнять. Так они и проходили восемь месяцев. То в парк, то в кино, то в кафе, то к Васе домой, где Лену уже давно за свою приняли. И однажды набрался Вася смелости Лену замуж позвать. Набрался смелости – это конечно сильно сказано. Полюбили они друг друга давно, чего и не скрывали, осталось за малым – пожениться. Тут то беда черным крылом и махнула.
Лена у Васи дома, повторимся, как своя была. Один вопрос по умолчанию ими обходился стороной. С отцом все понятно было – трагически погиб на производстве (что было чистой правдой). А вот мать…
Находчивый опер на вопрос родителей про мать Лены ответил коротко – болеет сильно. Лена, покраснев, кивнула – что еще оставалось делать? Сообща даже болячку для матери придумали. Но как веревочки не виться, конец будет один. Лена то поначалу обрадовалась, кинулась Васе на шею, а потом шальная мысль ее как водой окатила. Не дай бог узнают! И что на свадьбе будет? Девушка расширенными от ужаса глазами смотрела на любимого…
- Лена! – Василий тряс невесту за плечи.
- Я умру со стыда! – девушка прятала взгляд. Это от Васи то!
- Пойми! Мы обойдемся без свадьбы. Просто распишемся! Уедем! Я переведусь в другую область! Я все понимаю тоже.
- Не могу! Твои все равно узнают!
- Что это меняет?
- Не могу! Я в этом позоре пол жизни прожила! Не хочу, чтобы ты…
Две недели Вася не мог успокоить подругу. На все просьбы был один ответ – не могу! Жизнь счастливой пары в один момент превратилась в ад. Не помогали уговоры подруг и соседок.
- Не могу! Прости!
Вася в полной прострации сидел у них на диване, опустив голову. Лена рыдала в кресле.
- Васенька прости! Я наверно слабая! Но мне проще расстаться с тобой, чем позорить мужа!
- Проще? И дальше что будет?
- Дальше ничего не будет. – Тихо, почти про себя ответила Лена.
Хлопнула дверь и в квартиру, пошатываясь, ввалилась матушка:
- Гэть с дивана, молодые! Пустите маму…
«Пистолет в оружейке! Как это предусмотрительно!» Василий встал и брезгливо обошел тещу. Так она сама себя стала называть при нем. Сглазила!
- Васенька! Поцелуй меня на прощание! И прости ради Бога! – Лена с дурным криком бросилась ему на шею. Тот мягко и с улыбкой отстранился:
- А я вовсе не прощаюсь… До завтра, до вечера…
С дивана уже раздавался храп «тещи».
На следующий день лейтенант не находил себе места, натыкаясь на понимающие взгляды коллег. Всем его история была известна. Начальник, тот прямо решил отправить его домой, но Вася лишь слабо махнул рукой и уткнулся в бумаги. К двум его начало потряхивать мелкой дрожью. Трясущейся рукой он набрал рабочий номер Лены. Там ответили, что ее сегодня не было.
- Звонила, сказала возьмет больничный.
- А что с ней?
- Какое вам дело, молодой человек? – Раздраженная тетка бросила трубку.
Парень шатаясь подошел к графину и с тихим звоном об стакан налил себе воды. Обернулся к старшему группы, тот немигающим взглядом смотрел на своего опера.
- Быстро, Вася! Быстро!
Лейтенант рванул к двери.
- Стой! Сейчас машину… - шеф крутил диск внутреннего телефона.
Влетев бегом на третий этаж, Вася позвонил в дверь. Тишина. Он позвонил еще раз и достал ключ – его Лена дала еще месяца два назад. Дрожь все усиливалась, он с трудом вставил ключ в замок и распахнул дверь.
- Лена!
Бегом в кухню, по пути дернул дверь в ванную. Везде пусто! Комнаты! Вася рванул, не чуя ног. Тело Лены висело на ремне, на балконной двери, полусогнутые ноги касались пола. Лицо было повернуто к окну. Лейтенант милиции такое видел впервые, до этого как-то Бог миловал. Он словно прирос к полу. По счастью, не на долго…
Снова на кухню! Нож, перерезать ремень, втащить Лену на диван. Он не сомневался, что любимая еще жива. Потому что… Потому что не может быть!!! Первую помощь он начал на автомате. Убедиться, жива она или мертва, он не захотел. Потому что не может быть!!! Жива, и все тут!!! Артерия на тонкой шейке, перетянутой страшной красной полосой, начала подрагивать. К Васе вернулась способность хоть как-то думать. Скорую! Срочно!
Опер вылетел на лестничную площадку и наметанным взглядом определил, в какие квартиры из распределительной коробки тянулась «лапша» телефонного провода. Позвонил в дверь. Повезло, шарканье старческих ног не заставило себя ждать:
- Кто?
- Милиция! Скорее! Телефон нужен! – руки снова предательски затряслись, когда он полез в карман за «ксивой».
- Будет жить?
- Не ко мне вопрос, молодой человек! – Вздохнула врач «Скорой помощи».
- Сердце же бьется!
- Бьется. А сколько минут прошло?
- Не знаю… - растерянно произнес парень, глядя на разбросанные по столу пустые ампулы. На Лену он смотреть боялся.
- В том то и дело… Везем в областную клиническую… Паспорт где?
Василий засуетился.
- Да, молодой человек, мы обязаны сообщить об этом.
- Я сам милиция. – Опер бросил на стол удостоверение и сел, обхватив голову руками.
