В любом самом, казалось бы, стабильном государственном порядке заложены разъедающие его механизмы. Распознать их губительные симптомы – дело трудное, ведь вдумчивый исторический анализ требует временного отстранения от событий. Как поставить диагноз, если события накатывают подобно океанскому шторму, а коварный вирус меняет свое дьявольское обличье и скрывается под различными масками?
Текст: Дмитрий Копелев, фото предоставлено М. Золотаревым
Впрочем, одно проявление болезни все чаще напоминает о себе: уничтожение памятников, монументов, надгробий и иных объектов культуры. У этой распространенной сегодня формы культурной пандемии свои пути распространения, специфические идеологические подтексты, скорости и векторы. Причиной же запуска разрушительного механизма чаще всего оказываются страх, паника, незнание. А результатом его действия становится осквернение могил, скульптур и свержение памятников с постаментов.
На юго-востоке Большого Лондона, в приморском Дептфорде, есть небольшая улочка Цар-стрит. В 2003 году в память о царе Петре, прожившем здесь несколько недель, на ней был официально открыт памятник работы Михаила Шемякина. Долговязый бронзовый государь с гротескно маленькой головой держит в правой руке подзорную трубу, в левой – курительную трубку. Рядом пристроился карлик с глобусом и крохотным корабликом на ладони, позади – маленький пустой трон и две пушки. На мраморной плите высечена надпись: «Петр Великий. Этот памятник – дар русского народа и воздвигнут в память о приезде Петра Великого в эту страну в поисках знаний и опыта».
По мере того как события в Великобритании и мире приобретали все более русофобский характер, памятник Петру I начал привлекать пристальное внимание. Кончилось тем, что в пасхальные выходные 2022 года статуя Петра была повреждена вандалами в капюшонах и масках. Ни одна из хозяйствующих сторон не согласилась провести ремонт своими силами, сойдясь во мнении, что расходы в несколько тысяч фунтов должно взять на себя российское посольство. После чего работы законсервировали, а статую обнесли забором...
ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ТУРИСТ
11 января 1698 года царь Петр I ступил на английскую землю. Исполненный нетерпения от предстоящего знакомства с Туманным Альбионом, монарх во время перехода из Нидерландов через Ла-Манш пребывал в беспокойстве и вконец довел своими чудачествами экипаж английского военного флагманского «Йорка» под началом уравновешенного вице-адмирала Дэвида Митчелла. Облаченный в форму матроса царь сновал по палубе и изводил почтенного капитана, вызнавая детали устройства корабля и выспрашивая о мелочах, касавшихся такелажа. Он беспрестанно карабкался на мачты, призывая тучного британца составить ему компанию. Когда на горизонте появились очертания Британии, бедный Митчелл, наверное, вздохнул с облегчением. А докучливый гость, переодевшийся в цивильное платье, напялил парик и был таков, пересев на какую-то случайную грузовую баржу. «С греблею поехали рекою Темсою, – записали сопровождающие царя в официальном «Юрнале». – Проехали на правой стороне здание, именуемое Тур, где английских честных людей сажают за караул; проехали мост, на котором дворы построены (Лондонский мост. –Прим. авт.); приехали в город Лондон; поставлены в трех домах мещанских, и тут кушали в одном дворе».
Богатый, опасный, развратный и грязный Лондон потряс царя. Суета, переполненные улицы, толчея, ярмарки – все это поразило его воображение. Петру в ту пору было 25 лет. Он был молод, хорош собой и поражал чопорных англичан широтой своей деятельной натуры. Даже сегодня, приехав, например, в Гринвич, можно наслушаться от местных жителей баек об экзотическом государе и его причудах. Интерес к Петру был тогда огромен: приехал властелин непонятной Московии! К тому же Петр не походил на царственную особу, был прост в общении, интересовался английским образом жизни, бытом, манерами, традициями и, что особо восхищало публику, отличался странностями в поведении. Чего стоило одно его уморительное желание сохранить свой визит в тайне. За августейшим монархом, скрывавшимся под именами Петр Михайлов, Петр Романов, капитан Петр, Питербас, Питер, заандамский плотник, внимательно следили сотни глаз: желание царя остаться неузнанным лишь подогревало к нему интерес. Среди счастливчиков, которые видели Петра, был и Даниель Дефо. Он писал, что царь предстал перед ним в монмутской шапке – это нечто вроде вязаного длинного колпака, который носили простолюдины. И как можно было этакому бравому двухметровому молодцу, посещавшему театры, верфи, музеи, мануфактуры и таверны, укрыться от посторонних глаз?
