- Не отмолишь, я ему обещанная! - раздался, будто бы в квартире, скрепучий старческий голос.
- Бабушка!
Варя вскочила и тут же стушевалась.
Ситуация представлялась ужасно комичной: ей только что приснился то ли кошмар, то ли и вправду мертвецы приходили (с такими-то нервами грех не поверить), а она смутилась, что выкрикнула такое ласковое слово - “бабушка”.
Варя затрясла головой и вылезла из-под одеяла, силясь вести себя непринужденно, будто за ней кто-то наблюдает.
“Все в порядке, я одна. А… Псы. Ну, почти одна.”
Вспомнив о собаках, она поежилась. Совсем недавно у нее промелькнула мысль, чтобы отвезти их к ветеринару и усыпить к чертовой матери, но теперь это не казалось хорошей идеей. Не слишком ли это жестоко? Может, лучше сдать в приют или выставить объявление? Их кто-нибудь заберет и не будет больше проблем.
А каких, собственно, проблем? Проблема только в ее паранойе - это же просто собаки. Да, ей иногда кажется, что они на нее странно смотрят, ну и что? Она себе надумывает, это все глупости. Так не может быть, ведь они ее не кусают, не трогают. Это обычные собаки. Просто они ей не нравятся. Она их не боится. Да, все так и есть. И все равно ей не хотелось о них даже думать лишний раз. Надо переключиться на что-нибудь. Надо позавтракать.
Сил умываться не было. Сил вообще ни на что не было после ее кошмара. Варю морозило, как это обычно бывает спросонья, и она решила для начала согреться горячим кофе три-в-одном.
За окном только-только вставало солнце, которое казалось неуместным после вчерашней рябиновой ночи. Варя глянула в окно, заметив, что последние желтые листья все еще на месте, и даже ветер в такую рань не пытался их сорвать.
Одинокий выстрел за окном, внезапно нарушивший утреннюю тишину, заставил Варю вздрогнуть. Она даже не до конца понимала, что это было. Какой-то хлопок. Вообще, район у них был спокойный. Довольно спальный, если можно было так сказать. Оттого Варю это будоражило - вдруг что-то интересное? Вдруг кого-то убили?
Варя вернулась в комнату за телефоном, захватив с собой кофе.
Листая новостные каналы в телеграме, каждый раз, видя записи об убийствах или грабеже, что-то заставляло ее хотеть во всем этом участвовать. Не в роли жертв, разумеется. Весь ее осознанный возраст она тянулась к образу брата, или любого лирического героя песен Кровостока. Она носила длинную, то ли дедову, то ли отцовскую кожанку; и берцы, которые она забрала у росгвардейца по объявлению. Ей казалось, что не хватает только ствола на поясе - и она сразу же найдет опасное приключение. И если надо будет, обязательно выстрелит в самое сердце врага. И ей точно не будет страшно.
А неплохо было бы позвать Тасю. Они будут смотреть вместе фильмы Балабанова, она покажет ей любимый "Груз 200", хотя вряд ли ей такое понравится. Но она должна посмотреть! И вообще есть куча вещей, чем они могли бы заняться, ведь теперь бабка не запретит ей звать друзей.
И она написала ей, и пошла умываться, представляя, как ее подруга будет вечером вместе с ней чистить зубы, если вдруг мать разрешит той остаться с ночевой, и как они будут болтать, как обычно, без умолку, обсуждая одноклассников, как две старые бабки на лавочке.
Телефон, который она взяла с собой, засветился - Тася ответила. Варя потянулась к нему с щеткой во рту.
“Я боюсь твоих собак”, - написала Тася.
“Они не мои", - ответила Варя и добавила спустя секунду: "а, ну да, хозяйка - всё".
Она написала, что запрет их в комнате. И Тася согласилась прийти после школы.
Смутная тревога пробрала Варю до костей - собак-то она не видела и не слышала. Она, все так же с щеткой во рту, осторожно заглянула в комнату бабки - их действительно не было. Да, она вчера забыла загнать их обратно, когда выходила на балкон курить. И не видела их после. Но тогда она думала, что они могли где-то спрятаться (хотя за неимением кладовки и прочих мест, куда можно было бы забраться и быть не обнаруженным в ту же секунду, версия выглядела неправдоподобной). Ее на секунду охватила мелкая дрожь. Это было жутко - они ведь не могут взять и испариться. Они ведь живые, правда? Вот опять паранойя разыгралась. Не время о них беспокоиться. Сегодня день должен быть продуктивным. А псы… пусть хоть под землю провалятся, черт с ними.