Вечером, исписав кучу бумаг в местном отделении, лейтенант рассеянно брел в направлении больницы, забыв про общественный транспорт. Три звонка из отделения в больницу – на все стандартный ответ:
- Жива! Без сознания!
Семь вечера, из ворот областной ЦКБ вытекали последние посетители, больница понемногу затихала. Внутрь его не пустили, завтра, мол, и все!
- Васятка! – худая растрепанная женщина, внезапно протрезвевшая, догоняла его у ворот. Он обернулся и встал.
- Васятка! Ить что же она? О матери хоть бы подумала! Как я то без нее? – «теща» растерянно пялилась ему в глаза.
- Растила! Ночей не спала! Падаль! – Василия окатила волна бешенства. Можно ведь и без пистолета, просто рукой сдавить эту мерзкую куриную шею! Перед глазами снова возникла страшная красная полоса на белой коже. Лена! Она жива! Пока жива! Нет, не пока! Жива и будет жить! И он ей нужен… Голова снова стала остывать. А с этой мразью потом решим… Понимать ее надо!
Через две недели рассеялись последние опасения врачей. Вася успел вовремя. Они сидели вдвоем в палате, остальные пациентки ушли на обед. Точнее, сидел Вася, а Лена лежала щекой на его ладони. Она была еще слаба. Поняв, что натворила, она теперь больше всего на свете боялась потерять своего героя. Ложный стыд, еще детские страхи, были уже в прошлом. Осталась лишь вина перед любимым человеком, которую Лена поклялась себе искупить.
- Так мы поженимся? – в десятый раз спрашивал Вася.
- Да! – не пряча глаз, в десятый раз отвечала Лена.
- А маман в чувство приведем, не грусти!
- Она три раза кодировалась. – Вздохнула девушка.
- Зато сейчас попивает через два дня на третий. Страх – великое дело!
- Как ты думаешь, она меня любит?
- Она и себя то не любит. Прости, но это правда. – Смутился Василий.
- Но я то ее люблю! Вася! Что мне делать?
- Ты хотела спросить, что НАМ делать? – подруга в ответ снова благодарно прижалась к нему щекой.
Однажды, посреди этой идиллии, в палату заглянул завотделением. Дружески поздоровавшись, он пообещал выписать больную на днях и из вежливости разговорился с молодыми.
- Женский алкоголизм не лечится, дорогие мои. Мне как врачу поверьте.
- Лечат же!
- Ну как лечат? Тут не тело болит, а душа, а это, простите, по другому ведомству. Официальная медицина в этой сфере больших высот не взяла. – Хорошо поставленным профессорским баритоном вещал лекарь.
- По какому ведомству? – заинтересовалась наивная девушка. Врач в ответ кивнул на окно палаты – там за деревьями блестели церковные купола.
- Есть у нас такой священник. Отчитывает. Только сильно не надейтесь.
Через две недели Лена с Васей уже были в ближайшем монастыре. Принял их сам игумен Серафим, настоятель. Не часто молодые заглядывали за эти стены.
- Почему не надеяться? – загрустила Лена.
- Потому что и отцу Николаю не всяк бес подвластен.
- Я в бесов не верю, - усмехнулся парень.
- Зачем же приехали? На всякий случай? Тогда и не пытайтесь.
- Мы попытаемся. – Робко вставила девушка.
- А мать желает?
- Мать ничего не желает и ни о чем не думает.
- Так силой не привезете! Такое только с согласия делают.
- Привезем, - Вася, едва не лишившийся невесты, был категоричен.
- Ну да, вы же в милиции работаете. – Усмехнулся отец Серафим.
Васе пригрезилось, как матушку под конвоем ведут к алтарю и укладывают ниц в наручниках. Отец Николай представился ему в этот момент бородатым старцем с седой гривой и насупленными бровями, громовым голосом произносящий страшные заклинания. Правда на этой картинке из детства был то ли Перун, то ли Зевс. И маман увидел, бьющуюся на полу в корчах. Благостная картина, вот только прокуратура опечалится. А опечаленный прокурор мечет молнии пострашнее, чем Илья-пророк. Будущий зять улыбнулся:
- А жаль, что нельзя под конвоем. Лену до самого края довела.
- Как ты решилась на такое? – Отец Серафим горестно покачал головой.
- Страшно было… Жить страшно. – Всхлипнула девушка. Вася взял ее за руку. Настоятель нахмурился:
- Не серчайте детушки, но вам своих бесов изгонять надо. Мать что! Сама ответит… А тебе потому страшно, что свои же бесы и замучили. Пред Богом не стыдно руки на себя наложить, а людей стыдимся. Да и не за себя, а за мать! В этот раз тебя Бог спас, но вечно так не будет.
- А за себя ей чего стыдиться? – Василия начал занимать этот разговор.
- Всегда есть, чего… А вот ты, раб Божий Василий, за собой грехов не видишь? А за каждым грехом – бес есть…
- Так меня еще не называли! – Парень улыбнулся.
- Да знаю, что комсомольцы вы, небось и не крещеные. Так что с грехами то?
- Не при Лене будь сказано, но когда мать довела ее – прибить хотел! И до сих пор не стыдно, я ее дочь из петли вытаскивал! Грех?
- Грех. Подрастешь – поймешь!