Царю Московии подобное внимание радости не доставляло. В театре, обнаружив, что вся публика уставилась на него, он смущался, пересаживался в задний ряд, стараясь затеряться среди людей, и смотрел постановку из-за спин своих подданных. Его круг общения был ограничен, посторонние в дом не допускались, а если любопытный зевака все-таки пробирался внутрь, встречали его не особо гостеприимно. Граф Маклсфилд, например, бесцеремонно заявившись к царю, был крайне раздосадован, когда Петр резко поднялся из-за стола и ушел в спальню, бурча под нос, что нечего, мол, пялиться на него во время ужина. Только в кругу ближних царь становился самим собой. Если в ночном Лондоне гремел смех и весело звенели бокалы, можно было не сомневаться, что источником шума были иноземные гости, остановившиеся на Норфолкской улице, недалеко от Стрэнда.
И все-таки среди англичан царь приобрел репутацию «доброго малого». Приятельские отношения связали монарха с «чудным джентльменом» – контр-адмиралом Перегрином Осборном, маркизом Кармартеном – строителем подаренной царю двухмачтовой королевской яхты The Transport Royal, всегда готовым прокатиться по Темзе и долгими вечерами бражничать, попивая peper and brandy (настойка коньяка на перце). Поговаривали, что особо понравился царю некий напиток Nectar Ambrosia, который подсунул ему какой-то местный аферист, получивший сказочный подарок: Петр приказал закупить немалое количество этой живительной «микстуры».
Не чурался царь Петр и амурных похождений. Он был активен, грубоват и напорист, но страшилище из пасквилей тех времен не напоминал – в медвежьей шкуре и с саблей на любовные свидания не являлся, усы за уши не закидывал и миловидных дочек хозяев домов, в которых останавливался, не насиловал. Предпочитал компанию покладистых девушек попроще – большей частью актрис из театра Друри-Лейн. В вопросах любовных царь был прижимист, чаевых не давал, предпочитая не пускать деньги на ветер, и, отчитывая Меншикова за волокитство, со смехом говаривал: «Ты, Меншиков, думаешь, что и я такой же мот, как ты?»
Однако времяпрепровождение царя не исчерпывалось любовными шашнями и пирушками. Англия предстала перед ним как своего рода огромный супермаркет: от обилия нового, модного, экзотичного буквально кружилась голова, и Петр с энергией неофита хватался за все, пытаясь перенять новейшие технические достижения, в особенности по части механики и кораблевождения. Еще в Амстердаме он обзавелся у какого-то торговца путеводителем по Лондону и знал, где и какие достопримечательности следует посетить. Обходя ремесленные лавочки и мастерские в районе Стрэнда, он закупал «лекарские инструменты», аптечки, песочные, настенные и напольные часы, разнообразные квадранты, компасы, буссоли, телескопы, пистолеты, «шпаги добрые» и географические часы, которые показывали «время в любой части света, день сейчас или ночь». Приобрел он за 8 гиней и «платье английских законников черное» с поясом, и деревянный гроб, на изготовление которого потребовалось неизмеримо меньше досок по сравнению с русским способом выдалбливания домовины из цельного ствола. Петр сторговал его за 8 фунтов 10 шиллингов и отправил в Россию. Царь купил чучела меч-рыбы и крокодила, а также слугу-африканца (21 фунт 2 шиллинга) с африканкой (30 фунтов) и «малую мартышку» (11 гиней) с попугаями.