Варя взяла себя в руки, решив прибегнуть к совету, который давала ей бабка. Она сплюнула пасту в раковину и умыла лицо, приговаривая:
- Куда вода, туда и сон. Куда тревога, туда и сон.
Ну вот, два в одном. Покончив со всеми утренними делами, Варя подумала, что неплохо было бы разобраться с бабкиным наследством. Та ведь оставила ей кучу записных книжек, в которых та когда-то записывала растения и их целебные свойства. Они были такие ветхие, что чуть ли не осыпались в руках. Пятна какой-то коричневой жидкости (вероятно, чая или настоев) встречались почти каждую третью страницу. Да и сами страницы были желто-серыми, неприятными на ощупь и напоминали… туалетную бумагу. Плохую туалетную бумагу, а не двухслойную и мягкую, и уж точно не с ароматом весенних цветов.
Варя подумала, что неплохо было бы переписать то, что она сможет прочесть. Завести какую-нибудь новую тетрадь. Красивую. И еще подумала, что, вообще-то, остались не только записи о растениях, а сами растения тоже. И тогда она двинулась на кухню.
Перебирая залежи сушеных трав и ягод, мешочки, банки и скрутки с которыми наполняли почти каждый второй ящик, она вспоминала, что все это приносили бабке соседки, у которых имелась дача. У бабки не было ничего, кроме этого вечного механизма: соседки привозят травы, она делает им настои и всякое прочее, заговаривает это всякое прочее, и они снова, в благодарность, привозят ей травы. Надо сказать, что ее лояльная аудитория буквально помогала им прокормиться, потому что в дар доставались и простые овощи с фруктами. А бабкиной пенсии и того, что скидывал отец каждый месяц, хватало только на то, чтобы заплатить за коммуналку и на какие-то совсем базовые вещи. Если нужно было купить, например, новую одежду, Варе приходилось просить у родителей денег и доказывать, что это действительно необходимо. Интересно, откуда тогда у бабки были деньги на собственные похороны? Она умудрялась что-то откладывать?..
Разбирая травы, Варя ставила некоторые банки отдельно - с чабрецом и душицей, мятой и мелиссой. С ними можно заварить чай, когда придет подруга.
Почувствовав запах полыни, она обрадовалась. Можно будет тоже, как те самые соседки, жечь ее “от нечисти”. Ну, просто для успокоения, как плацебо, разумеется. Да и вообще запах ей этот нравился. Вряд ли она будет чувствовать его, когда будет жечь, но сейчас она сидела на корточках у ящика и принюхивалась.
Варя вдруг обратила внимание на перекидной календарь, висевший на стене. Она никогда не проявляла к нему интереса (и это было понятно - у нее ведь был телефон), но сейчас заметила, что тот был перевернут.
Она подошла, чтобы его поправить, и обнаружила, что висит он правильно, как обычно. Но цифры и надписи на странице были перевернуты. Она заглянула на следующую страницу - все нормально.
Датой на календаре был день бабкиной смерти. Варя сорвала несколько листов, и тут же почувствовала, как что-то вокруг нее изменилось. Она не понимала, что именно - задуматься об этом вообще не получалось. Ее что-то отвлекло, и она об этом тут же забыла, как будто вообще не подходила к календарю.
Захватив пучок полыни, она вернулась в комнату. Переписывать бабкины записные книжки было лень. Не сегодня и не сейчас. Вот когда она купит красивую тетрадь, маркеры любимых цветов и стикеры - тогда можно.
Потрепанный фотоальбом лежал все там же, на коробке, где Варя его вчера и оставила. Можно пока заняться им. Огромный, с темно-зеленой обложкой и с листами-картонками, он расположился у нее на коленях. Страницы были в таком же состоянии, что и записные книжки, а некоторые фотографии были настолько выгоревшими, что на них было трудно что-то разглядеть. Если бы некоторые из них, которым было по меньшей мере сто лет, не были намертво приклеены к картону, они бы уже, наверное, рассыпались.