Лена беззвучно плакала, прижавшись к руке жениха. Игумен теребил страницы своего Молитвослова. Повисло молчание, которое нарушил сам отец Серафим:
- О себе думайте, о себе. О душах своих. Вам жить. Мать – это крест ваш, хоть вы и неверующие, но понесете его, никуда не денетесь. Бог вас не оставит, верите вы или нет. Однако, ему решать, облегчить вашу ношу или еще добавить. Ваше дело нести.
- Понесем. – К удивлению присутствующих, Лена произнесла это твердым голосом и встала.
- Понесем, куда деваться. Жаль, что помочь вы не смогли. - Василий тоже встал и взял любимую за локоть.
- Мать крещеная?
- Вряд ли. У нас вся семья была – сплошные атеисты.
- А ты? – хитро улыбнулся настоятель. Лена покраснела.
- Не скажу сейчас…
- Я и сам скажу. Уже нет.
- Так что, все-таки с мамой ее делать? – Встрял «зять».
- Уговорите ее при монастыре пожить. Здесь в селе комнатку снять нетрудно. Будем душу лечить. Тут не с «отчитки» начинать надо. Совесть пробудить – что бы человек свой грех осознал, слезами жизнь свою прошлую омыл… - Старик тоже встал. Молодые покривились, не скрывая своего скептицизма.
- А если совесть не проснется? – Упрямо не отставал Василий.
- Тогда последняя надежда – страх Божий!
- Вот раньше как было – заточить в монастырь и все дела!
- И с рук долой? – усмехнулся отец Серафим.
- Да, не вариант. – Покраснел парень. Лена, смеясь, прижалась щекой к его плечу.
К удивлению молодых, Анна Андреевна дала себя уговорить. Поехала в монастырь. Не обошлось, конечно, без традиционных причитаний:
- Мать с глаз долой сплавить хотите!
- Да мама! – Покорно соглашалась дочь, пряча улыбку.
- А Васька то на квартиру нацелился, паразит! – Так она «зятя» еще не величала. Но когда-то же надо начинать?
- Нет, Анна Андреевна, ни в коем разе! Очень вы меня обижаете! – Солидным тоном, изображая оскорбленную невинность, ответствовал Вася. Лена, чтобы не расхохотаться, выскочила в коридор.
Тактика поменялась.
- Деточки, дайте мне в родных стенах помереть. – Маман, актриса погорелого театра, произнесла это таким упавшим голосом, словно собралась склеить ласты тут же.
- Мама, заверяю вас, квартира останется за вами и после вашей трагической кончины. Мы превратим ее в ваш мавзолей. Гроб с вашей забальзамированной тушкой будет выставлен в этой комнате, накрытый хрустальным колпаком. – Вася был убедителен, хотя и слегка фамильярен. Ну а что, почти ж родня…
- Так я тебе и поверила, паразит!
- Завещание оформим, если хотите. Прикажете сейчас нотариуса пригласить? – Василий почтительно склонил голову.
- Погоди, а вы что, мать хоронить не будете? – изумилась Андреевна.
- Как не будем? Я же сказал, маман, квартира станет вашим семейным склепом. Гроб, цветы, венки и слезы внуков – все как у людей.
- Каких внуков? – у хозяйки сел голос.
- Обыкновенных. Пятерых то я уж как-нибудь рожу. – Сказала счастливая Лена, входя в комнату. Вася закашлялся – он больше трех не планировал.
- Деточки, может квартирку все-таки вам, как помру? – начала сдаваться матушка.
- Нет, и еще раз нет! Вас забальзамируют как Ильича, и поместят под хрустальный колпак. – Вася был категоричен. Он еще хотел добавить: «Наштукатурят, как шлюху на Монмартре», но постеснялся Лену. На Монмартре и вообще в Париже лейтенант советской милиции никогда не был, но был уверен, что там этого добра завались. Шлюх, в смысле…
- А хрустальный колпак зачем? – по остальным вопросам похоже возражений уже не предвиделось.
- А представьте, ваш Витя, притащит свежий букет ко гробу, расчувствуется, поцелует вас в сахарные, простите, уста и оживит, как спящую красавицу. Этого мне уже не вынести! – Парень плюхнулся в кресло и трагически уронил голову на грудь.
- Витька, после знакомства с тобой, меня десятой дорогой обходит!
- Кстати, на похороны его приглашать?
- Да тьфу, ты…
Удивительно, но факт. Работая в монастыре, посещая службы и беседы с отцом Николаем, мать Лены больше двух недель продержалась без выпивки. Некогда, да и налить некому. Ночевала она у одинокой старухи, набожной и трезвой, отчего постепенно руки стали вспоминать домашнюю работу, до того, более десяти лет лежащую на дочери. За молитвами и трудом в монастыре дни протекали как мгновенья, Анна Андреевна даже стала понемногу задумываться о жизни. Нет, стыд за себя еще не пришел, но она стала интересоваться у Лены и Васи, которые приезжали по воскресеньям, сыты ли они, как дела, да здоровье…
Однажды на улице у лейтенанта случилась встреча с бывшей одноклассницей. Не сказать, чтобы так уж любили друг друга, но в школе были вместе. Потом пути разошлись. Закончив режиссерский факультет в столице, Алла год умудрилась пробыть в Москве, пытаясь, как водится, пробиться в люди. Потом все же пришлось вернуться в родной город – с распределением после института тогда все было строже, чем сейчас. Но с головой окунувшись в мир областного театра и самодеятельных коллективов, начинающий режиссер успокоилась. Для действительно любящих театр и творчество в целом, поле было не паханое. Не будем здесь приводить высокие слова об искусстве и народе – главное, что сама Алла нашла в них смысл жизни.