Петр интересовался всем: устройством законов, планировкой домов, работой парламента, верфями, квакерскими собраниями, публичными домами, маскарадами, пристрастился к театральным постановкам с веселенькими мотивчиками и акробатами, во время которых «показываны многие бои и устрашения адская, и дивные танцы, и иныя утешные вещи и перспективы». Он побывал в Лондонском королевском обществе, «где видел всякие дивные вещи», в Тауэре, как минимум три раза обходил монетный двор, интересуясь внедрением машинной системы чеканки, наблюдал небо в Гринвичской обсерватории, наведался в госпиталь для моряков и в Арсенал в Вулвиче. Слова «нельзя» для него не существовало, при одном лишь намеке на неповиновение глаза его загорались недобрым огнем, предвещая страшный гнев. «Ты что, не осознаешь, что я царь, пусть даже я и не в своем государстве», – свирепо прорычал Петр в ответ на реплику адмирала Митчелла о невозможности исполнять все желания царя по части знакомства с флотом, так как он находится в Англии, где действуют свои правила.
«НОУ-ХАУ» В СЕЙЗ-КОРТЕ
Какими были эти правила, Петр отправился узнавать в Дептфорд, сняв в феврале 1698 года за счет короля усадьбу Сейз-Корт, арендатором которой в то время был увековеченный Робертом Льюисом Стивенсоном в «Острове сокровищ» вице-адмирал Джон Бенбоу. Принадлежал же особняк Джону Эвелину, члену Лондонского королевского общества, купцу и ученому-садоводу, и выбран был «как место поукромнее и поближе к кораблям». Всю свою страсть к лесам и растениям достопочтенный господин Эвелин вложил в знаменитый парк и никак не мог представить, что из этого получится. В тихом ухоженном саду с английским газоном цвели розы, была посажена знаменитая живая изгородь и проложены аккуратные дорожки из щебня. Но тут прибыли русские.
Управляющий поместьем с прискорбием сообщил хозяину, что Сейз-Корт разгромлен, в чем Эвелин смог убедиться после отъезда Петра. Специальную комиссию, направленную для оценки ущерба, возглавил сэр Кристофер Рен, восстановивший Лондон после Великого пожара 1666 года. В помощь ему прикомандировали главного садовника короля, Джорджа Лондона. Оценка их была неутешительна. В доме краска на стенах облуплена, шкафы, кровати и стулья поломаны, стекла выбиты, печи сломаны, «двадцать пять картин очень сильно порваны, а рамы все поломаны». Оставленный Петром сад Эвелина напомнил Рену место сражения. Вот как он выглядел, судя по отчету, представленному возглавляемой им комиссией: «Во все время, пока московский царь проживал в означенном доме, немало повреждений было понесено в садах и палисадниках. Усмотренные повреждения двух родов: одни из них могут быть поправлены, другие же нельзя исправить.
1) Трава помята, и земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук.
2) Лужайка, на которой играют в шары, в таком же виде.
3) Вся земля, которая обрабатывается под хозяйственные растения, заросла сорными травами и оставалась без ухода и обработки, потому что царь все равно не допустил бы никого к обработке, когда наступило для этого время.
4) Шпалерные и другие, фруктовые деревья остаются не подрезанными и без прививки.
5) Ни живые изгороди, ни дички, не подрезаны, как следует.
6) Песчаные дорожки изрыты ямами и запущены».
Царя между тем учиненный разгром волновал меньше всего. Он обжился в доме Эвелина, обустроив себе комнату рядом с хозяйской библиотекой, ел два раза в день – в 10 часов утра и в 6 часов вечера. По окончании дневных работ Петр обыкновенно отправлялся с несколькими приближенными на Гоуф-стрит, там ими был присмотрен небольшой кабачок, где можно было, покуривая голландскую трубку, скоротать вечерок за бренди или портвейном. Иногда «сей юморист варварский» предпочитал сидеть дома, но чаще целыми днями пропадал на верфях, причем, отправляясь на них, применял невиданное в Англии «ноу-хау». Чтобы выйти к Темзе, обитателям Сейз-Корта следовало пройти ворота и обогнуть вдоль стены все поместье, но Петр вечно спешил, так что по его приказу свита проделала дыру в стене в глубине сада, так что государь выходил прямиком к реке. Он плавал по реке, учинял потешные баталии и палил из пушек, осваивая методики управления судами. Умудрился при этом, самолично правя яхтой «Дав», врезаться в борт бомбардирского судна, а через месяц тем же манером едва не пустил на дно другое не к месту попавшееся по пути судно.