Варя, вообще-то, очень удивилась, увидев что-то настолько старое. Каждая из фотографий была подписана, и подписи эти обновлялись - когда-то подписанные карандашом, они были обведены ручкой.
Она листала фотографии матери бабки. Всю хронологию ее жизни, от молодой девушки школьного возраста до рассыпающейся старухи. И на всех фотографиях была деревня. Ну, Варю это не особо удивляло.
Но ее завораживало то, как все менялось. Вначале она видела много домов. Много людей. Были групповые фото, и наверняка там собиралась вся деревня. Потом, через года, и тех и других становилось все меньше. Было видно, как образовавшиеся болота проглатывают избы целиком, как иногда оставались только крыши. И от всего этого веяло невероятной тоской. Варя представила, как когда-то люди здесь вместе работали, знали каждого по имени, и были одной большой семьей. А потом - как они разъезжаются, оставляя свои дома, как время не щадит никого и ничего. Она догадывалась, что в этой деревне сегодня не осталось ничего живого, как все поглотили болота, и размылись следы последнего человека, и ее обуяла невероятная грусть. Но это было похоже на чье-то внушение. Может быть, бабка сама когда-то говорила ей об этом, и теперь она принимает ее чувства за свои? А бабка вообще чувствовала? Наверное, если она так бережно хранила этот альбом, да. Но Варе все еще не представлялось возможным, что она когда-либо грустила или сожалела.
Внимание Вари привлекла очередная фотография прабабки. Она встретилась ей позже, чем те, где болото уже пожирало деревню. Но все еще в избе. Возможно ли, что она не уезжала оттуда, как остальные? Осталась там до конца своих дней? Ведь такое вполне можно ожидать от старухи, которая всю жизнь прожила в одном месте.
На фотографии было ничего толком не разобрать из-за освещения, но там ничего особо и не было. Печь, скамейка и стол с самоваром. На стене красный уголок. Вот и все богатство.
На скамейке прабабка, закутанная в шаль. Не будь там подписи, гласившей, что это “мама”, разобрать в очертаниях, кто это был - мужчина или женщина, было бы невозможно. Просто черная фигура.
А еще красный уголок был накрыт какой-то тряпкой. Варю это смутило. Закрывают ли его для чего-нибудь? Там ведь иконы и свечки. Накрывают ли иконы? Хотя она, наверное, сделала бы так же. Они ведь как будто наблюдают.
Варе стало интересно, в каком году была сделана эта фотография. Ответ был прямо под носом, но мысли тут же спутались в тугой клубок, а дата под фотографией начала расплываться. Варя, конечно, не особо жаловала цифры и счет, но ведь не настолько же.
“Наверное, одного пакетика кофе было маловато”, - зевнув, подумала Варя, и отложила альбом до лучших времен.
За окном уже темнело. И это тоже было странно - ведь не могла же она столько времени потратить на просмотр фотографий и перебор трав. Или могла? Варю окутало недоверие к себе. Ничего хорошего, раз у нее настолько нарушено восприятие времени. Надо быть… осознаннее.
В любом случае, темнота за окном не предвещала ничего хорошего для этой проклятой квартиры. Сейчас опять начнется паранойя и вот это вот все. Самое время жечь полынь.
Варя вернулась на кухню за церковными свечами, которые покупались для бабки. Она должна была зажечь свечу в день похорон, но забыла. Вспоминая сон, она на секунду смутилась - может быть, стоило. Но в тот же момент ей подумалось, что это все полная чушь, потому что страха перед этим воспоминанием уже не было.
Итак, свечку от зажигалки, полынь от свечки. Варю почему-то ничуть не смутило, что полынь должна тлеть, а не гореть, и она просто стояла посреди темной комнаты с зажженным пучком трав. Горела полынь не так уж и быстро. Или время было каким-то медленным. Голову опять пронзил звон, или даже ультразвук, как в том сне, который она видела в офисе на кладбище. Что-то снова было не так. Она начала замечать крохотные изменения, которые все это время ускользали от ее внимания, но они были важны - они меняли все. Это была как будто вовсе не та квартира, и даже не то время. Это было так очевидно, но она все это проглядела - как же так? И как квартира могла так измениться за ночь?
Стало страшно. Стало душно. Голова по-настоящему заболела, а звон все нарастал, пока не превратился в лай. Или рев. Вот они псы, появившиеся из ниоткуда, носятся вокруг нее, взмывают в воздух, будто ничего и не весят. И лают, лают, кричат.