Обменявшись телефонами и проболтав почти час, бывшие одноклассники разбежались. Вася снова получил нагоняй за опоздание, так как оперативник милиции - человек, себе не принадлежащий. Совсем. Он принадлежит семье и службе. Причем и семья, и служба ревнуют друг друга со страшной силой. И вместо того, чтобы «разобраться» между собой напрямую, тянут несчастного за две руки. Но в разные стороны.
Причин скрывать встречу от невесты не было. Наоборот, Алла пригласила обоих на премьеру своего первого спектакля, ожидавшегося через четыре месяца. Но за предсвадебными заботами и поездками в монастырь она как-то быстро забылась. Пришло очередное воскресенье, и молодежь в самом приподнятом настроении торопилась от электрички к монастырю. Миновали внушительные заброшенные монастырские лабазы, полуразрушенную часовню, стоявшую ближе к селу.
- Анна то? Второй день нету. – Хлопотливая работница задержалась на минуту и понеслась дальше, по делам монастырским. Вася с Леной развернулись и отправились в село.
- Да вон она, лежит себе. Пройдите. – Хозяйка дома указала на занавеску, которая отделяла помещение гостьи. Оттуда раздавался громкий храп. Бабушка Нина обиженно поджала губы.
- Что, снова? – Тоскливо спросила Лена. Спросила в пустоту…
- И давно?
- Да вот два дня уже. Сорвалась, бедная. – старушка перекрестилась.
- Все допила?
- Да все до копейки, что было. Если только побираться пойдет.
- Вася, зачем ты ей оставил? В монастыре же кормят за работу! Нине Сергеевне мы платим…
- Ну а как мать то без копейки? Сглупил я… Нина Сергеевна, а знакомых пьяниц она не завела?
- Покуда нет. Да, долго ли…
- Пусть поживет еще неделю. Как проспится, напомните ей, что отец Николай ждет.
- На кой она мне, такая! – Но Вася в ответ выложил на стол еще две десятки.
Всю обратную дорогу в полупустой электричке они молчали. Лена, смотрела в окно, сидя напротив жениха. Вася остановившимся взглядом уперся в живот тучного дядьки, сидевшего наискосок, да так глаз и не поднял. Город, конечная - вокзал. Заскрипели тормоза. Лена перевела взгляд на возлюбленного и поразилась – на его лице появилась азартная улыбка, глаза весело сверкнули:
- Ничего, Леночка! Поборемся!
Мать больше не пошла в монастырь. «Друзья» отыскались сразу, верные друзья, понимающие, не то что монастырская братия. С монахами она, собственно и не общалась, но даже трудники и паломники, строгие и требовательные, не вызывали у нее душевного расположения. «Друзья» же не лезли в душу, а всегда были рады облегчить «страдания», проще говоря – налить. За православными она такой «щедрости» не замечала, а баба Нина и вовсе шипела вслед, как птица-лебедь. Ночевать, однако, пускала…
Сны она не помнила, просыпалась с отяжелевшей головой после полудня и норовила сразу выскочить за дверь. Подойти к столу, где ее ждала тарелка каши и чай Анна стеснялась. Но постепенно дурные сны стали одолевать. Наутро она их не помнила по-прежнему, но ощущение тревоги теперь не отпускало весь день. Дешевое вино или самогон уже не могли вернуть ей прежний покой. Нина Сергеевна сама стала отводить взгляд и крестилась уже украдкой.
Ночь, короткая летняя ночь, к тому же лунная. Окно открыто, легкая занавеска шевелится от ветра. В маленькой комнатке, метров пять-шесть всего, видна каждая деталь в серебристом свете луны. Захотелось повернуться к ней и завыть волком, точнее волчицей. Раздвинулась тяжелая занавеска, возникла размытая фигура, постепенно приобретая четкие контуры, руки откинули назад капюшон с головы.
- Зятек! Ты что?
Василий стоял в трех метрах от ее лица, слегка покачиваясь и грустным взором окидывал ее с ног до головы. Затем опустил взгляд. Жених дочери или его призрак стоял, опустив буйную головушку так, что седые волосы закрыли лицо. Седые волосы? У него же короткая стрижка! Анна Андреевна в ужасе откинулась на подушку, по плечам прошла легкая дрожь, по всему телу выступил пот. Сколько стояла безмолвная фигура, она сказать не могла, боясь даже поднять глаза. Когда подняла – призрака уже не было, в соседней комнате колыхался лишь слабенький огонек лампадки. Страх постепенно отпускал, она лишь не понимала, сон это, или нет.
Сознание уже готово была провалиться в спасительную пустоту, когда комната озарилась светом маленькой церковной свечи. На пороге стояла баба Нина, ласковым взором окидывая заблудшую овцу. Анна села на кровати, расширенными глазами глядя на новое видение.
- Вставай милая! Пришли за тобой! Наконец-то! – прошипела старуха.
Хотелось спросить, почему наконец-то? Какой конец? Однако язык вдруг перестал слушаться. То ли хозяйка, то ли ведьма, пятясь задом, отошла в темноту, огонь свечи погас. Снова только серебристый свет.
Из горницы послышался заливистый девичий смех. Лена?
- Пойдем с нами Анна, пойдем, не бойся!