Но вряд ли все это смущало любопытного государя. Вокруг было много «диковинок» и познакомиться с ними требовалось обязательно. Например, в начале марта к нему в дом привели женщину-великаншу ростом 4 аршина (2,88 метра), и удивленный Петр, чей рост составлял 2,07 метра, долго ее разглядывал. Помимо учреждений и предметов механики Петра интересовали люди, которые были готовы отправиться с ним в Россию. Он нанял на русскую службу около сотни «служилых начальных людей»: «огнестрельных мастеров», мостовщиков, кузнецов, корабельных плотников и инженеров.
Однако при всей открытости царя многие обстоятельства его визита в Англию по сей день окружены завесой тайны. Например, неизвестно, встречался ли Петр с такими важными персонами, как упоминавшийся выше сэр Кристофер Рен, смотритель Королевского монетного двора сэр Исаак Ньютон, великий астроном Эдмунд Галлей. Осталась темной и еще одна история. В разгар визита Петра в Англии готовилась секретная экспедиция под командованием коммодора Мэтьюза для борьбы с пиратами к востоку от мыса Доброй Надежды. Главной целью ее был остров Мадагаскар, на котором, по слухам, скрывались пираты Генри Эвери и Уильям Кидд, известные захватами торговых кораблей в Красном море. Лондонский Совет по торговле и предпринимательству вел консультации со специалистами по Ост-Индии относительно выбора времени и наилучшего маршрута плавания. В числе экспертов был и сотрудник лондонской таможни Уильям Дампир, картограф, мореплаватель и автор знаменитой книги «Новое путешествие вокруг света» – своего рода энциклопедии того времени, благодаря которой на свет появились герои Дефо и Свифта. Совершив во время грабительских рейдов 1679–1691 годов по Вест-Индии, Тихому океану и Ост-Индии кругосветное плавание, Дампир неплохо знал здешние воды. В 1699 году он занимался подготовкой к плаванию в Новую Голландию и 6 августа в компании с видным чиновником военно-морского ведомства Самюэлем Пипсом обедал с небезызвестным нам Эвелином. «По королевскому соизволению он собирается опять за границу на 290-тонном корабле, – записал в своем «Дневнике» Эвелин. – Он показался мне вполне приличным человеком, нежели можно было бы ожидать, учитывая среду, к которой он принадлежит. Он принес карту ветров Южных морей, составленную по его собственным наблюдениям, и уверял нас, что все существующие по сей день подобные карты, относящиеся к Тихому океану, неправильны». Возможно, проводя время на королевских верфях, царь Петр мог встретиться и со «старым Дампиром», как называл его Чарльз Дарвин...
«НАМ ПРИДЕТСЯ РАСКАЯТЬСЯ»
Зима 1698 года выдалась ранняя и суровая, стоял неимоверный холод, дороги обледенели. В одном из последних писем, отправленных из Англии, Петр иронизировал над англичанами, которые, по его словам, жаловались, что московит привез с собой из Москвы трескучие морозы. Это смехотворное «обвинение» стало одним из наиболее распространенных в адрес Петра. Справедливости ради заметим, что за исключением, пожалуй, разгрома Сейз-Корта Петр оставил у британцев вполне позитивные воспоминания, представая в коллективной памяти этаким передовым «варваром», способным провести в России реформы, благодаря которым страна приблизится к «цивилизованному миру». Впрочем, воздавая должное царю и обнаруживая в нем «личный возвышенный гений», англичане отделяли монарха от его подданных, признавая, однако, что «природная русская неотесанность» накладывает отпечаток и на царственного «медведя».
Но по мере того, как в первой четверти XVIII века Россия закреплялась на международной арене, росли и критические отзывы о Петре I, постепенно размывая положительный образ царя и смыкаясь с идеей «русской угрозы», прочно закрепившейся в британском общественном мнении.
