Александр Сергеевич писал о тоболяках, в честь которых всеми нами пока ничего не делается. В отличии от далекого оренбуржья.
Шесть с половиной лет назад
на площади Победы Тобольска, сразу за Вечным огнём, была высажена аллея голубых елей из двадцати деревьев. Они были привезены из Оренбуржья, из села Ильинского, где в середине декабря 1773 года, подавляя пугачёвский бунт, погибли сотни солдат и офицеров Тобольского гарнизона, отправившихся на помощь царским войскам.
Интересно, что все годы, прошедшие после той знаменитой битвы, в оренбуржской Ильинке чтили и чтут тех самых героев, в отличие от тоболяков. В Ильин день, 2 августа, там ежегодно проходит крестный ход с молебном у памятных камней, на одном из которых выбиты имена тоболяков, а на другом... цитата из А.С. Пушкина: «История должна сохранить сии смиренные имена».
По словам Александра Сергеевича
Архивные материалы о занятии пугачёвцами 29 ноября 1773 г. крепости Ильинской позволили Пушкину восстановить в его монографии «История Пугачёвского бунта» следующую сцену суда и расправы Пугачёва: «Ему представили капитана Камешкова и прапорщика Воронова. История должна сохранить сии смиренные имена.
«Зачем вы шли на меня, на вашего государя?» — спросил победитель. «Ты нам не государь, — отвечали пленники. — У нас в России государыня императрица Екатерина Алексеевна и государь цесаревич Павел Петрович, а ты вор и самозванец». Они тут же были повешены. Потом привели капитана Башарина. Пугачёв, не сказав уже ему ни слова, велел было вешать и его, но взятые в плен солдаты стали за него просить. «Коли он был до вас добр, — сказал самозванец, — то я его прощаю». И велел его так же, как и солдат, остричь по-казацки, а раненых отвезти в крепость». (IX, кн. 1, 35-36).
Эта сцена, впоследствии широко развёрнутая в седьмой главе «Капитанской дочки», позволяет уяснить и источник сведений Пушкина о Башарине — показания о нём фурьера Иванова в бумагах архива Главного штаба, доставленных поэту по распоряжению графа Чернышева между 25 февраля и 29 марта 1833 г. (XV, 51, 54, 57).
Ну вот, кстати, отрывок на нашу тему из седьмой главы «Капитанской дочки» Александра Сергеевича:
«Пугачёв сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нём был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его. Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца с крестом в руках и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы приблизились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачёву. Колокольный звон утих; настала глубокая тишина. «Который комендант?» — спросил самозванец. Наш урядник выступил из толпы и указал на Ивана Кузмича. Пугачёв грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?». Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твёрдым голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!». Пугачёв мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице. На её перекладине очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке верёвку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздёрнутого на воздух. Тогда привели к Пугачёву Ивана Игнатьича. «Присягай, — сказал ему Пугачёв, — государю Петру Феодоровичу!». «Ты нам не государь, — отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана. — Ты, дядюшка, вор и самозванец!». Пугачёв махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника».
Продолжение здесь: https://dzen.ru/a/Y7lyjCMGQETzbUHY?share_to=link
Интересно? Ставь лайк. Делись публикацией с друзьями.