Голоса вроде не страшные. Но куда пойдем? Язык окаменел окончательно.
- Пойдем с нами Анна! Пойдем! Ты всю жизнь мечтала туда попасть! Мы отведем тебя! – Снова раздался смех. Их там двое! Но куда они зовут?
- Выходи Анна! Можешь не одеваться, тебе это ни к чему! Выходи!
- Они уже не отстанут. Иди с ними. – Раздался из горницы голос бабы Нины. Уже не шипящий голос. Страшный.
Гостья сидела на узенькой кроватке, не спуская ног. Разум отказывался понимать, что происходит, а спасительный обморок все не приходил. Занавеска чуть отодвинулась, и ей прямо в лицо прилетело черное «монастырское» платье, которое она сушила во дворе на веревке. Уже несколько дней оно ей было без надобности.
- Пусть голой идет! Туда все голыми идут! – Завизжали девичьи голоса.
Куда? Куда, черт возьми? Зачем? Анна сама удивилась тому, что все-таки натянула дрожащими руками платье и на ватных ногах вышла в горницу. Первым ей на глаза попался Вася в черном плаще с капюшоном. Даже она поняла, что фасону этого плаща лет двести. Знакомое лицо обрамляли седые локоны до плеч, взгляд был тусклым, неподвижным. Взгляд в никуда. На нее он даже не посмотрел.
- Не бойся, Анна! Он проводит тебя! Он будет с тобой! Зажги фонарь, Вася!
А, вот и они! Две девицы в монашеском одеянии. Но золотистые волосы лишь чуть прикрыты какой-то парчовой накидкой. В глазах пляшут бесы, красивые губы корчатся в дьявольской ухмылке. К ней протянулись четыре руки с длинными зелеными ногтями. Или когтями.
- Идем, Анна! Идем! – Этот зов буквально резал уши.
Анна Андреевна трясущейся рукой перекрестилась. Не в том направлении. Баба Нина покачала головой. Василий уперся взглядом куда-то вдаль, казалось он и вовсе отсутствовал в этой комнате. Внутри старинного фонаря в его руке уже горела свеча.
- Анна! Нам пора! Летняя ночь коротка! – Девицы извивались, как две змеи. Гостья снова подняла руку ко лбу.
- Поздно, Анна! Раньше надо было! – Снова захохотали девки.
- Анна, уведи их! Тебе уже все равно! А я до утра не доживу, сил моих больше нет! – Нина Сергеевна вдруг бухнулась на колени. Руками она подняла над головой небольшую иконку. Девиц отбросило в стороны.
- Уведи их, Анна! – Старуха бессильно опустила голову.
Василий открыл дверь, обернулся и призывно поглядел Лениной матери в глаза. Та, больше не в силах сопротивляться, шагнула к порогу. Девки подхватили ее под локти, и странная процессия вышла из дома.
Мать Лены, увлекаемая двумя «монашками», шла в каком-то тумане, изредка спотыкаясь. Дорога была отдаленно знакомой, но казалась совсем чужой, словно она вела в другой мир. Такие мысли возникали на уровне подсознания, поскольку в земной реальности о других мирах она и не слышала. Свет луны стал тусклым, ее понемногу стали затягивать облака. Но все равно можно было обойтись без фонаря, который нес Василий, за все время не издавший ни звука.
Луна скрылась совсем. На пути процессии постепенно стало вырастать что-то темное и пугающее, непонятной формы и размеров. Анна Андреевна потеряла всякую способность рассуждать, она лишь механически переставляла ноги, устремив взгляд в спину черной фигуры. Василий набросил на себя капюшон, его фигура в свете фонаря и полной тьме стала окружена огненным ореолом. Девицы давно замолкли и лишь изредка сопели. Одна из них, споткнувшись о корень дерева, чертыхнулась, не иначе хозяина на помощь позвала. Однако прозвучало это совсем по земному. Вторая захихикала. Между собой троица посланников ада не переговаривалась.
Тень незнакомого строения нависла над головами путников, Вася вдруг погасил фонарь. Руки девиц стиснули локти несчастной грешницы, захочешь – не убежишь. Но у той и сил не было. Скрип металлических ворот был достаточно тихим, но несчастной он заложил уши. Призрак Василия посторонился, и Анну увлекли внутрь. Сзади снова страшно и противно заскрипели створки. Беднягу окружили снопы странного света. Она в страхе обернулась назад – по створкам уже запертых чугунных ворот стекал каким-то широким потоком синеватый огонь, напоминавший занавес.
Но самое жуткое было спереди. Наверно за ад эту картину принять было бы опрометчиво, но вот за его преддверие… По всем выступам небольшого зала, стены которого словно двигались в такт огню, стояли горшки с горящей смолой и серой, издавая тяжелый и удушливый смрад. Было жарко. Спутницы Анны от такого скорчили физиономии, а затем куда-то исчезли. Она этого даже не заметила, как уже и не вспоминала про Лениного жениха. Да и про саму Лену…
И это было еще не все. Со всех сторон, даже с невидимого потолка, настигал присутствующих поток демонического хохота. Бурный как горная река поток, от которого не было спасения. Он проникал не в уши, а, казалось, через кожу. Анна присела на пол и зажала уши руками, сомкнув веки. Адский смех стал тише, превратившись в какой-то фон, вроде громкого шелеста листьев. Страдалица снова открыла глаза. Она наконец в деталях разглядела то, что подспудно и ожидала увидеть.