Похожие настроения разделял, например, посланник Великобритании в России Джеймс Бавингтон Джеффрис. Он родился в 1679 году в Стокгольме в семье бригадного генерала Джеймса Джеффриса, получил образование в Дублине. В 1702-м вернулся в Швецию, поступил волонтером в армию Карла XII и участвовал в военных действиях против России в 1707–1709 годах, являясь агентом британского резидента в Стокгольме Джона Робинсона. Под Полтавой он попал в плен, но был отпущен на свободу. В 1718 году король Георг I направил Джеффриса в Петербург, но после обострения русско-британских отношений он был выслан из страны. В 1719–1725 годах Джеффрис был резидентом в Данциге, затем занимал пост губернатора Корка в Ирландии. В разгар Аландского конгресса (переговоры между Россией и Швецией в мае 1718-го – октябре 1719 года на Аландских островах с целью окончания Северной войны. – Прим. ред.) в донесении государственному секретарю Северного департамента Джеймсу Стэнхоупу от 15 мая 1719 года он предостерегал своего патрона от недооценки «русской угрозы». Особенно настаивал Джеффрис на отзыве из России английских корабельных мастеров, что позволило бы замедлить проведение Петром I кораблестроительных программ: «Если же не принять этой или другой соответствующей меры против развития царского флота, нам придется раскаяться, хотя, быть может, уже и поздно. Еще недавно царь открыто в обществе высказал, что его флот и флот Великобритании – два лучших флота в мире. Если он теперь уже ставит свой флот выше флотов Франции и Голландии, отчего не предположить, что лет через десять он не признает свой флот равным нашему или даже лучше, чем наш?»
В 1719 году, когда британско-шведский флот под командованием адмирала Джона Норриса вошел в Балтийское море, в Лондоне появилась брошюра некоего N.M., под псевдонимом которого, вероятно, выступал Джордж Маккензи, в 1714–1715 годах являвшийся британским министром-резидентом в Петербурге. «Правда – это всего лишь правда, когда она сказана вовремя! – говорилось в ней. – Или: принимаемые в настоящее время нашим министерством меры против московитов оправданны простыми и очевидными резонами – стремлением доказать, что не только в интересах нашего государства, но и в интересах нашей торговли нельзя допустить, чтобы царь, коль скоро уж ему захотелось иметь порт на Балтике, имел еще и флот». Опасения автора разделяли и издатели «Сент Джеймсис уикли джорнэл», 20 февраля 1720 года поделившиеся с читателями опасениями о том, что Россия вскоре захватит Китай.
Напряженность в отношениях между Лондоном и Петербургом ощущали служившие на российском флоте британские офицеры. Одним из них был капитан третьего ранга Джон Ден, прослуживший двенадцать лет в России. Его имя попало в специальную «ведомость» о неблагонадежных британских офицерах, хранившуюся в личной канцелярии Петра I. В документе отмечалось, что «в службе обретаютца стороны противной морских офицеров: капитан Ден, капитан Шапизо, капитан-порутчик Армитаж, капитан-порутчик Вилярс». Некоторые из этих имен упоминал и Джеффрис. В донесении от 20 февраля 1719-го он сообщил, что Ден, Армитаж и Виллерс осведомлены, «каково мнение великобританского двора об офицерах, состоящих на службе в царском флоте», но высказывают надежды на возможное к ним снисхождение и готовы вернуться в Британию, как только получат повеление Георга I. Неслучайно перед отъездом в Британию Джеффрис потребовал от российских властей отправить на родину всех находившихся в России британских подданных.
На неблагонадежной репутации Дена, безусловно, сказалась сентябрьская история 1718 года, когда 32-пушечный фрегат «Самсон» под его командованием был окружен к северу от Данцигского залива нидерландским и британским военными кораблями. От Дена потребовали вернуть захваченные им «призы» – два торговых судна, направлявшихся из Швеции в Кёнигсберг. Ден явился на борт нидерландского корабля «для лучшего разговора и показания документов», где и был арестован. Освободили Дена только после того, как были возвращены «призы». В разгоревшемся скандале фигурировали показания капитана Конона Зотова о полученной Деном взятке в 500 червонцев. В декабре 1719 года генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин и вице-адмирал Корнелий Крюйс рассмотрели представленный Деном рапорт об увольнении со службы и подписали документы для его выезда за пределы России. Но воспользоваться ими Ден не успел. Весной 1720-го Совет Адмиралтейств-коллегии рассмотрел обвинения в адрес Дена и постановил: «Отнять офицерство и выслать из службы вон за негодного и доправить за один год ево жалованья в морскую гошпиталь». Правда, по указу царя Адмиралтейств-коллегия 9 августа 1720 года предписала Дену отправиться в Казанское адмиралтейство и служить там «на морских судах» поручиком. После окончания Северной войны царским указом от 15 ноября 1721 года ему разрешили покинуть место ссылки и отправиться в отставку.