Варя не могла шевельнуться, все вокруг нее вертелось, - не только сумасшедшие псы, - и она в ужасе выронила пучок полыни. Огонь тут же перекинуся на стоявшие рядом коробки, и на альбом, и за считанные секунды всего этого просто не стало, как будто никогда и не было, не существовало, и пламя вернулось к ней, обступив со всех сторон. Оно медлило, не подбиралось к ней сразу, но между тем собаки все еще мелькали перед глазами, создавая поток воздуха, затягивая туда огонь. В конце концов она не видела ничего, кроме искаженных собачьих морд и яркого света пламени, от которого слезились глаза.
Варя из последних сил зажмурилась и закричала.
И все прекратилось.
Она поднялась на кровати. Снова. Тяжело дыша, она посмотрела сначала в окно, - солнце было высоко, - а потом на то место, где должен был быть альбом. Его не было. Коробки были, а альбома не было.
Варя оглядела комнату, максимально сконцентрировавшись - и все было в порядке, не было никаких изменений. Она пошла на кухню, взглянула на календарь - и там все тоже было нормально. Кроме даты. Это все еще был день смерти Пелагеи Федоровны. Но в этот раз Варя оставила его как есть, чтобы не спровоцировать еще одну воронку безумия.
Она вспомнила, как не могла прочитать дату в альбоме. Но на календаре смогла. И как потом, когда она отошла от него, он просто исчез из ее памяти. Но сейчас ничего такого не произошло, и Варя успокоилась.
Ей все еще надо было проверить собак. Это пугало. Собачий оскал был свеж в памяти, и она не решалась открыть дверь в бабкину комнату. И вот оно - дверь была закрыта. Что же, выходит, она не запамятовала вчера ее прикрыть?
Варя подошла к двери и стукнула кулаком один раз. Два или три - это для людей.
Услышав скрежет когтей по паркету, она невольно вскрикнула. На самом деле, она ожидала, что они будут там, - они ведь не могли действительно исчезнуть, как во сне, - но было бы проще, если бы она не услышала ничего. Наверное.
Их, разумеется, надо было кормить и выгуливать. Но никакого запаха она не слышала. Ровно как не слышала, чтобы они хоть раз голодно заскулили. И ведь она также не видела, чтобы бабка их когда-то кормила. Хотя были и миски, и корм стоял. С другой стороны, сколько он там стоял, пакет в размерах не уменьшался.
“Опять чушь какая-то думается…”
Но идея о том, что их не надо кормить, безусловно, прельщала ее, и она двинулась в свою комнату.
Оказалось, Тася написала сама, что хочет прийти. Да, Варе бы точно не помешало присутствие подруги сегодня, иначе она, кажется, рискует сойти с ума. Ответив, что все окей, она снова позавтракала кофе, умылась, переоделась и принялась за уборку, чтобы окончательно успокоить нервы.
И все же она не могла не думать о том, что фотоальбом исчез. Она его не перекладывала. А если да, то она не хотела снова испытывать это странное чувство, когда хочется сто раз перепроверить все, что сделал.
“Нужно просто выкинуть его из головы. Ну, нет и нет, все равно не очень-то хотелось… насмотрелась уже.”
Тася и правда в скором времени пришла.
- Ты рановато. У нас же допы должны быть, нет? - как обычно, не задумываясь о приветствии, Варя спросила в лоб.
- Просто беспокоилась, как ты тут одна. Хотелось тебя увидеть.
Тася обняла подругу. Просто вместо "привет", а не чтобы выразить сочувствие. Варя понимала это и без слов, но даже спустя много лет дружбы не могла привыкнуть к такому. Ей казалось, что просто улыбки друг другу уже достаточно - все равно только вы знаете, что они означают.
- Раздевайся пока, куда повесить сама видишь, - и она указала на противоположную от двери стену, поморщившись, - но лучше не вешай. Отнесу в комнату, а то испачкается. Я тут ремонт вроде как затевала.
Она взяла у подруги куртку, чтобы та не мешала ей разуться.
- Я пока чай заварю, наверное. Какой хочешь?
- Опять травы будешь заваривать?
Варю осенило.
- Черт-те что в голове... Кажется, могу предложить помятый шиповник и завядшую валерьянку.