Несколько поленьев весело потрескивали под огромным котлом с водой, в котором сидела голая растрепанная рыжеволосая девица с зелеными глазами. В свете огней цвет глаз рассмотреть конечно трудно, но Анна Андреевна ни на минуту не усомнилась – зеленые. Ну и, как водится, вокруг сновали три черта. Настоящих, шерстяных, с рогами, хвостами и пятачками – очевидно, народный фольклор не врал. Один был с вилами, напоминавшими трезубец Нептуна, один с кочергой, которой он деловито тыкал в поленья. Третий суетился вокруг накрытого столика. Закуска на нем была самая обычная, как-то на адовой кухне обошлись без жареных летучих мышей, кабаньих хвостов и прочей дряни. Скромно, хлеб и колбаска. Напитки тоже под стать – несколько бутылок водки. Ну и обычные граненые стаканы.
Увидев новую «клиентку», мохнатая команда кочегаров, как по хлопку ладоней, развернулась и уставилась на нее в полном молчании. Затем все трое заржали, вполне по-доброму. Третий даже деловито потер мохнатые лапы и с вожделением посмотрел на столик, словно наконец дождался собутыльницу. Девица, гревшаяся в адском котле, попыталась воспользоваться паузой и вылезла по пояс. Черти красоту не оценили, и один кочергой притопил ее обратно. Увлекшись, он макнул рыжеволосую с головой. Девица снова вынырнула по пояс, и, отдышавшись, разразилась отборной бранью. Второй задумчиво повертел в руках вилы, но не стал пользоваться инструментом, а запихнул сквернословку обратно мохнатой лапой. Третий тем временем подмигнул Анне и кивнул, откупоривая первую. Андреевна приросла к полу.
Рыжеволосая наконец заметила новенькую:
- Анна! Давай ко мне! Мне страшно одной, Анна! – Черт погрозил ей вилами.
Две «монашки», уже в коротких черных туниках и босиком бросились поднимать «тещу» с пола. На ноги они поставили ее с трудом.
- Давай пить, Анна! Давай! Надо забыть этот страшный сон, хоть на минуту. Наш выходной завтра кончается. Завтра снова будет бесконечный ужас! – Девицы истерично хохотали, трясясь всем телом. Черт между тем деловито наполнял стаканы. Разлив всю бутылку вровень, миллиметр в миллиметр, черт призывно махнул лапой. Анна, несмотря на весь ужас, удивилась – ее собутыльники такой класс не показывали, хотя и пыжились…
- Давай пить Анна! Завтра уже не будет! Давай пить сегодня! – Девицы говорили уже не с визгом, а стоном. Компания расхватала полные стаканы, черт не стал исключением и, с ехидством в маленьких красных глазках, протянул один Андреевне. Она со страхом заметила, как один из рогатых стал раздувать угли на расположенном в углу каменном очаге.
- Пей, Анна, пей! Теперь уже все равно! – раздалось из котла. Рыжая грешница облокотилась на борт и положила подбородок на руки.
- Пей, Анна! – От этого призыва уже звенело в ушах. Запах серы вызывал слезы и удушье. Одна из девиц, выхватив стакан из мохнатой когтистой руки, начала вливать его несчастной в рот. Та покорно глотала водку, не чувствуя горечи, запрокинув голову в последней попытке отстраниться от этого кошмара.
- Налей и мне! Налей! Я не могу больше терпеть жажду! – забилась в истерике зеленоглазая.
Та не могла прийти в себя и сделать хоть какое-то движение. Не то что налить.
- Налей мне, Анна! Сегодня такой день, сегодня можно! Я устала от жажды!
Черт протянул ей ловко откупоренную бутылку. Она трясущейся рукой стала наполнять стакан.
- И себе налей! Завтра уже будет нельзя! Налей себе! – закричала страдалица. Анна, боясь расплескать водку, на негнущихся ногах двинулась к котлу. Черт фамильярно похлопал ее пониже спины… Схватив стакан, девица опрокинула его одним движением руки, прокашлялась и уставилась на Андреевну немигающими глазами:
- Пей! – Голос был жуткий, подавляющий волю. Анна выпила, справившись куда лучше, чем рыжая. Вкуса она снова не почувствовала. Девица с ненавистью продолжала глядеть ей в глаза. От поленьев под котлом уже шел нестерпимый жар по ногам. Несчастную снова затрясло. Дальше произошло неожиданное – молодая грешница снова высунулась по пояс и схватила старую за плечи. Мертвой хваткой.
- Я поймала ее! Я поймала! Сюда! Я не хочу здесь мучиться одна! – Черти заржали, но с места не двинулись.
- Ты пойдешь ко мне! Пойдешь! Я не хочу одна! – Ведьма, неизвестно сколько веков сидевшая здесь, держала ее как капкан. Сзади послышалась возня и истошный визг:
- У нас еще несколько часов! Нет! Не надо! У нас еще четыре часа свободы! Вы обманули нас! – Но черти бесцеремонно волокли бедных девиц к очагу, где угли уже разгорелись пламенем.
- А кто вас сегодня пить заставлял? – страшно засмеялась рыжая, отпуская вновь прибывшую – на плечо Анны легла мохнатая лапа. Дальнейшее от нее скрылось черной пеленой.
Утром она поняла, что этот сон останется в памяти навсегда. Встав, она пошатываясь вышла к хозяйке. Та смотрела на нее усталым взглядом.