Выехав на родину осенью 1723-го, Ден в течение года приводил в порядок свои записки и готовил труд, посвященный истории и современному состоянию российского флота. Преподнеся его королю Георгу I, Ден сделал важный шаг в своей карьере. 11 мая 1725 года он получил официальное назначение и отправился в Петербург в качестве британского генерального консула. Здесь он, впрочем, пробыл недолго: прибыв в Кронштадт 2 июня, Ден уже 21-го был выслан из страны.
В Лондоне он пользовался репутацией знатока российского флота, и надо полагать, что в британском Адмиралтействе внимательно отнеслись к его оценке состояния российских военно-морских сил. «Немногие из имеющихся на свете кораблей способны нанести вред русским кораблям, особенно тем, что построены в С.-Петербурге, которые, если их снабдить достаточными командами, обладают отличными мореходными качествами, и они бесподобно хорошо снабжены мачтами, парусами, якорями, канатами и проч. – все это собственные российские произведения, из которых выбирается все самое отборное для императорского флота». По словам Дена, «в настоящее время российский флот на Балтийском море состоит из 30 линейных кораблей и 6 строящихся на стапелях». Кроме того, в Казанской губернии имеется заготовленного дубового леса на более чем 30 кораблей. «Полагают, что царь намеревается держать постоянно в полной исправности 40 линейных кораблей, имеющих от 50 до 100 орудий каждый, и, так как предельным сроком их службы является 10 лет, он будет вынужден ежегодно строить по два новых корабля, а также перестраивать еще два других, для того чтобы поддерживать такое число кораблей, и, имея примерно 10 фрегатов, он должен будет каждый год попеременно то строить, то перестраивать по одному фрегату». Укрепился и галерный флот: «За последние два года, когда царь решил предпринять поход на Каспийское море, в вышеупомянутом месте нарублено и обтесано по лекалам дубового леса на 100 галер и на лафеты для 200 больших орудий». Но, отмечает Ден, могущество царя Петра зиждется не только на технических характеристиках. Не менее важен профессиональный уровень русских специалистов, и царь «имеет достаточное количество людей довольно опытных в деле оснащения кораблей и в исполнении вообще всех обязанностей моряка на суше и во время стоянки в гавани». Обращал внимание Ден и на моральные качества флотских офицеров, среди которых «есть люди, сильные духом и замечательно твердого характера, которые, зная его беспредельные честолюбивые замыслы, предпримут все от них зависящие усилия, чтобы подогреть их с целью извлечь из них свои частные выгоды».
Прислушивавшимся к доводам Дена руководителям британского Адмиралтейства было ясно, что к «северному варвару», обуздывавшему природу, следует относиться с большой настороженностью. Подобные настроения легко прививались на хорошо удобренной почве, ведь семена страха перед Россией произрастали еще со времен Джерома Горсея, Томаса Смита и Джильса Флетчера – англичан, посетивших Московию при Иване Грозном и Борисе Годунове. Недуг постепенно принимал форму хронического заболевания. Визит Петра в Англию, вызвавший настоящий бум, немного растопил лед недоверия, однако ненадолго: прошло несколько лет, и царю начали отказывать в репутации «просвещенного деспота», с большей готовностью отыскивая в нем черты «деспота восточного». «Он не цивилизовал нацию, – писали авторы «Всеобщей биографии» Джона Эйкина в 1813 году, – которая и долгое время спустя сохранила многие следы варварства, но растолкал ее от тупой застылости, дал ей средства для будущего совершенствования и стал главным творцом той политической значительности, которой она с тех пор достигла».
Как видим, и сегодня нет покоя даже памятнику Петру в Дептфорде. Одно лишь успокаивает: на берегу Финского залива, возле Президентской пристани в Стрельне, воздвигнут монумент «Царская прогулка», изготовленный Шемякиным по тем же лекалам, что и английский памятник Петру, с добавлением разве что Екатерины I и двух борзых...