Она схватила с крючка шоппер и глянула: ну да. Так и было. Если с корнями валерианы еще можно работать, то мягкие ягоды шиповника засушить будет сложно. Удрученно вздохнув, она объяснила:
- Собрала, когда на кладбище была. Надо было сразу заготовить. Забыла.
- Печально. Наверное.
- А где я сейчас еще шиповника наберу - только покупать.
- С кладбища же нельзя ничего уносить?
- А я унесла. Еще и новых друзей приобрела.
- Чего? Объясни.
- Щас. Так тебе чего: чабрец, мята, мелисса, ромашка...
- На твой вкус.
- Щас полыни заварю.
- Тогда чабрец.
- С полынью, кстати, тоже интересно было... - сказала Варя, удаляясь на кухню.
Поставив чайник и достав чабрец, она включила духовку, чтобы засунуть туда шиповник. Час на ста градусах. Лишь бы варенье не получилось.
Тася зашла на кухню и присела за стол к Варе.
- Я к тебе с ночевой, ты не против? Что-то я у мамы отпросилась, а тебе забыла сказать.
- Нет, конечно, хоть живи тут. Все спокойнее, чем одной.
- Ну, рассказывай, что там с полынью и друзьями.
- Кошмары снятся, если коротко.
- А если длинно?
И Варя начала рассказ. Она успела и чай разлить, и шиповник поставить, и закончила, только когда уселась обратно за стол. Тася выглядела слегка напуганной. На лице проглядывалась детская наивность, будто она приняла все за чистую монету.
- Слов культурных не хватает.
- Кто ж тебе тут материться запрещает?
- А собаки где?
- В комнате. Заперты.
- Хорошо. Наверное, - немного помолчав, она продолжила, - а про красный уголок интересно ты сказала. На фото. У нас в деревне тоже такой, но он всегда открыт. Я тоже не видела, чтобы его накрывали. Может, это что-то колдовское?
- В смысле?
- Ну, я слышала, что святые с икон вроде как смотрят. А для чего еще их накрывать, кроме как скрыть что-то... такое, колдовское.
- Ты хочешь сказать, что прабабка была ведьмой?
- Не знаю. А вдруг и бабушка твоя тоже? Она ведь не просто так травами интересовалась, наверное.
- Из ада карга вылезла с ее псинами-то, - огрызнулась Варя и тут же осеклась.
- Ну, судя по твоим рассказам... бесовщина какая-то получается.
- Не знаю, что и думать. Да и думать не хочу, давай за пивом?
- Ну, давай схожу с тобой.
Ветер бил в лицо, а на небе рябили красные полосы заката. Значит, завтра будет холоднее.
- Моя знакомая, когда напивается, всегда пишет своему бывшему. Они постоянно сходятся и расходятся. Он у нее следователь вроде, вот она и тащится по нему, - внезапно сказала Тася.
- Да все так делают. Наверное. У меня-то бывшего нет. А что за знакомая?
- Ты ее видела в школе. Тоже рыжая, у нее еще пирсинг на ушах и септум.
- Ну да, видела. А как ее зовут?
- Рита Журавлева.
- А ей не стремно со следователем встречаться? Мусор все-таки. Еще и старый, наверное.
- Не то чтобы старый, ему, наверное, лет двадцать пять.
- А ей хоть восемнадцать есть? И что он вообще в школьнице нашел, сверстницы не дают, что ли?
- Я не знаю, Варь.
- А давно ты с ней общаешься? Я думала, ты из маргиналов только со мной дружишь.
- Да она мне просто с математикой помогает. Она олимпиад полно выиграла, даже без экзаменов поступить сможет.
- А репетитора не проще нанять?
- Нет, не проще. Мама вся в долгах.
- Я думала, у вас все хорошо. Четырехкомнатная квартира, машина, дача и все такое.
- Я сама до недавнего времени не знала, что у мамы кредиты есть. Но вот так вот.
Варе стало неловко, что она так об этом заговорила, и тему замяли. Пиво, как обычно, продали без проблем. Варя на всякий случай взяла четыре бутылки. Если Тася не захочет, то она сама выпьет. Для крепкого сна.
Они вернулись домой. Тася предложила посмотреть что-нибудь и зажечь свечи. Пусть церковные - в этой квартире будет к месту.