- Езжай-ка ты домой. Нечего тебе в монастыре делать. Не в коня корм.
- Поеду! Простите, тетя Нина.
- Да чего уж там. Жалко мне тебя. Всю ночь стонала да кричала, бедная.
- Где платье мое черное?
- На улице висит.
Снимая платье с веревки, она почувствовала отчетливый запах смолы и серы. В ужасе отбросив платье на кучу сухой травы, она бросилась в дом. Через какой-нибудь час она уже садилась в электричку.
Лены дома не было и мать в оцепенении села на диван. Она и была бы рада занять себя хлопотами по дому, но не знала к чему подступиться. Отвыкла за столько лет. И как ее Лена управлялась? Вспомнив о дочери, она вдруг тепло улыбнулась. Подождать ее на улице? Она вышла во двор, час бабок на лавочке еще не наступил.
- Анюточка! – Распростертые объятия Валеры из третьего подъезда и Денисыча с соседнего дома, уже поддатых. Их час начинается с одиннадцати, если конечно с вечера не запаслись.
- Андреевна! – Мужики радостно увлекли ее в беседку, стоявшую в соседнем дворе. Та пошла как собачка на поводке. Молча.
- Анна Андреевна, наше вам! Присаживайся, голубушка! Де пропадала? Да садись! Сегодня мы Анюту нашу угощаем! С возвратом! – загалдели собутыльники. Такие «родные». Она молча стояла.
- Как монастырь? Да не стесняйся, Ленка твоя проболталась. Как там дела? Поди уверовала? Попы, они разве нальют! Сами то горазды, а вот ближнему подсобить – шиш! – Гвалт продолжался, словно она оказалась среди стада монастырских гусей.
- Цыть! Уверовала или нет – ее дело, бабье! – Вступил местный «авторитет», дед Саня: - Но по такому случаю давай, Анюта, причастимся.
Рука деда Сани протягивала ей стакан портвешка. Мохнатая рука, с когтями. В воздухе поплыл отчетливый запах горящих углей и серы. Анна Андреевна дико закричала и бросилась бежать…
- Мама приехала. И ты знаешь – трезвая, трезвая. Какая-то странная…
- Да, Ленок. Я посплю, извини.
- Конечно, милый! Я пойду! Но это совсем уже… Вторые сутки подряд дежурить!
- Людей не хватает, Леночка. Ничего, скоро нам никуда друг от друга уходить не придется. Еще немного… - прошептал Василий, засыпая.
Лена поцеловала его, встала и, выйдя, заперла дверь. Своим ключом…
Примерно через два месяца Вася, слегка погрузившись в себя, летел по одной из центральных улиц, лавируя в потоке таких же озабоченных людей. Предсвадебные хлопоты были в самом разгаре, руки парня были заняты сумками и коробками. Рванув через сквер, напрямик к дому Лены, он остановился у ближайшей скамейки, чтобы поудобнее распределить ношу в руках. Что происходит вокруг он по-прежнему не замечал. Странно для оперативника, работающего уже второй год, но две недели отпуска его слегка расслабили. Еще две недели отпуска были «отложены» на «медовый месяц». Нет, слава Богу, ничего не случилась. Но радостный возглас стал полной неожиданностью:
- Вася! Я уже пять минут иду рядом с тобой. Точнее – бегу! – Запыхавшаяся рыжеволосая ведьма по имени Алла, тронула его за рукав. Вася радостно уставился в зеленые глаза одноклассницы, слегка потеряв дар речи.
- Во-первых – привет! Во-вторых – я не думаю, что ты зазнался! В-третьих, поздравлять уже можно?
- Здравствуй, Алла! Кстати, я стал суеверным! Поздравишь в ЗАГСе. – Вася искренне просиял, легонько пожимая ей руку.
- Вы меня что, приглашаете на свадьбу?
- А ты сомневалась? Первая гостья будешь…
- Знаешь, я ведь вас видела на днях… Да, понимаю тебя… Она ничего так себе… Даже красивая, - по лицу Аллы прошла тень.
- Почему не позвала?
- А зачем вас смущать? Постеснялась…
- Не захотела. – Вася пристально глянул на одноклассницу, та отвела глаза.
- Да, не захотела. Ни к чему, сам понимаешь. – Голос дрогнул. Лейтенант стоял, опустив взор.
- А у тебя никого? Прости, я даже не поинтересовался. Все выспросил, а вот про личную жизнь…
- Будет и у меня! Когда-нибудь будет. – Она говорила спокойно и уверенно.
- Не говори мне, что толпами вокруг не вьются. Угрозыск не обманешь. – Усмехнулся «бывалый» опер.
- Да пусть вьются, мотыльки. Найдется такой как ты – сразу сачком накрою. Одного то уже упустила… - зеленые глаза жалобно смотрели на Васю.
- И все же, на свадьбу ждем. Как тебе не больно поначалу будет, зато «мотыльки» там будут стоящие…
- Не могу на свадьбу! Но у вас нет ни одного оправдания, если не придете на премьеру!
- Если бандиты не убьют, само собой – ни единого оправдания! – Вася так выпендривался впервые. Но Алла поняла правильно и рассмеялась.
- Кстати! Жду и тех, кто будет на твоей свадьбе. Потом ко мне, после премьеры, - подруга многозначительно посмотрела на Василия.