Варя открыла первую бутылку.
- Погоди, а ты вообще ела что-нибудь?
- Наверное, я не помню.
- Давай я сделаю чего-нибудь пожевать. Плохо же пить на голодный желудок.
- Еще как хорошо - в голову дает.
Тася ее не послушала и двинулась на кухню хозяйничать. Варе ничего не оставалось, кроме как пойти за ней. Она наблюдала, как Тася в попытках сварить макароны, рассыпала треть пачки, еще и закинула их до включения воды. Но грех жаловаться, когда тебя хотят накормить. Оставалось надеяться, что потом в кастрюле окажется не каша.
Тася, кое-как управившись с механизмом старой газовой плиты и спичками (вряд ли она вообще когда-либо ими пользовалась, потому что у нее дома была сенсорная варочная панель, что Варя отрицала как явление в принципе - это ненастоящее, не уютное и не домашнее), обернулась:
- А собаки?
- Что?
- Они же голодные сидят, наверное.
- Пусть сидят.
- Жалко же!
- Ты собираешься их кормить? Ты же боишься собак.
- Ну, просуну им миски аккуратненько.
Варя махнула рукой, и Тася, аккуратно поставив наполненные миски перед дверью, начала ее медленно отворять. Она хотела просто их задвинуть ногой, но мнению Вари, лишиться нижней конечности было ничуть не лучше, чем верхней.
Варя подумала об этом не всерьез, и тут же пожалела.
Снова звон. Вспышка перед глазами. И вот собаки уже повалили ее подругу на землю. Они рвали ее на куски, грызли ее лицо, искаженное от ужаса и боли. Эта безобразная картина вдавила Варвару в стул, заставляя ненавидеть себя, ненавидеть этих псин, и до одури дрожать и бояться. За какие-то пару секунд вечер превратился в кошмар.
Но звонкий смех вырвал ее из транса. Варя моргнула.
Тася действительно лежала на полу, но ничего безобразного там не было: собаки лизали ее щеки, а Тася улыбалась, пытаясь их оттолкнуть, но, кажется, не очень-то и хотела.
Варя все еще сидела молча. Ее перемалывало осознание того, что это было очередное видение ее воспаленного разума, паранойя, и одновременно с этим стыд, что даже в этом видении она не смогла сдвинуться с места, чтобы попытаться помочь подруге.
- Варь, сними их с меня, пожалуйста, - все так же смеясь, попросила Тася, - чего сидишь как вкопанная?
- По-моему, у меня шиза.
- Чего?
Варя не ответила, но встала и оттащила собак. Она чуть не закричала, когда дотронулась до их шерсти, будто она почувствовала что-то мерзкое, вроде таракана или слизняка. Но видя, как Тася ничего не понимает, она не хотела ничего объяснять, и стойко держала перед ней лицо. Она затолкала собак вместе с мисками в комнату и захлопнула дверь.
- А они милые. Я сначала испугалась, но потом стало так щекотно!
- Ага. Тась, ущипни меня, вдруг я сплю опять?
- Забери их, и все закончится.
- Что?
Лицо подруги стало искажаться, как будто Варя глядела в воду. Ее забила мелкая дрожь, а лицо горело - ей стало нечем дышать. Что ей сделать, чтобы проснуться? Посмотреть на свои руки? Она поднесла их к лицу - не помогает. И ведь все это так реалистично!
Тася, точнее то, что ей прикидывалось, спокойно прошло в комнату. Варя судорожно пыталась сообразить, что же предпринять, чтобы все это закончилось. Но так и осталась стоять на месте, когда в комнате послышался скрип дверей шкафа, а затем из нее показалась Тася, одетая в бабкино последнее платье. В котором она лежала в гробу. В котором ее закопали.
- Не хочешь забирать, паршивка, так я сама отдам!
Она неслась по коридору, - уже точно старуха, - и паркет под ней так трещал, словно по нему бежит целая армия. Стены дрожали. Вся квартира целиком содрогалась и съеживалась, как будто умоляя Варю, чтобы она положила этому конец.
Время шло, и Варя, за неимением лучшего варианта, схватила бутылку пива со стола, и бросила ее со всей силы на пол. Осколки разлетелись по кухне, и Варя схватила один с пола, приставив себе к шее. Она наконец поняла: нужно убить себя. Это всего лишь сон.