- Цветы девать некуда будет! Готовь отдельную комнату! Банкет будет? Весь театр будет чествовать новую знаменитость в мире искусства!
- Обойдутся пока. Но. Как «богему» разгоню, посидим теплой компанией. Присутствие Лены обязательно!
- Алла, поступай, как знаешь, но приглашение на свадьбу пришлем!
- Чтобы меня Анна Андреевна увидела?
Вася покраснел. Он очень обижался на начальство, что ему пока мало доверяют самостоятельной работы. А выходит, зря обижался! Вот была бы картина! Алла беззвучно смеялась…
- Вася, а вдруг премьера провалится? – задрожал ее голос.
- Не провалится! Это невозможно! – Парень тут же ругнул себя за легкомысленный тон. Но как ее поддержать?
- Тебе легко говорить. – Вздохнула девушка.
- Ты знаешь… Ведь самая твоя главная премьера уже состоялась! Я просто в восторге! И спасибо за роль, пусть она и без слов.
- Ты в восторге от спектакля? Или от… ? – Девушка снова жалобно глянула в его глаза.
- От… Особенно, когда ты из котла наполовину выпрыгнула…
- Я прямо чувствовала твой взгляд из темноты.
- Что же мне оставалось? Смотреть на огонь? Ты была ярче…
- Спасибо тебе… И ты свою роль сыграл просто потрясающе, уж поверь.
- Даже «кушать подано» не доверили… - засмеялся начинающий актер.
- Многие считают, что самая трудная роль без слов, когда играешь одними глазами.
- А Нина Сергеевна как справилась? Кто бы думал…
- Да. А ведь по началу то она что говорила… Дураки! Не дай Бог окочурится Анна!
- Ну, тёщенька моя – крепкий орешек!
- Не пьет?
- Даже не глядит! Выходит, пострадавших в этом деле нет.
- Не скажи. – Режиссер загадочно усмехнулась.
- Надеюсь, не ребята из самодеятельности. Кстати, я даже не поблагодарил их. Передай им мои аплодисменты на словах. Классный коллектив.
- Одну колонку звуковую, дорогущую уронили, пока крепили под потолком. А так, без жертв, даже наш «пиротехник» цел.
- Как ты их всех уговорила? Век благодарен буду… Наверно, обидно выступать без зрителей?
- Знаешь, профессионалы служат зрителям, а любители – чистому искусству. Ну, я так думаю… Обязательно скажу это, когда буду давать интервью на центральном телевидении. Когда-нибудь же меня пригласят?
- Может сразу после премьеры? Помолчим, а то сглазим!
- Да, ты и правда суеверный!
- Кстати, о потерпевших…
- Ой слушай… Сашка Коростылев, он у них по реквизиту главный, задержался до утра. С машиной копались. Он, и Володька, пиротехник. Так вот… - торопливым голосом сельской сплетницы, тихонько смеясь, заговорила Алла.
- Кстати, колонка сколько стоит? – перебил ее Василий.
- Да черт с ней, Сашка сказал – починят. Тут с рассветом, значит, они видят – несется толпа монахов к «нашей» часовне. Впереди сторож монастырский, подрясник подобрал, как подол, чешет и на братию оглядывается. За ним настоятель, тоже в припрыжку!
Вася улыбнулся.
- Так вот, двери эти тяжелые распахнули, сторож чего-то лопочет, вся братия на месте застыла, войти не могут, видно, что страшно им. Сашка с Вовкой поближе подошли, стоят, заржать боятся. Сторож такой, значит: «Я же говорил вам, отец Серафим, что нечисто тут, а вы мол, все свое – так пить не стоит, а то бесы и в келью наведаются». Настоятель вообще дар речи потерял.
- А там что осталось?
- Да почти всё. Ну кто этот котел в лабаз потащит обратно? И горшки со смолой куда девать – они еще не остыли. Нам с Наташкой и Иркой не осилить, реквизиторы свое добро выносят. Ты с «чертями» Анну домой поволок.
- Не отказался бы на такое посмотреть!
- Ну так они порог и не переступили. Представляешь! Под котлом и в очаге еще угли тлеют, горшки дымятся, серой воняет! И вдруг они всей толпой назад рванули, бегут, крестятся, спотыкаются! – Алка захихикала.
- А дальше?
- Сашка потом с послушником одним разговорился. Отец Серафим на такси рванул в епархию с докладом. Так-то он копейку монастырскую в кулак зажимает, а тут на такси! Говорят, что часовню только митрополит теперь обратно освятить может.
- Кто такой митрополит?
- Да не знаю, главный там у них…
- Так часовня то заброшенная. Крыши толком нет, одна стена с трещинами.
- Все равно… Только митрополит и всё!
- Ну, не сильно то они пострадали.
- Да не они пострадали. Больше всех бабе Нине досталось!
- А ей то как?
- Ну, через неделю проболталась она на исповеди, что в той часовне было. Вот ей вкатили!
- А что ей сделать могут?
- Ну как там у них… Епитимию, кажется. Словом, наказали. На два месяца. Но зато решили митрополита не беспокоить. Главный у них в епархии будет освящать!
- Гм… Через неделю призналась, два месяца срок… Так уже почти и отбыла. А ты откуда про бабу Нину знаешь?
- Да захотелось на месте своей «первой» премьеры побывать, вдохновения набраться. Съездила вот…
- Помогло?
- Только сегодня помогло! – Зеленые глаза смотрели на него с легкой грустью.